Самый неправдоподобный роман - Юлия Коротина

— О чем ты думаешь? — Спросил Дэн у Макса, потому что тишина, в которой они находились уже больше часа, угнетала его.

— О своей девушке, — ответил Макс, улыбаясь. — Она недавно вернулась из Египта. Почти год прожила там.

"Джессика, — подумал Дэн. — Я тоже о ней думаю. Ее образ не дает мне покоя уже двое суток. И я не могу избавится от мысли, что она так не похожа на Клер. Я хочу быть рядом с ней, хочу узнать ее ближе, хочу, чтобы она позволила мне любоваться ею, хочу, чтобы во всем мире для нее существовал только я один. Она не может быть с Максом. Просто не может". А вслух произнес:

— Ого! И как у тебя хватило терпения ждать столько времени?

А сам подумал: "Она заслуживает того, чтобы ее ждали всю жизнь. И я бы ждал ее, если бы она позволила".

— Во-первых, я ее люблю, а во-вторых, я ездил к ней, когда был в отпуске. Мы замечательно провели это время.

Ироническая улыбка скользнула по лицу Дэна. Он не понимал, как можно говорить о любви к такой женщине, как Джессика, совершенно спокойно, как это делает Макс. Как можно вообще говорить о любви таким тоном, будто речь идет о погоде?! Роберт был прав: женщины заслуживают гораздо большего внимания, чем небо; особенно такие, как Джессика. С недавних пор небо и его необъятные просторы совершенно перестало его интересовать. Он всей душой рвался на землю. Еще ни одной женщине не удавалось так привязать его к земле. Он всегда был свободным, как птица. Его ни привлекало общество даже первой жены, не говоря уже о том, что Клер была далека от этого. А вот Джессике это удалось. Честное слово, удалось! И Дэн не удержался — задал вопрос, который вертелся у него на языке с самого начала полета:

— А она любит тебя? Прости за вопрос.

— Конечно.

Макс ведет себя так самоуверенно, словно любовь этой женщины является для него само собой разумеющейся. А что если однажды она скажет ему, что любит другого?

— Ну, тогда я рад за вас обоих, — скрепя сердце произнес мужчина.

— А о чем думаешь ты?

"Если бы ты знал, что я постоянно думаю о твоей женщине…" — Мелькнуло в голове Дэна. Но он спокойно ответил:

— Сложный вопрос. Иногда я думаю о Клер, иногда о Роберте, часто — о своем не сложившемся браке. Пытаюсь понять, почему у меня ничего не вышло с Долорес. Но больше — о том, что меня ждет.

— Почему так пессимистично?

— Не знаю, Макс. Потому что в последнее время мне очень одиноко. Хочется любить и быть любимым.

— А разве вы с Клер не любите друг друга?

— Нет.

— Я не понимаю, — удивленно начал его собеседник, — почему тогда…

— Деньги, — спокойно произнес Уайтхорн, и руки его сжали штурвал еще крепче. — Клер слишком корыстна. Ей не знакомы никакие чувства, кроме стремления добиться высокого положения в обществе, и для этой цели она выбрала меня… — Он помолчал немного и добавил: — Вот почему я стал летчиком. Небо закаляет человека, делает его настоящим мужчиной. Я никогда не хотел быть папочкиным сынком, который транжирит деньги своего отца в ночных клубах и казино. Мой отец хотел, чтобы я с самого начала вошел в совет директоров нашей фирмы. Я выполнил его волю, но с условием, что буду посещать только экстренные совещания. Знаешь, какая судьба была бы мне уготована, если бы я подчинялся всем приказам моего отца? Лет десять, а то и больше, я корпел бы над документами, протирая брюки в офисе и дожидаясь, пока папа передаст мне бразды правления. Потом женился бы на жеманной дочке какого-нибудь богатого папаши и вырастил бы сына, который тоже пошел бы по моим стопам… Такой жизни хотел для меня мой отец. Но я этого избежал, потому что я этого не хочу.

— Чего же ты ждешь от жизни? Чего ты хочешь?

— Хочу жить, как самый обычный человек: просыпаться утром в обычной квартире, собираться на любимую работу, водить в кафе свою девушку, а не в шикарные рестораны, воздух которых насквозь пропитан высокомерием и лицемерием. Хочу общаться с нормальными людьми, а не с высокопарными идиотами, которые целыми днями только и говорят, что о гольфе, хорошей погоде и своей пресловутой известности.

— Поэтому ты и стал жить отдельно?

— Да. Но и здесь, на другом конце города, в квартире небоскреба, далекой от особняка на Грин-стрит, меня преследуют деньги отца. Порой мне хочется стать последним из нищих, хотя бы на несколько дней, — лишь бы отдохнуть от всего этого.

— Странный ты человек, — произнес Колфилд, мельком глядя на него. — Обычно люди стремятся к богатству, а ты хочешь сбежать от него.

— Если бы я был самым обыкновенным человеком, я бы тоже стремился к богатству… как Клер.

— Искал бы богатенькую невесту?

— Нет. Работал бы, сколачивая капитал, как мой отец. Прежде чем "Уайтхорн Интерпрайзис" приобрела известность, он двадцать лет работал на одного владельца алмазных приисков. А потом, разбогатев, выкупил у него его дело и открыл ювелирную фабрику. Здесь папа проявил потрясающую твердость духа и несгибаемую волю. Сколько раз у него бывали ситуации, в которых другой бы на его месте не выдержал бы и сдался. А отец не сдавался, потому что четко видел перед собой свою цель. За это я им бесконечно горжусь. Но я не хочу стать таким, как мой отец — сделать бизнес ценой собственной семьи, — закончил Дэн.. — Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Разговоры о деньгах наводят на меня тоску. Я предостаточно наслушался их в доме своего отца.

— Я не против. Кстати, нам осталась ровно половина пути, — заметил Колфилд, глядя на часы, встроенные в панель управления.

— Значит, скоро прилетим в Бостон. А там три дня — и домой.

— Удивительно, что ты так рвешься домой.

— Все имеет свой предел, — сказал Дэн. — Даже мое стремление к свободе…

Бостон, 1980

Три дня, проведенные в Бостоне, оказались для Дэна слишком тоскливыми. Он и сам не мог понять, почему он так тосковал по Лос-Анджелесу, по своей холостяцкой квартире. Но было еще что-то, чему он не находил объяснения. Чувство какого-то непонятного тоскливого ожидания владело всем его существом и не давало ему покоя. Раньше такого не было. Раньше он с удовольствием надолго оставался в разных городах, и когда приходило время возвращаться домой, появлялось ощущение разочарования. Ведь дома его опять ждало одно и то же — бесконечная, неистребимая рутина — светские визиты, ужины в особняке, разговоры с чуждыми ему людьми ни о чем. А он этого терпеть не мог и всей душой рвался подальше от Лос-Анджелеса. Теперь все было как раз наоборот, что удивляло его до глубины души. В то время ему казалось, что так проявлялось его стремление работать, полностью отдаваясь небу и самолетам. Сейчас Уайтхорн отчетливо осознавал, что не жажда работы управляла им (хотя и это тоже присутствовало), а одиночество. Напряженное одиночество, которое он все время бессознательно заглушал работой. В этот раз, как бы он ни старался, его голос звучал все громче и громче — так что ему порой хотелось заткнуть уши руками и крепко зажмуриться, как он делал это, когда был ребенком. И что самое необъяснимое, — голос этот был таким отчетливым, словно это был живой человек, живое творение искусства природы, воплощенное в прекрасном женском образе, который еще смутно, неясно, но уже вырисовывался среди других образов.