Где-то на даче - Вера Александровна Чистякова

Но нет к таким ни любви, ни доверия,

Люди глядят на наличие перьев…».2

— Не ангелы, точно, — повторила Маша невидимому теперь певцу, то ли заговаривая, то ли успокаивая себя.

Ей стало холодно, когда она вышла из дома, было так жарко, что ей казалось- пятки вот-вот сварятся, а сейчас на траве лежала роса. Откуда — то ветер принёс тучи, они закрыли звёзды и грозились пролиться дождем.

Лес был полон шорохами, стрекотанием, где-то ухнуло. Может быть это сова?

— Снова решила сбежать? Или здешняя компания не достойна твоего внимания? — с презрением сказал Паша.

Маша резко обернулась.

Паша медленно наступал на Машу. Ей казалось, что такая долгожданная встреча происходит слишком наигранно, чересчур театрально. Все должно было быть как с Мишей, легко, непринужденно, оставив толику романтичного разочарования. А сейчас у неё в душе разыгрывалась трагедия. Королева драмы. Так попсово можно назвать все ее переживания. Какой стыд, взрослая женщина, ведущая себя словно подросток.

— Да, хотела сбежать, — стараясь сохранить остатки самообладания, на резком выдохе сказала Маша, — я очень хотела увидеть тебя, а потом испугалась, я не знаю, что говорить, — почти выплюнула она последние слова.

Он подошёл совсем близко, она чувствовала его запах. Это уже не были дешёвые сигареты и модный тогда «Axe эффект». От него пахло солнцем, травой, недавно срубленным деревом.

— Ты начни с того момента, как сбежала утром, оставим записку с сентиментальными словечками, — укоризненно сказал Паша, проводя рукой по ее щеке, — я как идиот пытался понять, что я сделал не так, почему ты это сделала?

— Катя моя подруга, и это была огромная подлость, странно, что ты не понял, — шарик тревоги, прыгавший внутри живота, сдулся, теперь на его месте голову поднимала злость.

— Подлость, — смакуя на языке это слово повторил Паша, — а как надо было? Умчаться с тобой в закат?

— Нет, ничего не надо было, — с поспешной горячностью, желая оттолкнуть его, воскликнула Маша.

Она не любила шумных разборок, обычно выбирала выражения. Раньше ей удавалось держать себя в руках, но только потому, что никто не вызывал настоящих сильных чувств. Сейчас же, все, накопленное годами, хлынуло наружу.

— Если я правильно помню, я не один хотел. Ты неоднократно давала мне это понять, что ты написала на зеркале? Что не сможешь забыть? Пожалуй, я был тебе не безразличен. Так что я не один совершил подлость.

Маша фыркнула:

— Не один, я и не отрицаю. Но если тебе было все равно, то я не хотела обманывать….

— Ты трусиха, — мягко и вкрадчиво сказал он.

— Ты не лучше, ты же не ушёл от Кати, ты целый месяц водил ее за нос, — возмущение, которое так долго Маша глушила угрызениями совести, наконец прорвалось.

Годы обиды высунули свой нос из самых глубин подсознания, на самом деле, когда она сбегала утром, не только стыд гнал ее прочь, ей хотелось знать, кого же он выберет: ее или Катю. И она думала, что он выбрал не ее. Уязвлённое самолюбие, желание доказать ему и всем остальным, что она лучшая, несколько лет пихали Машу в спину.

— Сложно уйти, когда тебя бросили, да и зачем, если не для кого, мне с ней нормально было-качая головой заметил Паша.

— А не зачем значит? — зло прошипела Маша

— Вообще она меня сама бросила, мы с ней слишком разные, и надо заметить: я не возражал. У меня много таких было, но все-не то, а с тобой я хотел на совсем, чтоб серьезно, — он осекся, наблюдая за Машей.

Она молчала, ключицы, белеющие в сгущающихся сумерках, ходили резко вверх-вниз. Маша тяжело дышала, от долгого дня начало стучать в спине, руки и ноги отяжелели, кожа покрылась мурашками. Туман оседал на плечах, волосах, лице, холодными капельками скатывался в вырез сарафана, кончиками пальцев ног Маша чувствовала лежащую на траве росу.

— Тебе холодно? — спросил Паша, голос звучал глухо.

Маша кивнула, ей стало отчетливо понятно, что этот разговор не имеет смысла, он может быть сколь угодно долгим, но не приведёт ни к чему. Как он соединяет в одном предложении формулировки много и на совсем. Какой странный и нелогичный, как давно все это было. Ничего уже не исправишь и ничего не вернёшь.

Паша снял джинсовую куртку и накинул ее Маше на плечи.

— Хочешь, пойдём к костру? — он махнул рукой в том направлении, где слышался весёлый смех и куда с азартом летели мотыльки.

Маша отрицательно покачала головой.

— Я лучше пойду домой, завтра у моих крестников день рождения.

Ноги дрожали, она побрела прочь от костра, от него. Ей страшно хотелось услышать красивые слова или понять, что все это время они любили друг друга. Но он сказал совсем не то, что ей хотелось услышать. В три шага он догнал ее и схватил за руку. Притянул ее к себе. Поцелуи были такими же яркими, обжигающими, как и тогда. Именно из-за них Маша могла совершить любую подлость, его прикосновения сводили с ума. Страх, раздражение, злость растаяли. Вместе с солнечным светом покинул Машу и стыд.

— Пойдём ко мне? — шептал Паша ей на ухо.

Маша не могла отказаться от этого предложения, она была уверена, что пожалеет. Но также хорошо она осознавала, что больше всего на свете она хочет снова окунуться в воды первой любви.

Ходики отсчитали 3 часа ночи, когда Маша выбралась из постели, взглянула на спящего Пашу. Она снова уходила, не дождавшись его пробуждения. То ли от того, что темнота ладонями обнимала его лицо, то ли из-за того, что он спал, выглядел он так же, как и15 лет назад.

Маша окинула взглядом комнату, старая посуда, небрежно брошенные в угол вещи, какие-то авто детали- все это казалось ей таким мало прилагаемым к ее жизни. Что общего у них может быть? Она бросила на Пашу последний взгляд и выскользнула в сад.

Надвигалась гроза. Ветер раскачивал верхушки деревьев, рвал ветки. Крупные капли падали на плечи. Маша шла быстро, не оборачиваясь, ее била дрожь. Она мысленно прокручивала его прикосновения, снова вздыхая. Но, кроме этого, совершенно не могла представить, что скажет сейчас Кате и ее семье. Где она пропадала весь вечер.

Дождь усилился. Маша почти бежала. Около забора нервно оглянулась. Было тихо, свет в окнах не горел. Она вошла в калитку. На ступеньках террасы сидела Катя. В руках у неё светился телефон, на плечи был наброшен пуховый платок. Волосы, рассыпанные по плечам, завивались барашками, она откидывала их назад, но ветер упрямо возвращал пряди на грудь. От скрипа