Exit (СИ) - "Cold February"

Его взгляд — пожирающий, ее — затравленный. И Пэну это нравится. О! Как ему это нравится!

— Сейчас у меня слишком хорошее настроение. Но когда-нибудь ты доиграешься, Птичка.

Нож покидает пределы шеи так же внезапно, как и оказывается там, и Венди облегченно выдыхает, тут же жадно хватая ртом воздух. Даже не заботясь, как жалко выглядит.

Он не зовет ее «Венди». Вообще никогда.

Наглый ублюдок.

Страх, злость, обида и ненависть за собственную глупость смешиваются в опасный гремучий коктейль.

К черту!

— Ты больше не будешь говорить об этом, — строго произносит Венди, стараясь, чтобы голос не дрожал. Стресс берет свое. Чувство самосохранения отключается напрочь. В конце концов, если бы он хотел ее прирезать, он бы уже сделал это. — Тебе ясно, Пэн?

Венди все еще внутренне трясет, и шок никуда не ушел. Но она зла. Она не может так просто спустить это на тормоза. Пэн обещал. Пэн обещал держать свой грязный язык за зубами, но, очевидно, не сделал этого, потому что Феликс в переулке не был удивлен их «тесными взаимоотношениями». Совершенно. С другой стороны, действительно, на что Венди рассчитывала? Какой наивной идиоткой надо было быть (боже, пристрелите ее!..), чтобы поверить, что такой тип как Пэн не будет хвалиться своими «завоеваниями»?

— Это угроза? — весело щурится он, играя бровями. В глазах вспыхивает фатально упущенное для Венди вожделение.

— Тебе ясно, Пэн? — повторяет она с нажимом. Но на его имени голос предательски срывается.

Он довольно смеется и резко подается вперед, прижимаясь к ее икрам грудью. От лица до лица остаются считанные дюймы. Пэн заговорщицки шепчет:

— Не так ясно, как твое сладкое мурлыканье, которое звучит в моей голове снова и снова…

Он не прочь его снова услышать. И он услышит. Здесь. Сейчас. Потому что хочет.

Венди раскрывает рот в шоке: возмущение застревает в горле. Оскорбительных эпитетов в адрес Пэна так много, что она просто не может выбрать. Моральный урод! Боже! Надо ведь было быть такой дурой, чтобы переспать с ним!

Венди-полная-идиотка-Дарлинг!

— Так поставь его на паузу! — рыкает она, лягая его куда-то в бок.

Он бесит ее. Он так жутко бесит ее! Настолько, что она даже забывает о том, как он опасен. Венди довольно часто об этом забывает на самом деле…

Это ему в ней и нравится.

Пэн морщится. Скорее рефлекторно, чем от боли. Что ж. Это был вызов. Пэн опасно суживает глаза и, ухватив Птичку за щиколотку, рывком дергает на себя.

Венди не успевает среагировать. Вот она сидит на диване, а уже через секунду — полулежит с расставленными ногами, придавленная Пэном к сидению. Он рвется поцеловать ее, но она отталкивает его руками и царапается, требует, чтобы отпустил. Когда ее ладонь с силой упирается в его щеку, Пэну все это надоедает. Он хватает мельтешащие перед самым носом запястья и вдавливает в кожаную обивку по обеим сторонам от головы. Они оба тяжело дышат. На его губах победная ухмылка, а в глазах — огоньки азарта. Венди знает, куда это ведет.

Черт.

Черт! Черт! Черт!

— Не. Смей, — предупреждающе шипит Венди, дергая руками. Безрезультатно.

— А то что? — Пэн с вызовом изгибает бровь, подавляя смешок.

Нет, серьезно, это забавно.

— Ты только что на моих глазах отрезал парню палец, — пересохшие губы едва двигаются. — Одному из своих! Ты думаешь, что после этого я стану тебя целовать?!

— О! — притворно округляет он глаза в удивлении. — Так ты больше не делаешь вид слепой овечки? — Пэн сладко ухмыляется, ударяя горячим дыханием ей в лицо. По телу Венди проходит дрожь. — Поэтому ты украла нож?

Она лежит под ним неподвижной безвольной куклой. Неспособность выбраться и предпринять что-либо в свою защиту душит заводит не хуже осознания колотящегося сердца и приятного жара в теле. Пэн полный мудак. Но она хочет его.

Фак.

— А ты как думаешь?

— И что бы ты сделала? — глумится он. — Всадила мне лезвие под ребра? Или перерезала глотку?

Венди ужасается:

— Я не!..

— Вот-вот! Никогда не берись за оружие, если знаешь, что не сможешь нанести удар! — страстно шепчет Пэн ей в губы. — Запомни, Птичка!

— Конечно, не смогу! — мстительно выплевывает она в ответ, игнорируя прокатившую дрожь по позвоночнику. — Я же не ты!

Ты — псих, садист, преступник, ненормальный мальчишка с комплексом бога, не желающий взрослеть и принимать, что мир — не персональная площадка для игр, а люди — не фигуры на шахматной доске, от которых можно легко избавиться.

Пэн сладко скалится, поняв намек.

— Это было наказание. Хочешь знать за что? — он продолжает, не дожидаясь ответа, в каком-то пугающе заведенном запале: — Именно из-за этого идиота меня поймала Эмма! Феликс отвлекал охрану магазина, а Дэвин должен был стоять на шухере, пока я выношу кассу. Чего он, как можешь догадаться, не сделал. Намеренно. Он бросил мне вызов и подставил. Идти против меня было ошибкой с его стороны. А я не прощаю ошибок! Палец — это меньшее, чем он мог отделаться!

На самом деле это была лишь первая часть наказания. Всю остальную грязную работу за Короля выполнят подданные. Завтра Дэвин уже не встретит рассвет. Но Птичке об этом знать не нужно.

— Если ты считаешь, что это оправдание, ты больной!

Пэн на секунду замирает, и на его губах медленно расцветает острый пугающий оскал. Сердце Венди пропускает удар. В глубине потемневшей зелени — голод.

Еще одна его патология: все ее оскорбления для него — комплименты.

— Вот тебе новость, Птичка, — вкрадчиво проговаривает он, вскидывая брови. Дыхание сбитое, — мне плевать, как ты это видишь!

Он просто хочет трахнуть ее. Здесь и сейчас. В своем волчьем логове. На своем диване.

Пэн резко подается вперед, впиваясь в исторгающие проклятья губы. Венди отказывается отвечать, тщетно елозя под навалившимся телом. Она знает, наученная опытом, что это только сильнее его (их обоих) раззадорит, но не может остановиться из принципа. Этот ублюдок слишком много о себе возомнил, если решил, что она сдастся так просто. Венди изворачивается в ярой попытке скинуть Пэна с себя, но неожиданно ударяется промежностью о постепенно твердеющий член.

Черт!

Пэн приглушенно стонет сквозь поцелуй, усиливая давление, и еще теснее прижимается к ней, создавая между гениталиями трение. Она невольно выгибается. Ее гулко бьющееся сердце пускает по венам жидкую панику наравне с жаром. И Венди не придумывает ничего лучше, чем раскрыть рот в ответ на настойчивое требование и позволить Пэну углубить поцелуй. А после — со всей силы укусить за язык.

Пэн с шипением отстраняется, упирая почти безумный взгляд прямо в широко распахнутые оленьи глаза.

— Отпусти меня! — Венди тяжело дышит.

Он кривится.

— Брось, Птичка. Ты вся такая… «правильная»! — брезгливо выплевывает Пэн. — Но там, глубоко внутри, ты же хочешь, чтобы тебе вновь хорошенько взъерошили перышки, разве нет? — его брови саркастично подпрыгивают. Он знает как его Птичка обожает это. — Взять хотя бы твой поцелуй в переулке…

— Тебе мало уже имеющихся статей?! — шипит она. — Хочешь, чтобы на тебя повесили еще и изнасилование?!

Может, она и хочет его, но не станет спать с ним. Не после всего. Вот уж нет! И не надо напоминать ей про тот поцелуй в переулке!

— Изнасилование — это когда, один из партнеров против. А мы оба знаем, что ты этого хочешь, Птичка, — уверенным тоном разбивает он ее внутренние установки, — не отпирайся!

Пэн с усмешкой припадает к ее шее, вызывая легкую дрожь истомы. Шея — самая сильная эрогенная зона, которую он нашел путем ужимок на лестничном пролете Завода.

В то время их близость была волнующей. Горячила кровь своей запретностью и нуждой постоянно изощряться, чтобы «отношения» оставались тайной. Той Венди нравились эти игры в прятки и хождение по лезвию ножа. Той Венди нравилось дразнить Короля Неверлэнда, позволяя касаться себя иной раз слишком вольно. Они начинали с руки Пэна в ее трусиках, доводящей иной раз Венди до слез, и заканчивали ее ртом под пряжкой его джинс. Все переменилось, когда в один из таких дней Пэн показал, что на самом деле вел в игре он. С самого начала.