Хозяйка Мерцающего замка - Марина Михайловна Ли

– Нет, нет, нет! – прошептала я, зажмурилась и затрясла головой для пущей достоверности. – Нет. Пожалуйста.

– Почему? – Осторожно переместил мои руки со своей груди на шею и, склонившись чуть ниже, потёрся носом о мой висок. – Я же чувствую, ты хочешь.

И ещё как! Но…

– Послушай, Кострик, – всхлипнула я.

– Тимур, – мурлыкнул в ушко, едва опять не лишив меня разума. Ковар-рный тип!

– Ладно, Тимур. Пусть. – Решительно дёрнулась под ним, извиваясь в попытке вырваться. – Мама тебя такту и деликатности в детстве совсем не учила?

– Мама у меня дракон, – спокойно напомнил Кострин, помогая мне сесть и занимая соседнее место на диванчике. – И деликатность с тактом считает оружием слабаков. Но дед, тот, который василиск, советовал взять эти человеческие придумки на вооружение. Я в чём-то был не тактичен и не деликатен? Обидел тебя? Объясни.

Издав короткий стон, я запрокинула голову и прикрыла лицо руками.

– Ты невозможный.

– Аргументируй.

Закатила глаза. Нет, не шутит. Немного обижен и в самом деле ждёт объяснения. Я вздохнула и, немного смущаясь, произнесла:

– Ты не обидел меня, Тимур. Но ты… То ты не замечаешь меня, то вдруг кричишь на весь район о моей девственности, а когда тебе напоминают, когда кто-то прямо говорит… Чёрт! Мне девятнадцать лет исполнилось в марте. И не то что бы не было желающих помочь мне в этом вопросе, но все они были как-то… Не знаю. Мотька считает, я с жиру бешусь и доперебираюсь до того, что останусь в старых девах. А для меня сейчас учёба важнее просто.

– Я с радостью покажу, что не в учёбе счастье! – улыбнулся Кострик.

– И это вторая проблема.

Я провела пальцем по молнии, выстриженной на виске парня, и доверительно шепнула:

– Со мной и в самом деле происходит что-то странное, когда ты рядом, Тимур. Я ничего подобного никогда и ни с кем не испытывала. Но я точно не готова, и боюсь, и… И дело не в тебе, однако…

Он вскинул руку.

– Я понял, ты не готова. Я подожду, сколько надо.

С трудом подавила нервный смешок. Мне кажется, или он не понял, что я хотела ему сказать?

– А насчёт девственности смущаешься зря. На самом деле, это здорово. В Дранхарре бы мужчины, как бабочки, слетались на твой огонь, а здешние человеки, кажется, никогда и не умели ценить такой яркий дар, как любовь к первому мужчине…

– Тимур!!

– В оригинале, конечно, к единственному…

– Кострик!! Прекрати немедленно рассуждать о моей интимной жизни! Я, если ты всё ещё не понял, совсем не в восторге от этого!

Ещё какое-то время мы спорили о разности восприятия простых вещей, а потом Кострик всё же принял моё желание остаться друзьями, и мы до утра пили пиво, уничтожали содержимое моего холодильника и болтали обо всём на свете.

Ну, как болтали? Как-то так получилось, что в основном говорила я, Тимур лишь слушал и задавал вопросы, и снова слушал, а потом обронил:

– В Дранхарре есть потрясающий целитель. Настоящий волшебник, честное слово. Не имею понятия, к каким силам он обращается за помощью, но он даже драконов в один день с того света вытаскивает, а уж людей, наверное, и подавно сможет. Хочешь, попрошу, чтобы он глянул на твоих?

– А ты можешь?

Прижала ладони к щекам, чтобы нечаянно не расплакаться.

– Кок! – В синих глазах неприкрытый упрёк. – Мы ведь друзья. Конечно, могу!

Подготовка к предпоследнему экзамену прошла, как в тумане. Оно и понятно: вызванный Костриком «волшебник» по имени Кхарркануоаста в пух и прах раскритиковал метод лечения моих родителей и установил в больничном крыле, где врачи пытались восстановить тела моих родных, какие-то свои правила. Во-первых, он категорически настоял на обязательности моих визитов.

– И чем чаще, тем лучше, – проникновенно заглядывая мне в глаза, бормотал этот морщинистый старичок, удивительно похожий на сказочного грибка-боровика из мультика. – Я бы советовал вам, сердце моё, каждую свободную минуту проводить рядом с родителями и братом.

Ох. Можно подумать, я бы стала этому противиться! Позвонила Кострику, попросила, чтоб не ждал меня в библиотеке, и устроилась с учебниками прямо в палате, в окружении лежащих по своим кроватям папы, мамы и Эда, которых «волшебник» извлёк из их хрустальных гробов в первый же день. Каково же было моё удивление, когда Тимур появился в больнице с нэтбуком, конспектами и связкой книг.

– Привык с тобой готовиться. Да и удачу боюсь спугнуть. Ты же не против?

После того, как он привёл специалиста с непроизносимым именем, который пообещал поставить всех моих на ноги ещё до конца сессии?

– С ума сошёл! Конечно, нет. Но здесь же неудобно, наверное.

– Наоборот! – Он с ногами взобрался на подоконник и весело мне подмигнул. – Очень удобно, а главное, нет злобствующих библиотекарей, и Мотька твоя не звонит каждые пять минут с очередной безумной идеей насчёт того, как сдать экзамен на халяву.

Что ж, в этом пункте я не могла с ним не согласиться. У Матильды, несмотря на всю её одарённость и природный талант, и в самом деле, была какая-то идея фикс насчёт халявы. Она то подкладывала подушку под платье, изображая беременность, то переписывала себе на колени ответы на самые сложные билеты, мол, только так она спасётся в случае, если от страха позабудет всё на свете, то придумывала ещё что-то, не менее безумное.

А в отделении было категорически запрещено пользоваться мобильниками, поэтому у нас с Костриком было три дня, заполненных идеальной для учения атмосферой и, как результат, заслуженные пятёрки на выходе.

– Отметим, чтобы не нарушать традицию? – шепнул Кострик, когда я вышла из аудитории.

– Обязательно!

Но тут мне позвонил «волшебник», срочно требуя моего присутствия в больнице, и я, извинившись и клятвенно пообещав отзвониться, убежала.

Мама очнулась поздним вечером того же дня. Просто открыла глаза, увидела меня и расплакалась. Ну, и я вслед за ней, конечно, тоже. Целовала её руки, прощения просила непонятно за что, жаловалась, как мне было страшно и одиноко. Потом, когда мы обе успокоились, я внезапно вспомнила о дедушках и тут же, оставив маму на «волшебника», побежала им звонить. Благо жили они в одной квартире.

История их дружбы была вообще отдельной темой, хотя началась, как это часто бывает, с вражды. Уж больно деду Артуру не нравился папа, «раздолбай, остолоп и, ко всему прочему, ещё и сын мента». Дед Шурка тоже с первого взгляда невзлюбил «хрустальную вазу», на которую отчего-то положил глаз его единственный сын, которого он, между прочим, не для «жеманной фифы» растил.