Кровожадный Карнавал - Лемони Сникет

— Из Чабо будет привлекательный номер на Карнавале, — объявила Мадам Лулу. — Людям всегда нравится жестокость. Ты тоже взятая на работу, Чабо, пожалуйста.

— Только держите ее подальше от меня, — вставила Эсме, — а то, чего доброго, порвет мой наряд.

— Грр! — заворчала Солнышко.

— Теперь пошли, — распорядилась гадалка. — Мадам Лулу покажет ваш фургон, пожалуйста, там будете спать.

— А мы еще посидим и выпьем вина, — заявил Граф Олаф. — Поздравляю с приобретенными уродами, Лулу. Я знал, что тебе повезет, раз я рядом.

— Всем везет, — сказала Эсме и чмокнула Олафа в щеку.

Мадам Лулу нахмурилась и вывела детей наружу, в темноту.

— Уроды, пожалуйста, за мной, — сказала она. — Вы будете жить, пожалуйста, в фургоне с другими уродами. Хьюго, Колетт и Кевин — уроды все тоже. Каждый день будете показывать себя в Шатре Уродов. Беверли-Эллиот ест кукурузу. Чабо пугает публику, пожалуйста. Хотите спрашивать вопросы, уроды?

— А нам будут платить? — спросил Клаус. Он решил, что деньги пригодятся, если они получат ответы на свои вопросы и после этого им удастся сбежать.

— Нет, нет, нет, — пролепетала Мадам Лулу. — Мадам Лулу не будет давать деньги уродам, пожалуйста. Если урод, то должен быть довольным получать работу. Посмотрите на человека с крюками вместо рук. Он благодарен делать работу для Графа Олафа, хотя Олаф не даст ему деньги из богатства Бодлеров.

— Граф Олаф? — переспросила Вайолет, делая вид, будто их злейший враг ей незнаком. — Это господин с одной бровью?

— Да, он, — ответила Лулу. — Блестящий мужчина. Но не думайте сказать ему что-то неправильное, пожалуйста. Мадам Лулу считает, всегда надо давать людям, что они ждут. Вы всегда говорите Олафу, что он блестящий.

— Мы будем помнить об этом, — отозвался Клаус.

— Хорошо, пожалуйста. Вот фургон уродов. Добро пожалуйте в новый дом.

Гадалка остановилась возле фургона с небрежно написанным крупными буквами словом «УРОДЫ». Буквы стерлись, краска кое-где размазалась, как будто еще не просохла, но все слово настолько выцвело, что Бодлерам стало ясно: надпись на фургоне делали много лет назад. Рядом стояла обтрепанная палатка с дырами в парусине с вывеской «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШАТЕР УРОДОВ» и небольшим изображением девочки с тремя глазами. Мадам Лулу миновала палатку и постучалась в деревянную дверь фургона.

— Уроды! — позвала она. — Пожалуйста, проснитесь, пожалуйста! Тут новые уроды хотят здороваться с вами.

— Одну минутку, Мадам Лулу! — послышался из-за двери голос.

— Никаких минутка, пожалуйста! Сразу! Я — хозяйка Карнавала!

Дверь распахнулась, и показался сонного вида горбун, то есть «человек с бугром между лопатками, придававшим ему асимметричный вид». На нем была пижама, нарочно разорванная на спине, чтобы освободить место для горба. В руке он держал маленькую свечку и при ее свете пытался разглядеть гостей.

— Я знаю, что вы хозяйка, Мадам Лулу, — сказал он, — но сейчас глухая ночь. Разве вы не хотите, чтобы ваши уроды выспались?

— Мадам Лулу нет различия, спят уроды или нет, — надменно ответила гадалка. — Скажи новым уродам, пожалуйста, как готовить себя к представлению утром. Который с двумя головами — будет есть кукурузу, пожалуйста, а волчонок нападает на зрителей.

— Агрессивность и неряшливая манера есть, — заключил горбун и вздохнул. — Пожалуй, толпе это понравится.

— Понравится, конечно, — подтвердила Лулу, — и тогда Карнавал заработает деньги.

— И, может быть, тогда вы нам заплатите? — спросил горбун.

— И не ждите, пожалуйста, — отозвалась Мадам Лулу. — Спокойной ночи, уроды.

— Спокойной ночи, Мадам Лулу, — попрощалась Вайолет. Она бы предпочла, чтобы ее называли по имени, пусть даже вымышленному, а не просто «урод». Но гадалка уже ушла, не оборачиваясь. Бодлеры постояли минутку в дверях, наблюдая, как Лулу растворяется в ночном мраке, а потом повернулись к горбуну и представились ему по-настоящему.

— Меня зовут Беверли, — сказала Вайолет. — Мою вторую голову — Эллиот. А это Чабо-Волчонок.

— Грр! — заворчала Солнышко.

— Меня зовут Хьюго. Приятно познакомиться с новыми товарищами по работе. Заходите, я познакомлю вас с остальными.

Все еще передвигаясь с огромным трудом, Вайолет с Клаусом неуклюжей поход-кой последовали за Хьюго, а Солнышко поползла за ними на четвереньках, считая, что так больше подходит к ее волчьей половине. Внутри фургона было тесновато, но, насколько позволяло видеть свечное освещение, чисто и опрятно. В центре стоял небольшой деревянный стол и несколько стульев, на столе возвышалась стопка домино. В одном углу помещалась вешалка с одеждой, в том числе целым рядом одинаковых пальто, и висело большое зеркало — чтобы причесываться и проверять, прилично ли выглядишь. В другом углу стояла небольшая плита для приготовления пищи, над ней громоздились кастрюльки и сковородки. Вдоль окна, где было больше света, выстроилось несколько горшков с цветами. Вайолет с удовольствием добавила бы к этому верстак для работы над изобретениями. Клаус с удовольствием бы прищурился на книжные полки, а Солнышко с удовольствием увидела бы запас сырой моркови или иной пищи, которую приятно кусать. Но в остальном фургон выглядел вполне уютным. Единственно, чего там не хватало, это постелей. Но когда Хьюго прошел в глубину помещения, дети увидали три гамака, то есть длинные и широкие полосы материи, используемые для спанья. Они были подвешены к стене, и один из гамаков был пуст, из чего дети заключили, что там спал Хьюго. Во втором гамаке лежала и глядела сверху на Бодлеров высокая худая женщина в кудряшках, а третий гамак занимал мужчина с очень морщинистым лицом. Он спал.

— Кевин! — позвал Хьюго. — Кевин, проснись! У нас новенькие, мне нужна твоя помощь — надо подвесить гамаки.

Мужчина, проснувшись, нахмурил брови и обратил сердитый взгляд на Хьюго.

— Зачем ты меня разбудил, — недовольно проворчал он. — Мне приснился чудесный сон — будто я вовсе не урод и со мной все в порядке.

Бодлеры всмотрелись в Кевина, когда он спустился на пол, но не заметили в нем ничего уродского. Зато он уставился на Бодлеров, как будто увидел привидение.

— Ничего себе, — проговорил он. — Да вы такие же уроды, как я.

— Повежливее, Кевин, — остановил его Хьюго. — Это Беверли-Эллиот, и еще девочка-волчонок Чабо.

— Волчонок? — переспросил Кевин, пожимая Вайолет-Клаусу их общую правую руку. — Она опасна?

— Она не любит, когда ее дразнят, — сказала Вайолет.

— Я тоже не люблю, когда меня дразнят. — Кевин повесил голову. — Но где бы я ни показался, люди сразу начинают шептаться: «Вон идет Кевин с равнодействующими руками».

— Равнодействующими? — переспросил Клаус. — Значит, вы одинаково владеете и правой, и девой рукой?

— Так вы обо мне слышали? — обрадовался Кевин. — Поэтому и приехали сюда, в Пустоши? Чтобы увидеть человека, который пишет свое имя любой рукой — что левой, что правой?

— Нет, — ответил Клаус. — Просто я знал слово «равнодействующий», я прочел его в одной книжке.

— Мне так и показалось, что вы смышленые, — сказал Хьюго. — В конце концов, у вас вдвое больше мозгов, чем у других людей.

— А у меня только один, — с грустью заметил Кевин. — Один мозг, две равно-действующие руки и две равнодействующие ноги. Что я за урод!

— Все-таки это лучше, чем горб, — возразил Хьюго. — Руки у тебя, может, и уродские, зато плечи и спина абсолютно нормальные.

— Что толку, — отозвался Кевин, — руки-то от них отходят равнодействующие, любая может держать нож и вилку!

— Ох, Кевин! — Женщина вылезла из гамака и погладила его по голове. — Я знаю, такое уродство переносить трудно, но попробуй взглянуть на это с хорошей стороны. Все равно тебе лучше, чем мне. — Она повернулась к Бодлерам и застенчиво улыбнулась. — Меня зовут Колетт, и если вам хочется посмеяться надо мной, посмейтесь прямо сейчас, и покончим с этим.

Бодлеры уставились на Колетт, а потом друг на друга.

— Р-ренаф-ф, — проворчала Солнышко, желал сказать что-то вроде «В вас я тоже ничего уродского не вижу, но в любом случае не стала бы смеяться — это невежливо».

— Наверно, у волков такой смех, — сказала Колетт. — Но я не обижаюсь на Чабо за то, что она смеется над женщиной-змеей.

— Женщиной-змеей? — переспросила Вайолет.

— Да. — Колетт вздохнула. — Я могу изгибаться как угодно и принимать самые невероятные позы. Глядите!

И Колетт, еще раз вздохнув, принялась демонстрировать все возможности женщины-змеи. Сперва она согнулась пополам и просунула голову между ногами, потом свернулась клубком на полу. Затем, опершись одной ладонью об пол, приподняла все тело на нескольких пальцах, а ноги заплела спиралью. Под конец она прыжком перевернулась в воздухе, постояла чуть-чуть на голове и переплела руки и ноги вместе, точно моток шпагата, после чего с печальной гримасой взглянула на Бодлеров.