Седьмое евангелие от «ЭМ» - Франц Гюгович Герман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день Семёна проложили в больницу с диагнозом бронхаденит. Остановку сердца квалифицировали, как следствие высокой температуры.
Три недели Бенрежной негласно приглядывал за ребёнком, но никаких замеченных необычностей не происходило. Через три недели Семён был выписан и для дальнейшего укрепления здоровья его отправили на полгода в туберкулёзный диспансер на «Собакиной речке» под Красноярском. Из событий этого бесконечного пребывания вне своей семьи маленький Семён запомнил только самые яркие случаи.
Семёну сказали, что какое-то время ему надо будет жить в этом доме среди таких же ребятишек как и он, но без родителей, мол, они будут приезжать. Но на самом деле родителям категорически запрещалось навещать своих детей. Сначала отобрали все игрушки, которые Семён привёз с собой – игрушки здесь были общими. Потом закрылась дверь за родителями. Семён не хотел оставаться, он рвался, кричал и плакал, но его крепко держали. Раздеваясь перед сном, он вдруг обнаружил, что в одном из карманов его штанов лежит маленькая машинка – чёрный «зим». Она была такая маленькая, что умещалась полностью в маленьком кулачке Семёна, как большой чёрный таракан. Раздеваясь он незаметно перекладывал машинку под свою подушку, а, когда наступала тишина и все спали, тихонько вытаскивал её и катал по подушке. Утром он проверял на месте ли машинка и во время подъёма незаметно перекладывал её в карман своих штанов. Машинка – это была единственная частица-воспоминание о жизни в семье.
Каждое утро начиналось с построения. Ещё без верхней одежды в одних трусах и майках все ребятишки выстраивались в шеренгу. Две медсестры шли вдоль строя, держа в руках: одна – толстую бутылку и столовую ложку, другая – пук ваты. Подходя к очередному ребёнку, тот должен был широко открыть рот и проглотить содержимое столовой ложки, которое ему вливала первая медсестра. Вторая следила, чтобы жидкость была проглочена и кусочком ваты вытирала губы. Это был рыбий жир. Это было ужасно, но избежать этого не было никакой возможности.
После завтрака всех повели гулять. И тут Семён вдруг заметил, что откуда-то появились дети, котрых не вывели на прогулку, а привезли. Одних привезли в креслах каталках, а других и вовсе – в кроватях на колёсиках. На этих ребятишек даже страшно было смотреть и Семён старался не смотреть в ту сторону, где катали таких ребятишек.
И ещё Семёну запомнился весенний день, когда прилетал самолёт и сбрасывал бомбы на Енисей – там взрывали лёд. А через несколько дней лёд начал двигаться по реке.
А однажды, когда уже было тепло по-летнему, к нему подошла медсестра и сказала: «Приехали твои родители». С горки спускались папа и мама, а на верху склона стояла белая «Волга». И Семён вдруг вспомнил, что привозили его на «Победе» светло-коричневого цвета. Он тут же засунул руку в карман – маленький «зим» был на месте.
* * *
Иван Николаевич был местным мужиком, то есть, проживал здесь же в совхозе «Удачный». Работал он дворником в туберкулёзном диспансере в лесу, в двух километрах от совхоза. Однажды поздней осенью в его дом постучались. Мужик, который пришёл к Ивану Николаевичу предложил ему оплачиваемый отпуск на пол года. Ничего не понявший Иван Николаевич стал было отказываться от такого непонятного предложения, но увидев живые деньги махнул рукой и согласился. На следующий день в диспансере появился новый дворник. Он сразу всем понравился, особенно детям. По существу, дворник выполнял две функции. Одну прямую обязанность дворника, а, так как посторонним на территорию диспансера вход был запрещён, то второй обязанностью была функция охранника. Территория диспансера была обнесена металлическим забором, который в некоторых местах можно было и перелезть, поэтому Харитоныч – так звали нового дворника – присматривал за такими местами. Собственно, вокруг диспансера был с трёх сторон лес, а с четвёртой – Енисей и посторонние здесь не шастали. Всего только раз на территорию хотели попытаться проникнуть туристы, которым лень было обходить диспансер кругом. Но Харитоныч их быстро развернул в обратную сторону. Главные ворота днём были открыты, так как могла приехать машина с продуктами или по какой-то медицинской надобности, но Харитоныч был уверен, что непрошеный гость когда-нибудь явится и он его дождался.
Расчищая дорогу от снега Харитоныч заметил человека, который, неуверенно озираясь, вошёл в ворота и направился по расчищенной от снега дорожке.
– Куда направляетесь, товарищ? – окликнул его Хариныч, – ищите кого или по другой какой надобности?
– Папаша, продолжай чистить снег, – не очень приветливо ответил пришелец, – сам разберусь. И намеревался обойти Харитоныча, который встал поперёк дороги с лопатой для уборки снега наизготовку.
– Мужик, не буди во мне зверя, – оглянулся по сторонам пришедший.
Улучив момент Харитоныч огрел его лопатой по спине, да так удачно, что сшиб с ног. Мужик был обут в сапоги, а не в валенки и на скользкой дороге держался не уверенно. Когда он поднялся, то к своему изумлению увидел, что двоник стоит, держа лопату под мышкой, а правой рукой направляет на непрошенного гостя наган.
– Ты чего, мужик, я ведь только спросить, – захлопал глазами и пятясь задом забормотал пришедший.
– Выйди за ворота, – махнул на него наганом Харитоныч, – оттуда и спрашивай.
Пришлый поправил кепку и покинул территорию диспансера. Выйдя за ворота, он ничего не стал спрашивать, а направился в сторону совхоза. Это был тот, которого поджидал сдесь Харитоныч. Он узнал его по описанию.
В следующий раз Харитоныч поймал его на заборе. Неугомонный уже сидел на верху, собираясь с забора спрыгнуть, когда заметил, что неподалёку стоит Харитоныч с наганом и спокойно за ним наблюдает.
– Спрыгнешь, пристрелю, как бешеного пса и в Енисей положу рыбам на съеденье. Понятно?
Сидящий на заборе понимающе кивнул и исчез. Был и третий случай. Настырный сидел в кабине грузовика на месте пассажира, который привёз дрова из совхоза. Увидев, что из ворот диспансера вышел всё то же Харитоныч, он как ужаленный выскочил из кабины и кинулся в лес не разбирая дороги.
* * *
– Хорошо начинал, вижу – купил наконец логарифмическую линейку, – говорил Погребняк, стоявшему перед ним вытянувшись, как по струнке, Грелкину, – но в конечном-то итоге толком ничего не завершил.
– Я линеечку ещё не купил, только соразмерно присмотрел, – начал заискивающим тоном Пыжикович, – сторож там, ну просто зверь какой-то. Каждый раз как будто выслеживал меня. Куда не сунься, а уж он там. И
