Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры - Станислав Владимирович Дробышевский

строению лап с когтистыми пальцами, ранние кондиляртры вполне могли забираться на деревья, но вряд ли могли по ним лихо прыгать, так что догнать и поймать здорового плезиадаписа вряд ли были способны.

Другая подобная группа – мезонихии Mesonychia, например, Dissacus navajovius и Harpagolestes immanis. Эти твари ушли по пути плотоядности заметно дальше, что видно по строению челюстей и зубов. Но, во‐первых, мезонихии были слишком большими, так что мелкие приматы им были неинтересны; во‐вторых, вероятно, больше ориентированными на падаль; а в‐третьих, их когти уже были весьма копытообразными, так что лазать по деревьям они уже не могли.

Кондиляртры и мезонихии вряд ли могли достать наших предков, но сыграли свою роль тем, что своим существованием удерживали нас на деревьях. Глядя с веток на зубастых монстров в подлеске, всяк примат был счастлив, что умеет лазать по деревьям, и ни малейше не стремился вниз.

Хорошо быть раннепалеоценовым приматоморфом!

Виверравиды и миациды

Но, по великому закону подлости, счастье не бывает вечным. Во второй половине палеоцена стали появляться опасные для нас существа. Самое ужасное, что некие насекомоядные звери превратились в хищных. Важно, что термины «хищники» и «хищные» – не синонимы. В первом случае речь идёт о диете и стиле жизни, а «хищные» – Carnivora – отряд млекопитающих, причём не все в нём плотоядны (все знают панду – фанатку бамбука, менее известен, но не менее прекрасен бинтуронг, питающийся фруктами). В отличие от многих примитивных хищников, хищные имели ужасные для нас свойства: они умели лазать по деревьям и были быстры. Конечно, в сравнении с современными кошками и виверрами палеоценовые хищные выглядели бы ужасными тормозами, но и нашим предкам было далеко до нынешних обезьян.

Лучше всего известны две группы хищных границы палеоцена и эоцена – виверравиды Viverravidae, например, Viverravus minutus, и миациды Miacidae, например, Vulpavus profectus. Виверравиды, возникшие ещё в середине палеоцена, судя по более рифлёным суставным поверхностям костей ног, контакту малоберцовой с пяточной, пальцехождению и сжатым в кучку пальцам, хуже лазали по деревьям и по стилю жизни напоминали наземных мангустов. В среднем более поздние – эоценовые – миациды были лишены этих недостатков: их лапки были куда более подвижны, стопохождение и частичное противопоставление первого пальца позволяли забираться на ветви и гоняться за тамошними обитателями. Вопреки названию, именно миациды, а не виверравиды, были похожи на виверр.

Тут-то нам стало плохо. Неспроста именно на границу палеоцена и эоцена приходится тотальное вымирание плезиадаписовых. Шерстокрылы с горя научились если и не летать, то хотя бы планировать на кожных перепонках. Летучие мыши так и вовсе отрастили полноценные крылышки. Грызуны начали бешено плодиться.

Приматы же – потомки плезиадаписовых – пошли двумя путями.

Адаписовые Adapiformes сделали ставку на размеры тела. На первых порах это хорошая стратегия: если ты больше хищника, возможно, он на тебя и не покусится. Правда, потом хищник либо тоже подрастает, либо наловчается кусать и душить добычу заметно крупнее себя. Так случилось и с адаписовыми: в некоторых фаунах эоцена они были самыми большими зверями, но под конец эпохи почти полностью вымерли. Только некоторые группы дотянули до начала олигоцена, а Sivaladapidae в стабильных джунглях Южной и Юго-Восточной Азии – аж до конца миоцена. Нынешние потомки адаписовых – лемурообразные Lemuriformes, подавляющая часть коих обитает на сравнительно безопасном Мадагаскаре, а материковые версии спасаются от врагов экзотическими способами: галаго очень быстро прыгают, лори ядовиты, а потто имеют шипы на загривке.

Второй путь избрали обезьяны Haplorrhini в лице своих первых представителей – омомисовых Omomyiformes: они стали быстрее прыгать. Миациды были длинными тонкими тварями с короткими ножками, они могли быстро сквозить по веткам, но не умели перескакивать большие расстояния. Уже первый омомисовый Archicebus achilles имел длинные ноги с вытянутой стопой. Примечательно, что удлинение стопы достигалось за счёт плюсневых костей. Этим архицебус отличался от более поздних омомисовых и их потомков – долгопятов, которые чересчур увлеклись прыганием, невероятно удлинили пяточную и ладьевидную кости до состояния цевки, срастили большеберцовую и малоберцовую кости, обзавелись присосками на пальцах и в итоге либо вымерли, либо сохраняются в непроницаемых джунглях филиппинских и индонезийских островов, где их мало кто может достать.

На наше счастье, наши предки не были столь радикальны и на первых порах ограничились просто способностью прыгать на расстояние больше собственной длины. И пусть теперь вульпавус ползёт на своих коротеньких лапках по сучьям, в любой момент можно скрыться от него стремительным скоком.

Прыгание имело и другие последствия. У плезиадаписов все пальцы были более-менее параллельны и снабжены когтями. Для медленного лазания-цепляния по ветвям этого вполне достаточно. Но физику не обманешь: сила действия равна силе противодействия. Если мы энергично прыгаем вдаль, то при приземлении (вернее, придревнении) обратный импульс будет тоже немаленьким; когти уже не удержат – сорвёшься. Да и в начале прыжка острые когти могут помешать, зацепившись, затормозив, снизив импульс и, хуже того, направив движение не туда. А ведь всё решают доли секунды – вульпавус тоже хочет есть! И конечно, в этот момент кривые коготочки заменились на плоские ноготочки. Концевые фаланги пальцев расширились для лучшего хватания за ветки. Первые пальцы на кистях и стопах стали противопоставляться прочим пальцам, так как обхватывать ветки пальчиками становится важнее, чем зацепляться за них когтями. На ногах противопоставление, вероятно, возникло раньше, чем на руках, так как ноги для прыгания важнее рук – они дают главный импульс в начале прыжка, руки же только гасят его в конце. Это тем примечательнее, что ныне у людей противопоставление большого пальца на стопе исчезло, зато на трудовой руке достигло почти идеала.

Интересно и то, что частично противопоставляться стал и пятый палец – мизинец. В принципе какой палец образует клешню – не так уж и важно. У адаписа Notharctus tenebrosus и современных ревунов Alouatta первый и второй пальцы кисти составили оппозицию трем прочим; у современных лори и потто указательный палец кисти вообще почти исчез, а первый не просто большой, а просто-таки огромный. У красивых ящериц-агам Calotes роль хватательного пальца выполняет мизинец стопы.

Ясно, что большая подвижность неизбежно сопровождалась развитием мозга – прыгать-то надо не куда-нибудь, а куда надо. Неспроста первыми прогрессивными участками мозга стали мозжечок и затылочные доли конечного мозга. Мозжечок обеспечивает координацию движений с суставно-мышечным чувством-проприоцепцией (ощущение положения себя относительно себя), вестибулярным чувством (положения себя относительно планеты) и ощущением ускорения. Затылочная доля занимается окончательным осознанием зрительных сигналов (первичной обработкой визуальной информации занимаются более дремучие ядра в верхних холмиках крыши среднего