Начало немыслимого - Ярославцев Александр

– Да как вы не поймете, Чарльз, что Сталин откровенный враг нам и нашим интересам! И враг очень и очень опасный! – гневно выпалил Черчилль, начиная терять самообладание. – Все время, что находится у власти, он только и делает, что подобно танку давит по нашим интересам. А в последние пять лет особенно! Во всех делах, которые я с ним веду, находясь на посту премьер-министра, он неизменно получает для своей страны хоть минимальную, но выгоду. И делает это так, что, даже отказывая ему в той или иной просьбе, я наношу Британии вред. А если соглашаюсь, то наношу стране вред в два, а то и три раза больше! Мне надоело постоянно ублажать Сталина за счет наших интересов!! – выкрикнув эту яростную тираду, Черчилль вскочил с места и, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, вцепился в спинку своего кресла. Лицо его покраснело от гнева, глаза пылали огнем негодования, а губы скривились в злой гримасе. Черчилль попытался совладать с собой, но не смог удержаться и метнул в Стэмплтона полный недовольства выразительный взгляд.

– Простите меня, Уинстон, но мне кажется, вы несколько перебрали с употреблением алкоголя, – изумился Стэмплтон.

– Нет! – энергично запротестовал Черчилль. – Перед вашим визитом я позволил себе промочить горло глотком бренди, но не более того.

Решительно одернув на себе пиджак, он вернулся на место и продолжил беседу.

– Вас, конечно, напугала возможность военного конфликта с русскими, но поверьте мне, его не стоит бояться. По твердому убеждению наших военных сейчас самая благоприятная обстановка для проведения маленькой победоносной войны с последующим заключением мира на выгодных для нас условиях. Нынешнее расположение наших войск в Германии очень удобно для нанесения внезапного удара по русским армиям, которые после взятия Берлина и Праги понесли серьезные потери в живой силе и особенно в танках. Кроме этого, выполняя ялтинские договоренности, Сталин начал переброску своих войск на Дальний Восток для войны с Японией. По данным разведки она уже началась из районов Прибалтики, Восточной Пруссии, готовятся к переброске некоторые части из Германии и Чехословакии.

Черчилль уверенно загибал свои толстые пальцы в кулак, которым намеревался исподтишка ударить Сталина.

– Есть еще один немаловажный факт. После подписания немцами капитуляции русские солдаты и офицеры не готовы к началу новой войны. Они активно насилуют немок, лихо грабят бюргеров и с нетерпением ждут возвращения домой. Если по ним нанести удар, то он ошеломит их и деморализует ничуть не меньше, чем удар Гитлера 22 июня 1941 года. Пока они будут приходить в себя и обретут боеспособность, мы уже будем за Одером, и если господь Бог будет милостив к нам, возьмем Варшаву. А это уже совсем иные условия для мирных переговоров.

– В ваших словах, Уинстон, безусловно, есть определенный резон, да и в компетентности наших военных не приходится сомневаться, но есть один очень опасный нюанс. Начав войну против Сталина, не окажемся ли мы один на один с русским медведем? Поддержат ли нас американцы? Ведь наши европейские дела для них гораздо менее важны и интересны, чем победа над Японией.

– Вы абсолютно правы дорогой, Чарльз, задавая этот вопрос. Американцы хорошие ученики. Они быстро научились превыше всего блюсти свои интересы и вступать в войну в ее окончании, а не в начале. Однако во всем остальном искусстве большой дипломатии они все еще дети… – снисходительно произнес Черчилль. – Начав активные действия против русских, мы постараемся сделать это так, что Трумэн не сможет остаться в стороне при всей своей заинтересованности в русских. Мы поставим его перед свершившимся фактом и не позволим остаться в стороне от нашей схватки со Сталиным.

– При всей моей уверенности в вашем высоком искусстве политика, я не совсем уверен, что англичане также дружно пойдут за вами воевать против Советов, как в сороковом году они пошли сражаться против Гитлера. Они видят в них союзников и, подобно русским, желают мира и не простят вам пролития новой крови, – выложил свой последний козырь сомнений Стэмплтон.

– А вот здесь вы глубоко ошибаетесь, дружище, впрочем, как и все англичане, – торжественно изрек Черчилль. – Воевать с русскими будут немцы, а мы только будем помогать им бороться с ними! Сдавшиеся к нам в плен соединения вермахта по моему тайному приказу все еще не разоружены. Все они находятся в полевых лагерях и проходят постоянную военную подготовку. Представьте, семьсот тысяч человек стоят с винтовкой у ноги и только ждут приказа идти в бой против русских. И смею вас заверить, они будут драться за свои города и близких ничуть не хуже, а возможно и лучше, чем они дрались при Адольфе.

– Браво, браво! Такого нестандартного хода никто из наших дорогих союзников наверняка не ожидает. Снимаю шляпу перед вашим талантом, Уинстон. Очень сильный ход, способный оказаться решающим аргументом в споре за Польшу… – негромко похлопал в ладоши Стэмплтон. – Во всем, что вы мне изложили, я вижу только одну слабую сторону – это Трумэн. Мне приходилось встречаться с ним в сорок втором, в Квебеке, и он оставил не совсем приятное впечатление. В отличие от Рузвельта, всегда оставлявшего оппоненту путь к почетному отступлению, Трумэн действует ограниченно прямолинейно, если не сказать по-хамски. Типичный ковбой конца прошлого века, который сначала стреляет, а затем смотрит, в кого он выстрелил. Такой человек может взбрыкнуть в самый ответственный момент, не столько из-за политического разногласия, сколько из-за личного гонора.

– Мне всегда нравилась ваша проницательность, Чарльз. Гонор и самомнение у Гарри Трумэна действительно есть. Уже сейчас он считает себя знающим специалистом, как в области международной политики, так и в ведении войны, но я принял определенные меры. Завтра у меня встреча со Старбеком и Кэнингемом. У них имеются хорошие связи с теми, кто финансировал предвыборную кампанию мистера Трумэна и, следовательно, имеет определенные рычаги влияния на него. Без их денег он никогда бы не стал президентом Америки… – многозначительно сказал Черчилль, и Стэмплтон согласился с ним. – Думаю, янки заинтересует предложение получить большую часть германского пирога с тарелки Сталина. Нам будет вполне достаточно северного побережья Германии при полном господстве наших войск во всей Польше.

– Не могу сказать, что я в полном восторге от ваших новых идей, Уинстон, но вынужден признать, что исполнение их пойдет на пользу интересам британской нации, – вынес свой вердикт Стэмплтон.

– Еще как пойдет! – горячо заверил его Черчилль. – Нужно только действовать решительно, без всяких колебаний, и тогда мы надолго отобьем у мистера Сталина желание совать свой нос в европейские дела.

Когда гость покинул кабинет премьер-министра, изнывающий от жажды Черчилль налил в стакан бренди и торопливо отпил из него глоток. Затем подошел к каминной полке и устремил пытливый взгляд на фотопортрет, стоявший в скромной темной рамке.

Летом сорок четвертого, когда русские войска вошли на территорию Польши, Сталин прислал британскому премьеру на память свой портрет. Старый ястреб без особого труда понял скрытый намек, заключенный в столь необычном подарке советского лидера.

Двадцать лет назад Антанта в лице французов и англичан выстроила вдоль границ Советской России «санитарный кордон», состоящий из Финляндии, Польши и Румынии. Он был призван надежно прикрыть Европу от большевиков в случае большой войны. Вступая на земли Восточной Европы, Сталин приступал к выстраиванию своего собственного «пояса безопасности», в котором новой Польше отводилась главная роль. Об этом он известил своего «заклятого» союзника, послав ему в подарок свой портрет, и тогда, Черчилль был вынужден проглотить эту горькую пилюлю.

Поставив сталинский подарок на каминную полку, Черчилль поклялся непременно отомстить советскому лидеру, и вот теперь, по его мнению, эта минута настала. Хищно улыбнувшись изображению соперника, британский премьер величественно отсалютовал бокалом и торжественно произнес: