Последнее желание гейши - Ольга Володарская

– Баба Клава, ты пойми, мне некуда его деть… Родственников у меня в городе нет, а уезжать надо… Я ж вахтовым методом работаю, ты знаешь! Полгода на стройке, остальные дома!

– А мать его где? – хмурилась баба Клава, вырывая свои морщинистые ладони из цепких рук Базиля и засовывая их под фартук, дабы тот перестал их лобзать.

– Сбежала, баба Клава! Скинула мне мальца и сбежала! Мне, говорит, он не нужен, а коли тебе без надобности, так можешь хоть в мусоропровод выкинуть…

– Как так? – ужаснулась старушка.

– Вот так! А я разве смогу его в мусор, баба Клав? Живой же человек, хоть и махонький…

– А сколько ему?

– Нисколько…

– Как нисколько? У всех детей возраст есть…

– Может, месяц, может, два… Я не разбираюсь.

– И ты новорожденного мальца хочешь на меня, старуху, оставить? Да ты с ума, что ли, сошел? Разве я с ним справлюсь?

– Да что с ним справляться? Посмотри, какой он спокойный! Поест – и спать… Никогда не орет, даже когда обкакается…

Стоило только Базилю произнести это фразу, как Митя сморщился, открыл свой беззубый ротик и исторг из него такой громкий писк, что бабкина кошка ошалело вытаращилась и тут же сиганула через окно на улицу.

– Не орет, говоришь? – скупо улыбнулась старуха.

– Веришь ли, первый раз от него такое слышу…

Баба Клава покачала головой, давая понять, что не верит, но к Мите подошла, распеленала, глянула на мокрый подгузник, сварганенный из чешского батника.

– Описался, негодник, – констатировала она. – И жрать, наверное, хочет.

– У меня детское питание с собой есть, – Базиль, не вставая с коленей, подполз к сумке и суетливо достал из нее пачку «Малютки». – Его теплой водичкой разбавить, и все.

– Да ему уже каши пора давать. И яблоки тереть.

– Я и каши привез, и пюре, так что ничего тереть не надо. Единственное, что не успел купить, так это пеленок… Но я могу сгонять в город, привезти…

– Не надо. Чай у нас не дыра какая! Поселок городского типа. Магазинов полно, целых пять, купим…

– Значит, ты согласна? – взревел Базиль, вскакивая с коленей и хватая бабу Клаву в охапку. – Согласная понянчить моего Митьку?

– Ну чего ж поделаешь – понянчу. Не выкидывать же…

– Век не забуду, баба Клава!

– Главное, вернуться за ним не забудь.

Базиль заверил старуху, что заберет сына не позднее первого октября. Потом расцеловал ее, притихшего Митю, вернувшуюся в дом кошку, положил на стол пятьсот рублей и распрощался с ними до осени.

…Два месяца Базиль мотался по Крыму. Алушта, Гурзуф, Ливадия, Ялта, где он только не был. В сентябре планировал перебраться на Кавказ – в бархатный сезон в Сочи можно было озолотиться. Бабе Клаве звонил регулярно, четыре раза в месяц. Выслушивал ее восторги по поводу Митиного спокойствия и жалобы на его плохой аппетит, затем спрашивал, не прислать ли денег или дефицитных продуктов, а когда старушка заверяла, что все у них есть, прощался и забывал о них до следующей недели.

Прошел еще месяц. Базиль перекочевал в Феодосию. Играл, пил, гулял, жил на полную катушку. Бабе Клаве звонил все реже. За лето он отвык от мысли, что у него есть сын, о котором нужно заботиться. Более того, теперь ему казалось, что решение, которое он принял сгоряча, было ошибочным. Благородным, похвальным, но поспешным, бездумным, чисто эмоциональным. Ну какой из него отец? Не в этот год, так в следующий посадят. А то убьют! И что? Мальчишка все равно в детдом попадет, только с ярлыком «сын уголовника». Зачем ему это? Лучше сразу по приезде отдать мальца в Дом малютки. Авось такого крохотного кто усыновит…

К такой мысли Базиль пришел к концу лета. А в начале сентября, перед тем как отправиться на Кавказ, вспомнил, что не звонил бабе Клаве больше двух недель. Побежал на телеграф. Заказал переговоры с Решетовым. Долго не соединяли, а когда соединили, оказалось, что связь ужасная и почти ничего не слышно. Но главное Базиль понял – баба Клава в больнице (упала в курятнике, сломала шейку бедра), встанет с кровати не скоро, с Митей сейчас по очереди нянчатся соседки, одна из них, Нина, с ним и разговаривала.

Выслушав далекие причитания Нины, Базиль прокричал в ответ: «Завтра приеду!», затем положил трубку, покинул телеграф, быстро собрал вещи и, не попрощавшись с дружками, поехал в аэропорт.

До Решетова добрался спустя сутки. Усталый, злой на себя. Зачем, спрашивается, сорвался, если решил от сына отказаться? Опять возомнил себя благородным рыцарем? Идиот! Ничего бы с Митькой не случилось – он-то себе ничего не сломал, в больницу не угодил. Жив, здоров, под присмотром. И баба Клава без него не пропадет, врачи с медсестрами за ней ухаживать будут… Потом те же соседи подсобят – в селе народ дружный… Что ему мешало остаться на юге? Сказал бы, приехать не могу, аврал на стройке, не отпускают. Все бы поняли, в том числе баба Клава… Но не мог он так поступить. Совесть, которую, как ему казалось, он давно проиграл в карты, не позволяла. Вот и примчался, как положительный герой индийского фильма за полторы тысячи километров, переплатив за билеты, отвалил кучу денег за такси…

Митя встретил блудного отца радостным повизгиванием: то ли узнал, то ли соскучился по мужской физиономии. Он очень вырос за лето, окреп, на толстых щеках появился яркий румянец, а на голове темный пушок. А вот баба Клава, которая в этот день выписалась из больницы, чтобы встретить Васеньку, выглядела сильно уставшей и похудевшей. И сколько она ни заверяла Базиля, что это не из-за Мити, а только из-за болей и перенесенной операции, он все равно во всем винил себя. Сплавил старой женщине грудного ребенка, кинул пять сотен и наплевал. А у нее здоровье уже не то! Устает быстро, хворает часто. Ей о себе думать надо, а не о подкидыше…

Из-за всего этого Базиль решил остаться в Решетово. Пожить у бабы Клавы, пока она не поправится. Зимой ей туго одной придется: дрова наколоть некому, воды наносить, снег почистить, печку натопить тоже, да и за Митькой присмотр нужен, скоро ползать начнет. А весной можно с ними обоими распрощаться. Где-то в апреле вернуться в город, там определить мальчишку в детдом, и в мае отправляться на гастроли.

Так планировал сделать Базиль.

Но сделал все не так.

В апреле оказалось, что маленький Митя стал самым важным человеком в его жизни. Они так много пережили за эту зиму – простуды, аллергии, ушибы, ссадины. Очень многого достигли – пошли в девять месяцев, а в десять разборчиво сказали «Па». Так привыкли засыпать, обнявшись, просыпаться под крик петуха и делать все сообща (рассматривать картинки в журнале, играть в машинки, кидаться мячиками, воровать у бабы Клавы моченые яблоки), что расставание, даже на день, казалось невозможным…

И Базиль надумал осесть в Решетове. Он отремонтировал бабе Клаве дом, сделал теплицы, вычистил колодец, вскопал и засадил огород. Тяжелый физический труд давался ему легко, казалось, что он всю жизнь только тем и занимался, что плотничал, садовничал, строил, красил, чинил. Естественно, его тянуло в город. Тянуло к дружкам, картам, девочкам. Особенно вечерами, когда он курил на крыльце и вспоминал свои былые приключения. Иногда, в дождливые осенние дни, ему становилось нестерпимо тошно, тогда он остро скучал по своей шальной жизни и порывался смотаться. Однажды не удержался – сел в поезд, шедший в родной город, но вышел на первой станции и вернулся в Решетово: к Мите, к бабе Клаве… К своей новой семье. К своим единственным друзьям. К тем, ради кого он пожертвовал своей «дольче витой»…

Неизвестно, насколько хватило бы его решимости, если бы не смерть бабы Клавы. Старушка умерла в октябре. Скоропостижно. Уснула и не проснулась. Врачи сказали, оторвался тромб.

Хоронили ее всем поселком. У гроба Базиль по-детски расплакался, а маленький Митя, пока не понимавший, что такое горечь утраты, его успокаивал – гладил по голове, целовал в мокрый нос.

После смерти бабы Клавы дом, который Базиль с таким старанием ремонтировал, достался дальней родственнице старушки. Пришлось семье Голушко из него вымататься. Собрав пожитки, взяв в одну руку Митю, в другую кошку Мурку, Базиль пошел на станцию. В город он возвращаться не собирался (там он точно сорвется), но и в Решетове оставаться не хотел. А вот соседний городок Калинов, небольшой, уютный, спокойный, как нельзя лучше подходил для жизни. Туда Голушко и переселились. Сняли дом. Базиль собрался определить Митю в ясли, но тут возникла большая трудность. А заключалась она в том, что по документам он приходился Мите… никем. Дяденькой чужим. Гражданином, не имеющим на ребенка никаких прав. Отцовство его ничем не подтверждалось – анализов на ДНК в то время не проводили, а родимое пятно на заднице для бюрократов не являлось доказательством. Но Базиль эту трудность все ж таки преодолел, – спасибо курортным лохам, чьи бабки пошли на взятки всевозможным чиновникам.

Когда страсти с документами поутихли, а шальные денежки кончились, Базилю пришлось устраиваться на работу. Устроился. В часовую мастерскую. Гибкие пальцы карточного шулера отлично справлялись с малюсенькими шестеренками. Конечно, Василий не распрощался со своим основным занятием, но теперь играл очень редко и очень осторожно – боялся вляпаться. Посадят, а ребенка куда девать?