Пандемия - Евгений Ермаков

– Не было там волков, Петр! Откуда? – вставил Комбат. – Домашние псины были. Собаки очень тяжело болезнь переносят, на куски разваливаются, а все ходят , ковыляют.

– Во-во, домашние… Ну, метро завалили, думали, что все успокоится у нас. Хрен вам! – он театрально выставил огромный кукиш на всеобщее обозрение. – Кто-то заметил, что на Смоленском кладбище могила вырыта. На новом участке, где начали хоронить перед самой эпидемией. Ну, сначала в очевидное не поверили, думали, кто-то свежие могилы раскапывает, каннибалы же были, голод… А потом я сам увидел, как один из под земли выбирается. Раскапывает себя, значит… Нежилец этот… Возможно, живым впопыхах похоронили, не знаю уж… Ну и в конце концов, осели мы на Стрелке. Подогнали технику, поставили бетонные блоки и с тех пор так тут в башне и живем. Отгородились от остального острова. А что там сейчас творится, кто его знает.. Прохожу иной раз мимо периметра, а из-за бетонки вой, стоны, иногда как плачет кто-то… Или словно рвут кого на части… Мороз по коже… Не знаю, что там творится, и знать не хочу… Шатуны вообще-то прыткие , черти.. Надо было сразу с мостами кончать, да ведь красота такая.. Строили на века, а вот как получилось… Да… много чего тут было, брат, не расскажешь всего!

– В метро SR распылили, вот что. – авторитетно заявил Титов, крепыш с коротким ежиком, пронизанным выше левого виска седой полосой. Говорил, что поседел, когда ходил по квартирам, еще будучи ликвидатором. – У нас много его на складах хранилось. Накопляли стратегические запасы на случай третьей мировой, вот и нашли применение. У нас сначала сделают, потом разбираться начнут. Люди ведь не только в квартирах от пандемии прятались, несколько тысяч в тоннели спустилось. Закрыли гермозатворы, отгородились, и сразу же на Чернышевской эпидемия вспыхнула, потом на других станциях. Вирус не могло остановить ничто, тем более, простые двери и укрепления. Одному мудрозадому генералу померещилось после донесений об эпидемии в подземке, что в тоннелях здоровых людей не осталось вообще, вот и решил он для верности газок туда запустить через вентиляционные шахты, шатунов потравить. Конечно, в здравом уме такой приказ никто бы не отдал, да у него уже температура была, бредил; вскорости, говорят, помер служивый. И ведь нашлись же люди, которые выполнили приказ! Тоже, видать, крыша уже съехала. Безумие всех охватило – и немногих здоровых, и тем более, инфицированных. Всеобщее помешательство, паранойя, повальная слежка всех за каждым…

Распылили в тоннелях метро, а там такое после газа в тоннелях развелось! От газа живность не погибла, ни люди, ни крысы. Только мутировать начали. Кто там из здоровых все еще хоронился внизу, черт те во что превратился из-за газа. Страшные последствия он вызвал, а концентрация в подземке была бешеная! Говорят, много здоровых людей в метро погубили. Солдаты стояли у входов в метро и расстреливали тех, кто выходил оттуда наружу, впрочем, таких было совсем немного. Люди в оцеплении просто стояли и слушали вопли, доносившиеся сквозь гермозатворы и из вентиляционных шахт. Дикие были вопли, многие бойцы не выдерживали, бросали оружие, спасались бегством. Через неделю оцепление у станций просто перестало существовать.

Один мой друг застрелился прямо в оцеплении. Не выдержал…

Такой уж у них был приказ – никого из метро не выпускать. Глупейший приказ – больные были повсюду, не только же в метро! Тем не менее, пока еще существовал питерский штаб, отдавались распоряжения, про которые как правило, сразу же забывали и отдавшие приказание, и те, кто его принимал. Вот так-то…

– Господи, когда ж это кончится? – заскулил Остапенко. – Стреляли ж их, огнем жгли, авиабомбами сыпали, нет же, прут все и прут. Откуда ж берется их столько! А ну как к нам на Стрелку полезут!

– Прекрати, Остапенко. Не сунутся они к нам. Нева глубокая вокруг Васильевского, плавать они пока не научились, бетонка крепкая. – повысил голос Барин.

– Я слышал, со всех окрестностей они в Питер лезут. Как медом им тут намазано. Все дрянь сюда сползается, к жилью поближе,- басил с другого конца стола Штерн, высокий, плечистый мужичина лет сорока.

Барин глянул на него задумчиво. Помолчал, потом процедил задумчиво.

– Странно это. Очень странно. Говорят, в других местах такого нет, как у нас. Ну, что стекаются они сюда в таком количестве. Действительно, впечатление такое, что в нашем районе есть что-то такое, что их привлекает…

– Мясо их привлекает, вот что!- выпалил Шаповалов.

Антон глянул на него. Истерик, еле держится, чтобы не сорваться. Тяжело ему. До сих пор, говорят, дети ему снятся. Такое пережить и с ума не сойти- это не каждому дано…

– Не скажи. Вот в окрестностях Бахаревки вообще шатунов нет. – отрезал Барин.

– Так лес там, не бродят они по лесам! И потом, кто на РЛС сунется? Там же излучение, волны. это для шатунов смерть верная. Мозги вытекают от волн. Человеку здоровому терпимо, хотя стрелки у всех на полшестого, а шатунам, я слышал, кранты сразу. Держатся на отдалении от РЛС. И правильно делают. Вот где действительно безопасно! – сказал Платонов.

– Безопасно только на "Циолковском", – произнес угрюмый Димка Васильев, парень двадцати четырех лет отроду, с самого начала сдружившийся с Антоном. Его фамилия, как нельзя более подходившая жителю острова, была гордостью семьи Димки. Его предки жили на острове с самого начала его заселения в первой половине восемнадцатого века. Он не был разговорчивым, предпочитал тянуть жидкий помойный чай кружку за кружкой, но тут уж не утерпел. – Отрубится электричество на вашей Бахаревке и сметут ее в два счета, как Петропавловку…

– Жрать им просто нужно. Обмен веществ поддерживать. А в городе и магазины еще остались склады. И люди, конечно. Это их и приманивает. – гнул свое Шаповалов.

– Знаю, слышал уже. – откликнулся Антон.

– Да ничего ты не знаешь, пацан. Откуда тебе знать? Жил все это время на своем острове, как у Христа за пазухой, горя не знал, пока мы тут дерьмо за вами убирали, островными. Чистюли значит, переждать хотели, пока все кончится. А вот хрен вам! – сунул Шаповалов волосатую дулю под нос Антону.

– Отстань от парня, Шаповалов. Тоже мне, нашел виноватого… – вступился за него Гамов.

– Пусть знает, куда попал. Сам сюда приплыл, никто его насильно не тащил!

– Да не слушай ты его, Тоха. Слышь, ты вот про Аврору знаешь уже? – перебил его Щербак, оживленно блестя глазами после самогона. Впрочем, глаза горели почти у всех. Невзирая на насупившегося и погруженного в свои мысли Комбата, самогонка потихоньку вновь пошла булькать в стаканах. Сначала наливали украдкой, затем, поняв, что Комбат не возражает, бутыль вновь водрузили на середину стола.

– Это крейсер что ли у вас был древний? – поддел его Антон, прекрасно знавший про Аврору. Его заставили выпить второй стакан первача и он чувствовал себя все более развязно. Как и почти все остальные. – Антиквариат?

– Не такой уж и древний, раз своим ходом уплыл в эпидемию. – Щербак сделал вид, что обиделся.- Боевой крейсер, вполне мог вести боевые действия…

– Брешет он все, дрейфом корабль унесло в море… – вставил Барин сквозь табачный дым своей самокрутки.

Щербак распалился.

– Вполне мог и сам плыть, только топлива не было. Ты ж записки читал, Петр!

– Какие такие записки? – Антона уже повело. Язык стал заплетаться, он осоловел. Наваливала усталость после долгого утомительного дня – сначала дежурство на кухне рано утром, затем происшествие на Заячьем острове. Сейчас бы завалиться на койку и выспаться как следует…Однако, Щербак, сидевший рядом, не давал ему расслабиться.

– Бутылку ведь нашли! – орал он ему на ухо.

– Щербак, толком ему расскажи, ничего ж не поймет! – донесся до Антона голос Димки.

Постоянно перебиваемый и дополняемый остальными, он рассказал Антону знаменитую историю.

Незадолго до мора, легендарный крейсер капитально отремонтировали и отбуксировали на Кронштадт. Причин тому было несколько. Официально городское начальство заявило, что на Петроградской набережной идет капитальный ремонт. Истинная причина была совсем другая – крупные иностранные бизнесмены, ведущие активный бизнес в Северной Пальмире, и отстроившие на набережной несколько шикарных офисных высоток, выразили недовольство тем, что их ультрасовременные небоскребы соседствуют со старой революционной лоханью, дремлющей на вечном приколе на набережной. Не желая мешать иностранному капиталу оздоровлять российскую экономику, без шума и пыли, тихой летней ночью знаменитую "Аврору", один из символов города, отбуксировали от греха подальше. То есть, на Кронштадт. Поток туристов, желающих непременно осмотреть старого ветерана, с непременно доплатой за экскурсию в машинное отделение, уменьшился, но что с того?

В конце концов, нет худа без добра. Именно в Петровском доке крейсеру, которого собирались втихую разобрать и переплавить, несмотря на его значение для Питера, была дана новая жизнь. Нижняя часть корпуса была вновь полностью заменена, старую зенитку с носовой части сняли, заменив новым орудием, вполне боеспособным, как тогда считали. Заменили оборудование в машинной части. Словом, "Аврора", спустя много лет после последнего сражения, был снова готов к морским битвам.