Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Этой же весной 1924 года в Германии, на судебных слушаниях, состоявшихся в невзрачной классной комнате пехотной школы, выстроенной из красного кирпича в пригороде Мюнхена, Адольф Гитлер ожидал своей судьбы после неудавшегося мятежа в прошлом ноябре против баварского правительства. Путч 9 ноября должен был стать прелюдией к грандиозному «маршу на Берлин» с целью свержения республики и захвата государственной власти. Попытка переворота была подавлена градом полицейских пуль. На следующий день, укрывшись в одном доме, Гитлер угрожал застрелиться, но был обезоружен хозяйкой дома, которая недавно научилась приемам джиу-джитсу7. Его схватили в тот же день и несколько недель спустя ему, вместе с другими руководителями его немногочисленной национал-социалистической партии, среди которых был и Эрих Людендорф, ветеран армии, непреклонно маршировавший с Гитлером навстречу полицейскому кордону и строю солдат, ставшим на их пути, даже после того, как те открыли огонь, а его сотоварищи бежали с поля боя, предъявили обвинение в государственной измене. Государственная измена считалась серьезным преступлением, которое предполагало возможность получения двадцати лет каторжных работ. Угрожая начать голодовку, Гитлер решил воспользоваться этим процессом для пропаганды своей идеи революционного национализма. Ему повезло, что его судили в Мюнхенском народном суде [Volksgericht], который, наряду с другими чрезвычайными судами, созданными сразу после войны, должен был закрыться в конце марта 1924 года. Тому, что стало впоследствии известным как «суд над Гитлером», и должно было состояться в Баварии, а не в Берлине, было отведено полтора месяца8. Судебное разбирательство длилось двадцать пять дней, с 25 февраля и до вынесения окончательного приговора 1 апреля. Временное помещение суда было окружено охраной, состоявшей из вооруженных войск, расположившихся за баррикадами из колючей проволоки. На большей части зала суда были размещены три блока сидений, отведенных прессе, которая пришла, чтобы освещать необычный политический спектакль, разворачивавшийся в зале9.

Гитлеру было позволено говорить в свою защиту неограниченно долго. Он представил себя и своих подельников как честных германских патриотов, жаждущих спасти Германию от «парламентского рабства», к которому ее предательски приговорили в конце войны в 1918 году те, кто принял условия Версальского договора. Председательствующий в суде Георг Нейдхардт, открыто симпатизировавший правым националистам в Баварии, не ограничивал проявления ораторского таланта Гитлера, рвавшиеся наружу. В последнее утро слушаний Гитлер чувствовал себя настоящим героем в суде. Заседание открылось только после 9 часов и закрылось в 11.17. И хотя должны были выступить еще пять подзащитных, заключительная речь Гитлера заняла почти две трети всего утреннего заседания. Он завершил ее риторическим и цветистым заявлением об историческом искуплении: «Даже если вы произнесете «виновен» тысячу раз, вечная богиня [история] вечного суда со смехом разорвет на части петицию генерального прокурора, то же будет и с решением суда, потому что богиня заявляет: мы свободны!»10 Речь Гитлера убедила даже обвинителя в том, что перед ним человек, призвание которого «стать спасителем Германии». Нейдхардт приговорил его к пяти годам тюремного заключения (на три года меньше, чем требовал прокурор) и к штрафу в 200 золотых марок. Он также должен был бы потребовать депортации Гитлера, так как тот все еще был гражданином Австрии, а не Германии. Даже пятилетний срок, полученный Гитлером, мог бы положить конец его политической карьере, но, учитывая благоприятный отзыв о его примерном поведении в ландсбергской тюрьме (где он был просто завален едой, напитками и цветами его доброжелателями, отказывался участвовать в спортивных мероприятиях – «Лидер не может позволить себе быть побитым в играх», – и диктовал «Mein Kampf»). 20 декабря 1924 года11 его освободили. Впоследствии Найдхардт был вознагражден более щедро, чем Зиновьев и Каменев: после назначения Гитлера канцлером Германии в январе 1933 года он получил пост президента баварского высшего суда, а на торжестве по случаю его выхода на пенсию в 1937 году было зачитано письмо Гитлера, прославляющее непоколебимый патриотизм судьи, который тот демонстрировал на протяжении всей своей карьеры12.

Своим выживанием в течение кризиса 1924 года оба, и Сталин и Гитлер, были во многом обязаны удаче. Не проигнорируй партийное руководство последнюю волю Ленина, сохранение Сталиным своего положения в самом сердце партийного аппарата оказалось бы куда более проблематичным; если бы судья Нейдхардт был менее склонен проявлять свои политические симпатии, Гитлер мог бы оказаться в положении, когда ему бы пришлось бороться за звание фюрера не Германии, а Австрии. Тем не менее ни Сталин, ни Гитлер не вполне осознавали, сколь значительную роль удача играла в их политическом выживании. В ходе интервью американскому журналисту Уолтеру Дуранти Сталин резко отреагировал на вопрос журналиста о том, в какой мере тот обязан удаче в своей карьере. «Вы что думаете, что я старая грузинская бабка, которая верит в богов и чертей? Я большевик и не верю во всю эту чушь». Далее после паузы он добавил: «Я верю только в одно: в силу воли человека»13. Гитлер же, как правило, успехи в своей карьере объяснял волей Провидения, хранившего его во имя спасения Германии. «Судьба избрала меня для выполнения моей миссии» – таков был обычный посыл Гитлера перед лицом каждого кризиса (FN). И, тем не менее, кризисы 1924 года напоминают нам о том, что восхождение обоих тиранов на вершину власти ни в коей мере не было ни фатальной предопределенностью, ни тем более непреодолимым обстоятельством. Гитлер не в большей мере был необходимым исходом германской истории, чем Сталин – неизбежным детищем ленинской революции 1917 года. На пути к вершине власти им сопутствовала удача, в той же мере, в какой ими руководили их амбиции и позволяли реальные возможности.

Нет сомнений, личности Сталина и Гитлера сильно различались. Между ними, однако, имеется и поверхностное сходство, поэтому умозаключения, сделанные на основе случайных совпадений отдельных фактов их биографий, требуют очень осторожного подхода. Оба, как считалось, испытали безжалостное насилие со стороны своих деспотичных отцов, у Сталина – нерадивого, часто пьяного сапожника, у Гитлера – мелкобуржуазного солдафона. Оба были сильно привязаны к своим матерям. Оба противились раннему религиозному образованию; оба были социальными и этническими аутсайдерами, находясь в русской и германской среде, так как Сталин был грузином, а Гитлер – австрийцем. У обоих сохранялся очень сильный акцент, сразу выделявший их из основной массы. Оба начали карьеру в политическом подполье как террористы, Сталин в Российской социал-демократической партии до 1914 года, а Гитлер в сомнительной среде радикальных националистов в Германии после 1918 года. Каждый прошел через тюремное заключение за свои политические убеждения. Но ни одно из этих сравнений не является чем-то необычным, тем более уникальным. Сотни европейцев в начале века оказывались в заключении за свои убеждения; многие из них были аутсайдерами, будь то справа или слева от основного потока. Большинство европейцев имели какое-либо религиозное образование; лишь немногим мальчикам в Европе в конце XIX века выпадало счастье избежать рукоприкладства, но регулярное и жестокое насилие, испытанное будущими деспотами, Сталиным и Гитлером, было не так широко распространено. В отношении же большинства остальных личностных качеств, ежедневных привычек и прочей рутины оба персонажа сильно различались.