Пути Голгофы - Алекс Маркман

На пятый день утром Пилат сел завтракать, как обычно лицом к морю, но голубизна волн больше не радовала его. Мельком взглянув на принесенное ему блюдо, он скосил глаз на Клавдию и зло прищурился.

– Опять жареная змея, – пробурчал он, оскалив зубы, как раздраженный хищник.

– Ты же любишь это, – тихо, как будто извиняясь, проговорила Клавдия. Здесь, вдалеке от Рима и ее могущественных покровителей, муж был высшей властью. Неожиданно обнаружила она в нем капризный, необузданный темперамент самодержца, перечить которому было опасно.

– Они все еще здесь? – спросил Пилат.

– Да. Не едят, не пьют. Спят прямо на земле. Некоторые теряют сознание, того и гляди кто умрет. Почему ты терпишь это перед своим дворцом, Понтий? Почему не прикажешь убить их? Или оттащить в темницу?

– Вот, нашлась советчица. Где найти столько темниц? Занимайся своими делами. – Помолчав, он продолжал: – Тут вся их знать собралась. Мы правим Иудеей при их помощи. Так наставлял Тиберий. Мы полагаемся на нее, на ее верность нам, на ее знание местных народов. К чему приведет массовое убийство? Не могу я начинать с этого. Нужно как-то убедить их разойтись.

– Как ты убедишь их? Они помешаны на своем Боге. Ох, какие дикари. Ужасный народ. – Клавдия поправила искусственный локон и принялась за еду.

– Где же этот проклятый Иосиф Кайфа? – взорвался Пилат и стукнул ладонью по столу. В арке немедленно появился раб, готовый выполнить любой его приказ. Клавдия прогнала раба раздраженным жестом. Пилат положил кусок в пересохший рот и поперхнулся. – Почему так долго он не появляется? – продолжал наливаться ядом Пилат. – Значит, для него все, что здесь происходит, не имеет значения?

– Какая тебе разница, что он думает? Наверняка такой же дикарь, как эти.

– Валерий Грат хорошо отзывался о нем. Кайфа дал Грату много полезных советов. Перед тем как наказать этих сумасшедших иудеев, важно услышать его мнение.

– Так что теперь? – возмутилась Клавдия. – Ты, правитель Иудеи, наместник императора, будешь терпеть этих наглецов, расположившихся перед твоим дворцом? Вообрази, как смотрят на это местные жители. Проходят мимо и смеются. Не только над ними смеются. Над тобой смеются! Над тем, что ты не в силах ничего с ними сделать, что терпишь их перед своим домом. Это… это… – Клавдия вдруг сглотнула, сомкнула губы и даже рукой их прикрыла, чтобы ни слова больше не произнести. Вовремя остановилась она. Глаза Пилата сверкнули слепящим светом гнева и жестокости. Он встал, поправил тогу и, опрокинув стул, уверенным шагом направился в зал. Охраннику, как из-под земли появившемуся перед ним, Пилат дал четкие указания:

– Приготовить коня. Всем иудеям, что перед дворцом, объявить, чтобы шли к тренировочному полигону. Там я буду говорить с ними последний раз. Если в мое отсутствие появится здесь их первосвященник Кайфа, отправить его немедленно ко мне. Охраны мне не нужно: я сам доберусь до наших войск.

Пилат успел заметить блеск одобрения в глазах охранника. Да, здесь нужна твердая рука. Иначе не будут тебя уважать ни собственные солдаты, ни неспокойные, всегда готовые к восстанию иудеи.

У конюшен ему подали коня. Римские воины, хоть и рекрутировались здесь из местных не иудеев, были приучены к римской дисциплине и выполняли приказы четко и беспрекословно. Рим хорошо платил своим солдатам, и они отвечали преданностью и готовностью переносить все тяготы военной службы.

Пилат сел в седло и погнал коня вскачь. Вскоре он добрался до лагеря пехотинцев и, спешившись, потребовал к себе центуриона. Тот не замедлил появиться, подтянутый, в легкой тунике и с длинным, отличающим его ранг мечом в ножнах, ремни которых были переброшены через плечо. Центурион, как видно, собирался в спешке: в короткой юбке, без нагрудных знаков, шлема и плаща он сошел бы за простого воина, если бы не оружие офицера.

– Возьми с собой двести солдат и иди к ристалищу, – приступил Пилат прямо к делу. – Сейчас там соберутся иудеи, что пришли сюда из Ерушалаима. Когда будете готовы, я дам команду окружить площадь. По моему знаку солдаты должны вытащить мечи из ножен. Никого не убивать без моего разрешения. Понятно?

– Понятно. – Центурион был готов выполнить любой приказ праэтора, при этом без признаков раболепства или желания угодить. Римский солдат должен подчиняться дисциплине, но сохранять достоинство.

Пилат снова вскочил в седло, пустил коня легкой иноходью и стал размышлять. Его воображение, однако, не простиралось далее обнаженных солдатских мечей. Несомненно иудеи испугаются расправы: кто отдаст жизнь ради того, чтобы убрали сигну? Но вдруг найдутся такие фанатики, что не смирятся и предпочтут смерть? Невероятно, конечно, но вдруг? Сдержать слово и убить их? Слишком рискованный шаг. Не убить? Не лучше, ибо тогда победа за ними. Слух о его поражении мгновенно разнесется по Иудее, а может быть, докатится до Рима.

Подъехал он к площади, когда народ уже заполнил ее. Из расположенного невдалеке гимнасиума вынесли ему судейское кресло, но Пилат не сел в него, а направился прямо в здание, чтобы подождать, пока подойдут солдаты. Войдя в пустой спортивный зал, он присел на скамейку и вытер с лица пот краем накидки.

«Ну и жара, как они выносят ее так долго? – подумал он. – В Риме, где лето тоже жаркое, такого пекла не бывает. А ведь сейчас там дело идет к осени». – Он невольно подумал о том, что в Риме у него не было таких проблем.

Из задумчивости Пилата вывел вошедший в зал пехотинец. Он был без щита и шлема, но на поясе его болтался в ножнах короткий меч – гладус, как называли его в Риме.

– Иудеи ждут тебя, – доложил пехотинец. – Войска в сборе, остановились за гимнасиумом. – Солдат замолчал, но уходить не торопился.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался Пилат.

– Примчался их первосвященник Кайфа. Просит срочно принять его.

Пилат резко выпрямился.

– Впусти. Центуриону передай: ничего не предпринимать без моей команды.

Солдат круто повернулся и удалился, и в тот же момент в проеме арки появился иудейский первосвященник. Уверенной, полной достоинства походкой он подошел к Пилату и, остановившись перед ним, уважительно наклонил голову. Пилат с любопытством разглядывал пришельца. На нем была яркая, с голубым и красным орнаментом, накидка наподобие той, что носят патриции в Риме. Был он высок для иудея, с гордой осанкой властителя. Борода и волосы подстрижены на греческий манер – коротко и аккуратно. Было очевидно, что Кайфа много перенял от эллинов. Быть может, он какое-то время жил среди них или получил образование от эллинских рабов.

– Я очень спешил к тебе, Понтий, – заговорил он дружелюбно на хорошей латыни, с небольшим акцентом. – Но дороги сейчас опасны. Много разбойников, особенно в Самарии, где на иудеев часто нападают.

– Садись рядом, Иосиф, – пригласил его Пилат, указывая на свободное пространство на скамье рядом с собой. – Ты говорил со своими людьми на площади?

– Да. Мне уже сообщили, что произошло. Я очень огорчен, что твои солдаты так поступили в Ерушалаиме. Для иудеев это тягчайшее оскорбление самого святого, что у них есть.

Пилат усмехнулся, не скрывая презрения.

– Ну вот, ты говоришь так же, как и они. Но дело уже сделано. Ты бы лучше посоветовал мне, как поступить. Мой предшественник Валерий Грат говорил, что ты можешь найти выход из любой ситуации. А ведь он много лет работал с тобой. Что ты на это скажешь?

– Я понимаю тебя, Понтий, – заговорил Кайфа вкрадчиво, садясь рядом. – Тебе гордость не позволяет уступить нашим просителям. Но отойди на шаг и посмотри на это с расстояния. Если ты не уберешь сигну, волнения распространятся по всей стране и будут продолжаться столько, сколько будет оставаться сигна в Ерушалаиме. Тебе придется утопить народ в крови, чтобы он смирился. Не станешь же ты начинать свое правление с кровопролития? Как на это посмотрит Тиберий? Мы знаем, что он против того, чтобы оскорбляли наши обычаи и законы.

– Так ты думаешь, что ваш народ пойдет на смерть из-за такого пустяка, как сигна? – спросил Пилат. – Не достаточно ли усмирить ваших ходаков?

– Они – представители народа, – ответил Кайфа. – И ты их не усмиришь. Они пойдут на смерть, будь в этом уверен. А что будет, если ты их убьешь? Народ восстанет. А подавишь восстание – не с кем будет тебе управлять страной. Но я уверен, что до этого не дойдет. Как только начнутся большие волнения и польется кровь, Вителий вмешается. И тогда тебе придется ему многое объяснять.

Пилат понял, на что намекал Кайфа. Вителий, наместник Сирии, был высшей властью в этом районе. Он мог сместить правителя Иудеи и отослать его в Рим, не согласовывая свое решение с императором.

– Жди меня в моем дворце, Иосиф, – негромко сказал Пилат, не глядя на первосвященника. Кайфа встал, сделал полшага назад и остановился.

– Прошу тебя, будь мудр и справедлив, Понтий. – В голосе Кайфы причудливо смешались ноты мольбы и угрозы. – Тебя здесь ждет чудесная жизнь. Не оскорбляй наш народ, и отплатит он тебе за это благодарностью.