Несчастья невских берегов. Из истории петербургских наводнений - Ким Померанец

Андрей Евгеньевич Розен (1799—1884) – барон, поручик лейб-гвардии Финляндского полка: «…осенью 1824-го стоял я с учебною командою в Новой Деревне, против Каменного острова. 7 ноября с восходом солнца отправился в манеж. Ветер дул такой сильный и порывистый, что в шинели не мог идти и отослал ее на квартиру. Во время учений заметили, что вода втекает в ворота, а когда их отворили, она потоком пошла в манеж. Немедленно повел команду беглым шагом к мосту, коего плашкоуты уже были подняты водою до такой высоты, что дощатые настилки с двух концов отделились совершенно и не было сообщения. Тогда солдаты поставили несколько досок наискось к поднявшемуся мосту и с помощью больших шестов перебрались по одиночке на мост, перебежали по нему на другую его сторону, где вода еще не выступила, так как этот правый берег был выше. Вода нас преследовала. Крестьяне выгоняли скот к Парголовским высотам. Но на лошадях ускакали, а рогатый скот утонул… Я собрал вещи и книги. Пол был на 4 фута (122 см) выше земли. Когда вода выступила из подпола, я перебрался на чердак и на крышу. Взору представилась картина необыкновенная. Все было в воде среди бушующих волн: избы крестьян, дачи, Елагинский дворец с правой стороны, Каменно-островский – с левой, деревья, фонарные столбы. К Новой Деревне, как к углу, прибило множество барок и лодок с Елагина острова. Мне удалось вскочить в такую лодку и с трудом пробраться вдоль деревни. Солдаты мои захватили три лодки и перевезли, плавая взад и вперед, всю команду. Тогда было около полудня, глубина воды была уже 6 фут (183 см). Во втором часу порывистый ветер стал утихать, вода быстро стала сбегать, и еще до заката солнца мы оставили свой ковчег и перебрались в наши квартиры. Печи промокли, дрова отсырели. Спал богатырским сном. На другой день осмотрел солдат, не оказалось только одного чехла от штыка. В Каменноостровском дворце вода испортила всю мебель и дошла до нижних рамок висевших картин. Книги мои промокли, особенно многотомная история Карамзина. Полковой командир, узнав различные подробности от солдат и от крестьян, хотел представить меня к награде орденом. Я благодарил и сказал ему, что невидимая сила прислала мне столько барок и лодок, что если бы имел их на Васильевском или в Галерной, то мог бы спасти людей и имущества на многие тысячи… В трое суток очистили улицы. Целую неделю от промокших печей и отсыревших дров продолжался угар. Доныне сохраняются красные черты, означающие до какой высоты достигло наводнение».[31]

Александр Петрович Беляев (1803—1887) – мичман Гвардейского флотского экипажа: «…6-го ноября был сильный западный ветер, который затем превратился в страшную бурю, так что течение Невы остановилось, и вода стала заливать берега. В вечернем приказе я был назначен дежурным по баталиону, а брат мой (Петр, также мичман того же экипажа. – К. П.) дежурным на императорский катер, стоявший против дворца у набережной. Когда я шел от Калинкина моста, где мы жили, в казармы на Мойку, то едва не был сбит с ног силою урагана. Вода уже заливала улицы и захватывала всех пешеходов. Всего более было жаль бедных дам. По мере подъема воды стали показываться по улицам лодки. Одна из них направилась в наши ворота и этим проливом пристала к каменной лестнице, где вода стояла уже на пятой ступени из нижнего в верхний этаж. На этой лодке отправилось несколько матросов с офицерами для подания помощи в различных местностях. В Неве вода поднялась уже выше набережной, волнение сделалось громадным, плыть по реке уже не было возможности, все несло вверх против течения. Когда против дворца показалась сенная барка, уже вполовину затопленная, и люди кричали и просили о помощи, Государь, увидев их из окна, послал генерал-адъютанта Бенкендорфа, который в этот день был дежурным, приказать катеру снять этих несчастных. Генерал передал приказание брату моему, командиру катера. Оба они по пояс в воде, страшно холодной, взошли на катер и спасли бедствующих. Но когда поворотили ко дворцу, то катер не подавался ни на шаг, несмотря на всю силу 18-ти могучих весел. Брат доложил генералу, что вниз они плыть не могут, а надо поворотить по ветру и где будут погибающие, то подать им помощь. Генерал согласился с этим доводом, хотя, как и брат, был в одном мундире и оба они промокли до костей. Им посчастливилось спасти несколько человек на Петербургской стороне.

Там они проникли в один дом, прямо в верхний этаж, разбив окно и проложив толстую доску, как сходни. В доме их приняли с большим радушием, снабдили сухим бельем и халатами, напоили чаем с ромом, а также и команду и спасенных людей. К утру буря стихла и они отправились во дворец. Когда генерал доложил Государю, что ими сделано, и отозвался с похвалою о мужестве и распорядительности брата, Государь приказал тотчас же надеть на него орден Владимира 4-й степени. Брат, 18-летний юноша, никак не хотел надеть крест, отговариваясь от искреннего сердца, что ничего не сделал достойного такой награды. Генерал сказал ему: „Не ваше дело, молодой человек, рассуждать, когда Государю угодно вас наградить…“. Помнится, что Бенкендорф получил табакерку с портретом государя, и рассказывали, не знаю, правда ли, что ему зачтен какой-то значительный казенный долг… Когда брат вернулся с караула, я и все товарищи с восторгом узнали о его подвиге и награде… Придя со службы домой, в квартире своей нашли страшное опустошение: мебель, платье, белье, все было почти уничтожено. Вода у нас стояла выше роста человека. Фортепьяно обратилось в лодку и плавало в комнате со всем тем, что на нем стояло. Несмотря на это, мы посовестились записаться в списки пострадавших. Много было несчастных, которые более нас нуждались в пособии от казны».[32]

Дмитрий Иринархович Завалишин (1804—1892) – лейтенант 8-го флотского экипажа: «…7-го ноября готовили документы вместе с Ф. Лутковским. Увлеклись и не заметили, что вода заполнила двор. Когда в комнату потекли струи, выбраться через дверь уже не смогли. Нам сбросили сверху связанные жгутом простыни, и мы спаслись. Затем с морскими офицерами спасали людей в Коломне и Екатерингофе. Работа при плавании по улицам была нелегкая и очень даже опасная. Справляться с лодками, особенно при приеме в них людей, было очень трудно, вследствие страшной силы ветра, срывавшего с кровель железные листы, черепицы и доски… 10 ноября сопровождал начальника Морского штаба в Кронштадт. Военные корабли представляли страшное зрелище. Вследствие слишком экономичного отпуска денег на морское ведомство вся материальная часть его дошла до крайней степени запущения. Отчасти, впрочем, и по злоупотреблениям».[33]

Василий Мирошевский – беллетрист и драматург: «…в 1824 г. служил в Кронштадте в экипаже. Часов в 10 утра хозяин сказал, что на улицах разлилась вода. Вслед вошла старуха и сказала: „Всех бы молодых баб потопила бы, за их грехи Господь нас наказывает“. Вода в комнате была уже по колена. С трудом выбрался из двери. На улице – ужасная картина: вода в некоторых домах была по крышу. По счастью моему, разломало ветром и волнами забор. Я встал на него, достал рукой до крыши и влез на нее верхом. С чердаков был слышен плач и крик женщин и детей. Я никому не мог помочь. Но вдруг все переменилось – вода стала убывать… Сколько погибло – неизвестно, но полагают, что гораздо больше ста человек. Разнесло всю гавань, разломало пороховые магазины, много кораблей бросило на камни. Убытков на несколько миллионов».[34]

Иоанн Виноградов, протоиерей: «…в начале 12-го часа пополудни долготерпеливый, но праведный Бог посетил Петербург, а паче Васильевский остров, неслыханным наводнением. Кратко было оное, но ужасно и гибельно. С означенного часа до двух пополудни вода, вышедшая из берегов своих за день ранее, лилась быстро и обильным потоком во дворы, по улицам, в нижние этажи, покрыв остров на весьма высокую меру. В соборном дворе Андреевской церкви, где я был дьяконом, было воды до целой сажени (213 см). Комнаты нижнего этажа, где я квартировал, были залиты оною до двух аршин (142 см), в обоих церквах полы были залиты вершков на 5 (22 см)».[35]

По описанию П.П. Каратыгина: «…наводнение врезалось в память петербургских жителей, на много лет оставив по себе неизгладимые печальные следы. Напоминанию о нем способствовали, быть может, доныне сохранившиеся пометки на стенах домов в виде жестяных, а кое-где и мраморных досок с надписью – „7 ноября 1824 года“. Осталось также множество страшных эпизодических рассказов и преданий о таинственной связи этого наводнения с жизнию императора Александра Первого: оно 12-ю месяцами и 12-ю днями предшествовало его кончине, а наводнение 10-го сентября 1777 года – тремя месяцами и двумя днями его рождению.

Катастрофе было немало предвестников еще месяца за четыре до рокового дня. Камень близ берега Каменного острова был летом весь покрыт водою, что, по примете старожилов, предвещало необыкновенное повышение воды к осени. В августе на Петровском острове заметили, что муравьи необыкновенно высоко – на верхней перекладине ворот – устроили свои склады. За несколько дней до наводнения известный физик и механик Роспини, живший на углу Вознесенского проспекта и Офицерской улицы, заметил такое падение барометра, какого он никогда не видывал. Это так его встревожило, что он едва не помешался. Были проявления предчувствия у животных. Накануне наводнения кошка в одном доме перетащила своих котят на ту ступеньку лестницы, до которой не достигла вода. Во многих домах крысы и мыши из подвалов перебрались на чердаки.