Босс - Гарольд Роббинс

В Саути Херб Моррилл нашел исполнителей для «Часа трилистника»[24]: Пэдди Маккланахэна, комика с неисчерпаемым запасом ирландских шуточек, ирландского тенора Денниса Каррэна, Коллин, ирландскую певицу, обходившуюся без фамилии, и квартет, который под собственный аккомпанемент исполнял ирландские баллады.

Джек слил WCHS с UBS («Универсал бродкастинг систем»). В то время радиостанции покупали программы, которые записывались в разных городах, а потом отправлялись заказчикам. Так рассылалась программа «Эмос и Энди»[25], перед тем как ее купила Эн-би-си[26]. Джек входил в число подписчиков «Эмоса и Энди», и потеря этой передачи пробила зияющую дыру в эфирной сетке WCHS.

Приглашая актеров из университетских драмкружков, Джек создал сериал «Наша маленькая семья». Постоянными в этом сериале были лишь два актера — Мама и Папа. В реальной жизни исполнительница роли Мамы была алкоголичкой, которая с одинаковым трагизмом переживала как личные драмы, так и написанные сценаристом. Слушатели, однако, об этом не подозревали, считая ее добросердечной женщиной, члены семьи которой относятся к ней без должного уважения и ни во что не ставят. Любой эпизод актриса начинала с одного из следующих клише: «Все надо делать вовремя», «К катящемуся камню ничего не липнет», «Быстрее женишься — дольше раскаиваешься», «Улыбка отгоняет гнев». Заканчивались же ее злоключения одинаково: «Что ни делается — все к лучшему».

Джек придумал передачу, которую назвал для себя «Час ипохондриков». Выходила она в дневное время, и вели ее врачи. Страждущие присылали на радиостанцию письма, в которых описывали симптомы мучивших их болезней, а аллопат, гомеопат, гидропат, натуропат или какой-либо иной «специалист» озвучивал эти письма и рекомендовал способ лечения, говоря, как правило: «Просто загляните в мою приемную на такой-то улице».

Для этой передачи Джеку не требовались спонсоры, поскольку врачебные советы рассматривались как общественно полезная деятельность. Более того, от каждого врача Джек получал приличное вознаграждение, они с радостью платили за предоставленную возможность донести весть о своем существовании до потенциальных пациентов.

Рекламодатели уже выстраивались в очередь, чтобы застолбить место в эфире. К концу 1932 года WCHS получала приличный доход от рекламы автомобилей, сухих завтраков, мыла («Только Лайфбио — настоящее би-и-и-и-и-о!»), красок для волос, дезодорантов и различных медицинских препаратов.

Джек Лир и Херб Моррилл вывели формулу получения прибыли от радиостанции. Уолкоттам, отцу и дочери, формула эта не нравилась. Кимберли считала, что радиостанция делает деньги, потакая низменным вкусам и снижая уровень передач. К примеру, сокращая время для трансляции классической музыки. Кимберли радовал успех мужа, но раздражали меры, посредством которых Джек его добивался.

1934 год

Половину недели Харрисон Уолкотт проводил в Коннектикуте, в президентском кабинете «Кеттеринг армс», вторую — в бостонском кабинете, где занимался делами других своих предприятий. Его бостонский кабинет был просторной комнатой со стенами, обшитыми панелями орехового дерева, и массивной мебелью с обивкой из черной кожи.

Стол сработали из дерева, снятого с фрегата «Конститьюшн»[27], который еще называли «Старик Железный Бок», во время одного из его капитальных ремонтов. Уолкотт в строгом черном костюме с гордостью восседал за этим столом. Увидев входящего Джека, он поднялся ему навстречу.

— Приятно видеть вас, молодой человек. Вы так увлечены бизнесом, что заглядываете сюда гораздо реже, чем мне хотелось бы.

Джек пожал руку тестю и сел.

— Предпочитаю думать, что бизнес — это созидание, а отнюдь не преодоление усилий тех, кому не хочется, чтобы ты что-то создал.

Уолкотт улыбнулся:

— Две стороны одной медали. Шотландского?

Джек кивнул. Уолкотт положил сигару в пепельницу и достал из ящика бутылку виски. Разлил напиток по стаканам, не добавляя ни воды, ни льда. Они чокнулись, выпили.

— Кимберли говорила тебе, что в Хартфорде продается радиостанция? Ей хотелось бы, чтобы «WCHS, Инкорпорейтед» купила ее.

— Эта радиостанция теряет деньги, — без обиняков заявил Джек.

Уолкотт взялся за сигару.

— Ты считаешь, дискуссия окончена?

— Нет, конечно. Но я хочу, чтобы меня убедили в том, что в покупке радиостанции, теряющей деньги, если потенциальные плюсы.

— Кимберли нравятся передачи этой станции.

— Знаю. Она мне говорила. Классическая музыка и информация. Кимберли уже заявляет, что ей стыдно быть женой президента WCHS. Она говорит, что вкус у меня ничуть не лучше, чем у моего отца.

— Она так сказала? Не воспринимай это всерьез. Женщины, особенно молодые женщины…

— Я знаю. И не беру в голову. Полагаю, вам известно, что она опять беременна.

— Поздравляю. Вы создаете славную семью.

— Да. Джон — отличный парень. Доставляет мне столько радости. Я… э… пришел по делу.

— Я об этом уже догадался. Что я могу для тебя сделать?

Джек сунул руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник, вынул из него сертифицированный чек[28] на триста тысяч долларов и протянул тестю. Это были практически все деньги, оставшиеся от полумиллиона, полученного от деда.

— Что это?

— Я хочу использовать опцион и купить еще три тысячи акций «WCHS, Инкорпорейтед».

Харрисон Уолкотт долго смотрел на чек.

Он зарегистрировал «WCHS, Инкорпорейтед» в 1931 году для покупки радиостанции и из десяти тысяч акций две тысячи отдал Джеку и Кимберли в качестве свадебного подарка. Он также предоставил им право выкупа остальных акций по начальной стоимости. В марте 1932 года Джек первый раз воспользовался этим правом и выкупил тысячу акций. Теперь он покупал еще три тысячи, то есть получал шестьдесят процентов акций и полный контроль над компанией. Харрисон Уолкотт не знал о деньгах, переданных Джеку дедом, и полагал, что зятю потребуется десять, а то и пятнадцать лет, чтобы подмять компанию под себя.

— Ты не занимал эти деньги?

— Нет, сэр. Мне их дал дед. Он хотел, чтобы у меня было собственное дело.

Харрисон заулыбался:

— Что ж, теперь оно у тебя есть.

— Надеюсь, я никоим образом не оскорбил вас.

— Ничуть. Но вроде бы я и так не вмешивался в управление компанией.

— Разумеется, не вмешивались. Но я постоянно помнил о том, что немалая часть вашего капитала вложена в WCHS, и чувствовал себя обязанным снять с вас эту ношу.

Эти слова уже слетели с его губ, когда Джек понял, что произносить их не стоило. Харрисону Уолкотту не потребовалось и пяти минут, чтобы понять, что у Джека с самого начала были деньги на выкуп акций по опциону, но он выкупил их лишь теперь, окончательно убедившись, что вложенный в радиостанцию капитал приносит прибыль. Джек попытался загладить допущенную ошибку.

— Конечно же, мне не хотелось инвестировать все деньги, полученные от деда, пока не было уверенности, что я их не потеряю.

— Ты хочешь изменить состав совета директоров?

Джек покачал головой:

— Если вы не возражаете, я бы хотел, чтобы вы остались председателем совета.

— Очень хорошо. Поздравляю тебя. Есть, правда, один момент, о котором я должен упомянуть. Хотелось бы…

— Что? — нервно прервал его Джек.

Харрисон Уолкотт повертел чек в руках.

— Мне бы не хотелось получать от тебя сертифицированные чеки, Джек, и не жди их от меня. Я приму твой личный чек на любую сумму и жду того же от тебя.

Дом на Луисбург-сквер подготовили к приему гостей только весной 1934 года.

Хотя Джек не слишком ограничивал Кимберли в средствах, денег, идущих на ремонт и смену обстановки, не хватало, и она не отказывалась от щедрых подарков, которые делали ей отец и мать. Миссис Уолкотт сопровождала дочь в походах за мебелью и коврами и часто оплачивала ее покупки.

Кимберли настроилась превратить дом в конфетку. Паркет во всех комнатах заново отциклевали и отполировали. Потом она купила восточные ковры и положила их так, чтобы они подчеркивали роскошный дубовый паркет. Для гостиной Кимберли выбрала бактрийский ковер с яркими геометрическими фигурами. В столовую — более темный, спокойный, от Кермана. В центре библиотеки поместила маленький индийский коврик. Поскольку соткали его не мусульмане, на нем крались тигры, бежали слоны и неслись на колесницах всадники, все на фоне стилизованных экзотических джунглей.

Большая часть мебели перекочевала с Каштановой улицы на Луисбург-сквер. Однако Кимберли потребовалась мебель для гостиной и столовой. Стулья она выбрала в стиле королевы Анны, высокий комод на ножках — в стиле королевской четы Вильгельма и Марии. Конечно, сработали их не в те стародавние времена, а гораздо позже, в середине XIX века, когда такая мебель вновь вошла в моду.

Особенно Кимберли нравился комод, ящики которого украшали стилизованные фигурки мужчин и женщин, верблюдов и птиц.