Гений - Гарри Терлдав

Там, впереди, Алкивиад услышал его голос. Он взмахнул рукой и заставил лошадь встать на дыбы, цепляясь за животное коленями и хватая другой рукой его за гриву. Потом он тоже показал на открытые ворота. Лошадь опустилась на все четыре. Она помчалась вперед, обгоняя сиракузских пехотинцев. Другие всадники увидели, что происходит впереди, и последовали за Алкивиадом.

Первые сиракузские гоплиты уже добрались до полиса. Но тут ворвались всадники. Они напали на стражников у ворот, убив одних и рассеяв других. Некоторые из сиракузских гоплитов попытались закрыть ворота. Их усилиям помешали накинувшиеся на них кавалеристы. На помощь всадникам прибежали пелтасты. Вокруг ворот царил самый настоящий хаос.

«Что есть хаос," — подумал Сократ, — «если не отсутствие порядка?»

По–прежнему находясь в хорошем боевом порядке, афинская фаланга прорвалась через хаос, прорвалась через ворота, прорвалась в Сиракузы. Сиракузские женщины, дети и старики завыли от ужаса. Афинские гоплиты триумфально заревели.

Сократ заревел вместе с остальными:

— Сиракузы наши!

*  *  *

Рыдали женщины. Стонали раненые мужчины. Воздух был наполнен запахами дыма, крови и вывалившихся наружу внутренностей. Пьяный афинский пелтаст отплясывал кордакс и при этом завывал, добавляя грязные слова к грязному же танцу. При каждом прыжке его фаллос подпрыгивал и хлопал по животу. Живот был наполнен хлебом, изысканной рыбой и вином — в основном вином. Алкивиад стоял перед храмом Афины, что было по–своему уместно, глядя на сиракузских пленных, которых уводили в цепях победители.

К нему подошел Никий, который выглядел немного — нет, более чем немного — не от мира сего. Алкивиад отвесил коллеге–полководцу свой изящнейший поклон.

— Приветствую тебя, — сказал он, после чего добавил: — Мы взяли Сиракузы, — как будто Никий не видел этого и сам.

— Э… да. — Никий, может, это и видел, но явно не вполне осознавал. — Взяли.

— Значит, ты веришь, что боги указали на мою невиновность в богохульстве? — спросил Алкивиад. Он и сам не знал, верил он в это или нет — некоторые вещи, которые говорили о богах Сократ и Критий, подвергли его веру еще большему сомнению, чем раньше. Но было важно, чтобы в это поверил известный своим благочестием Никий.

И старший коллега Алкивиада наклонил голову:

— Ну как же, сын Клиния, конечно, верю. Я должен верить. Я не вижу, как в этом может сомневаться кто бы то ни было, если учесть все, что здесь произошло.

«Надо обязательно сделать так, чтобы он никогда не заговорил с Сократом," — подумал Алкивиад. — «А иначе он сразу поймет, как в этом можно сомневаться.» Более чем кто‑либо другой, Сократ мог заставить кого угодно усомниться в чем угодно. Но его разговор с Никием был маловероятен. Сократ‑то готов был говорить с кем бы то ни было, но Никий с рождения был снобом. Отвесив еще один поклон, намеренно сделанный так, чтобы его не приняли за издевательский, Алкивиад спросил:

— А что же, по–твоему, должно было произойти в ходе этой кампании?

Глаза Никия увеличились в размере и округлились.

— Я боялся… катастрофы, — сказал он хрипло. — Я боялся, что мы потерпим неудачу, пытаясь окружить Сиракузы стеной. Я боялся, что сиракузяне заманят наш флот в ловушку и разобьют. Я боялся, что наши храбрые воины будут замучены до смерти непосильным трудом в каменоломнях. Мне снились… сны. — Его голос задрожал.

Улыбаясь, Алкивиад хлопнул его по плечу:

— И все они оказались чепухой, не так ли? Эти неумехи сделали ошибку и дорого за нее заплатили. Теперь мы поставим тут у власти людей, угодных нам — всегда найдутся люди, которые будут делать то, что ты хочешь — а потом, пока морской сезон не кончился, мы вернемся назад и посмотрим, не дать ли по зубам спартанцам.

После этих слов глаза Никия стали крупнее и круглее, чем когда бы то ни было. Но он сказал:

— Нам следует быть здесь осторожными. Правители, которых мы тут поставим, могут повернуться против нас, или же другие могут восстать и свергнуть их.

Он был прав. Иногда он оставался в дураках из‑за своих наивности и суеверия — но никогда из‑за глупости. Алкивиад ответил:

— Это так, о наилучший. Тем не менее, после всего, что мы тут наделали, Сиракузам придется восстанавливать свою мощь годами, даже если они против нас и повернутся. А ведь для этого мы сюда и пришли, не так ли? Чтобы ослабить их, я имею в виду. Мы этого добились.

— Добились, — согласился Никий, хотя и удивленным тоном. — Добились с помощью богов.

Улыбка Алкивиада стала еще шире:

— Ну так давай наслаждаться успехом! Если мы не насладимся жизнью, пока мы на земле, то когда же мы этим займемся?

Никий посмотрел на Алкивиада и сурово нахмурился, как это сделал бы педагог по отношению к мальчику, который остановился по дороге в школу, чтобы полюбоваться на обнаженных женщин в публичном доме:

— Так вот почему ты устроил комос вчера вечером!

— Я не устраивал пьяную гулянку. Она получилась сама собой, — ответил Алкивиад. После такой веселой пьянки его голове надлежало шуметь с такой силой, как будто по ней стучал молотом кузнец. Надлежало, но она не шумела. Победа была лучшим болеутоляющим средством, нежели опиумный сок. Он продолжил: — Но если ты думаешь, что я вчера не насладился, то ты не прав. А если ты думаешь, что я этого наслаждения не заслужил, то ты тоже не прав. Я взял Сиракузы, сделав то, что все полагали невозможным, — он не сказал, что так полагал его коллега, хотя мнение Никия ему было хорошо известно, — и я имею полное право отпраздновать эту победу, клянусь собакой Египта!

Никий что‑то пробормотал по поводу клятвы, почерпнутой Алкивиадом у Сократа. Но ответа у него не было. Собственно, в этом Алкивиад и не сомневался.

*  *  *

По форме Пелопоннес похож на руку, кистью которой является Коринфский перешеек на северо–востоке, а четыре толстоватых пальца (от мизинца до указательного) — это маленькие полуостровки, указывающие на юг. Небольшой же островок Китера лежит неподалеку от безымянного пальца подобно отвалившемуся ногтю. Что же касается Спарты, то она находится на ладони, не слишком далеко от основания среднего пальца. На рассвете афиняне пришвартовали свой флот в углублении между средним и указательным пальцами — где‑то между городками Абией и Фераем.

Алкивиад носился как одержимый с одного корабля на другой.

— Шевелитесь! Двигайтесь! Живо! — кричал он на гоплитов, пелтастов и немногочисленных кавалеристов, сгружавшихся с транспортов. — Ждать некогда! Время не терпит! Мы можем дойти до Спарты в один день. Если мы ударим достаточно быстро, то придем туда еще до того, как спартанцы соберутся с силами. Они разоряли Аттику годами. Теперь пришел наш черед пожаловать в гости.

На востоке горизонт заслонял горный хребет Тайгет. Однако проход, ведущий в Спарту, был виден даже с пляжа. Алкивиад забрался на лошадь с помощью раба, поддержавшего ему ногу. Алкивиаду эту помощь была не по душе — как и любой всадник, он предпочел бы какой‑нибудь другой способ. Но другого способа забираться за лошадь не было — по крайней мере, никто его еще не придумал. Так что приходилось терпеть.

— Вперед! — закричал он, выезжая во главу колонны гоплитов. — Мы все вместе, а они — нет! Как тут можно не победить?

Они прошли не так уж много, прежде чем им попался крестьянин, любовавшийся еще не созревшими оливками на своих деревьях. Конечно, спартанцем он не был. Он был мессенцем, илотом — почти что рабом. Его глаза чуть не выскочили наружу. Он бросился бежать, да так быстро, что смог бы обогнать бегуна, победившего на последних играх в Олимпии.

— Жаль, что мы не можем вырубить их оливковые рощи, как они вырубили наши в Аттике, — сказал Алкивиад Никию, который ехал неподалеку.

— На это у нас нет времени, — ответил Никий.

Алкивиад кивнул.

— Попробуем огнем, — сказал он. Но это было не так просто. Одного поджога было недостаточно, чтобы испортить оливковые деревья бесповоротно — для этого требовалось долго и упорно поработать топором.

По земле раздавались шаги афинян. Гоплиты, идущие в полном снаряжении, истекали потом. Алкивиад заставил каждого воина взять с собой полный мех вина, как следует разбавленного водой. То и дело кто‑нибудь из них приостанавливался, чтобы сделать глоток. Большинство ручьев в это время года находилось в пересохшем состоянии, и до зимних дождей это состояние оставалось неизменным. Когда войску попадался ручей, в котором было хотя бы немного воды, воины принимались ее пить.

— Говорят, что персидское войско по дороге в Элладу выпивало все до дна, — заметил Алкивиад. — А теперь мы можем сделать то же самое.

— Я не хочу ни в чем уподобляться персам, — холодно ответил Никий.

— Ну, не знаю, — сказал Алкивиад. — Мне бы богатство Великого Царя совсем не помешало. Нет, не помешало бы нисколько. Клянусь собакой, я б использовал его куда лучше, чем он.