Мир 'Анны Карениной' - Яков Гаврилович Кротов

Облонский подвергнут такому же остракизму «света», как и его сестра, но какая же разница в поведении. Княгиня, не ответившая ему, тем не менее заочно к нему снисходит: «Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, — сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. — Вот именно вполне русская, славянская натура! Только я боюсь, что Вронскому будет неприятно его видеть».

Для ясности полезно помнить, что у Облонского было как минимум два прототипа. Один – симпатичнейший, порядочнейший, закадычнейший друг (и ровесник) Толстого Василий Перфильев. Он жил на Малой Никитской в доме Урусовой (номер 20, не сохранился), у него постоянно останавливался Толстой в 1960-е годы и отсюда бегал в Кремль к возлюбленной (Бирс был придворным врачом, он жил в Кремле, в комендантском доме, который отлично сохранился и который все видят, входя через Кутафью башню). Перфильев, прочтя начало романа, говорил Толстому: «Ну, Лёвочка, цельного калача с маслом за кофеем я никогда не едал. Это ты на меня уже наклепал».

Был у Облонского и другой прототип, к написанию романа давно умерший: Валериан Толстой, первый муж сестры Толстого Марии (монахини). ««Муж Марии Николаевны был невозможен. Он изменял ей даже с домашними кормилицами, горничными и пр. На чердаке в Покровском найдены были скелетца, один-два новорожденных». Это из воспоминаний сестры Софьи Андреевны.

Вот чего у обоих прототипов не было, так это разорения. И тут принципиальный момент. Облонский в конце романа живет отдельно от жены. Он по-прежнему расточительствует, бросает пятирублевую ассигнацию «на сербов», заверяет, что all right, и одновременно упоминает les petites misères de la vie humaine. Три детальки, а человек во всей неприглядной наготе показан, и – к вопросу об ироничности Толстого – что всё хорошо по-английски (и в начале романа Облонский выбирает ресторан в гостинице «Англия»), а что на самом деле всё плохо – по-французски.

Облонский легко сделал то, что Толстой готовился сделать всю жизнь. Клоп легко делает то, к чему долго готовится Лев. Раздал имение. Правда, не свое, а чужое, и не нищим, а рестораторам и сербам, но ведь сделал же. Сатанинское бессеребренничество, антихристова беззаботность. Если этого не заметить, то, конечно, роман не вполне понят, хотя почувствовать-то читатель всё равно почувствует, в том-то и сила образов.

Царь Вронский

Почему Толстой в феврале 1973 года внезапно начал писать «Анну Каренину»? Он долго тянул. В романе просвечивает полемика с «Идиотом», который вышел в 1868 году: Анна — это Настасья Филипповна, Тоцкий — Каренин, Мышкин — Лёвин. Это очень отдаленная полемика, не запрятанная, просто уже отфильтрованная, многое выброшено напрочь, а вот поезд, с которого начинается «Идиот», остался, остался, только вагоны первого класса.

Скорее, причина в другом: 30 апреля 1872 года в Зимнем дворце любовница Александра II родила сына Георгия. Разумеется, для света это не было секретом. 27 октября 1873 года она родила дочь Ольгу, 11 февраля 1876 года — сына Бориса.

Роман (и морганатический брак) Александра II с Долгорукой — вот история Вронского и Анны, вот прототип, о котором никоим образом не было возможно говорить в печати.

Сходство Вронского с Александром есть физиологическое (плешивость), но, главное, оно подчеркнуто Толстым как минимум дважды: во-первых, на скачках Александру докладывают о происшедшем с Вронским, причем Анна с мужем располагаются в соседней ложе, во-вторых, вот такое описание:

«Вронский и не пытался заснуть всю эту ночь. Он сидел на своем кресле, то прямо устремив глаза вперед себя, то оглядывая входивших и выходивших, и если и прежде он поражал и волновал незнакомых ему людей своим видом непоколебимого спокойствия, то теперь он еще более казался горд и самодовлеющ. Он смотрел на людей, как на вещи. Молодой нервный человек, служащий в окружном суде, сидевший против него, возненавидел его за этот вид. Молодой человек и закуривал у него, и заговаривал с ним, и даже толкал его, чтобы дать ему почувствовать, что он не вещь, а человек, но Вронский смотрел па него всё так же, как на фонарь, и молодой человек гримасничал, чувствуя, что он теряет самообладание под давлением этого непризнавания его человеком. Вронский ничего и никого не видал. Он чувствовал себя царем, не потому, чтоб он верил, что произвел впечатление на Анну, — он еще не верил этому, — но потому, что впечатление, которое она произвела на него, давало ему счастье и гордость.»

Чудовищное богатство Вронского всячески подчеркивается Толстым. В своем имении он как император в Царском Селе. Как и Александр II, Вронский путешествует с возлюбленной заграницу (Александр с Долгоруковой — в Париж). Как и Вронский, царь лично отправился на войну (горячим сторонником которой был Достоевский, так что не исключено, что «пожилой человек с большой бородой в засаленной фуражке», провожающий поезд в Сербию, это Федор Михайлович, у Толстого хватило бы чувства юмора на такую виньетку). Звание флигель-адьютанта, императорский вензель, — Вронский это «тело короля».

Если принять такое предположение, оно многое объясняет в нежелании, даже в невозможности для Вронского целиком отдаться Анне. Он же не может отречься от престола.

Пути, распутья и беспутства любви

Хочется ругаться матом, но не могу. Как можно сводить «Анну Каренину» к любовному треугольнику?!

На самом деле… Весь роман, с первого до последнего абзаца ― это параллельная история Вронского и Анны, Лёвина и Китти. Это одна и та же история в двух разных вариантах. Объяснение в любви, заря любви, роды, любовь и труд (успех Лёвина в косьбе, провал Вронского на скачках), любовь и религия (пиетизм у Вронских/Каренина, православие у Лёвина), хозяйство, ревность, социальный аспект любви, ― все строго симметрично, даже схематично. Но схематичность не замечается благодаря гениальному тексту.

Более того. Роман не о двух супружеских парах (не будем придавать значения законности/незаконности браков). Роман ― это история трех сестер и трех братьев ― пять (поскольку один брат замужем за одной из сестер) супружеских пар.

К этому надо прибавить еще три супружеские пары: родители Лёвиных, родители Щербацких, родители Вронских.

Диапазон огромный: родители Вронского ― царский разврат, его мать наложница императора, почему дети и воспитывались в Пажеском корпусе и получили огромное состояние (по времени это должна была бы быть Нелидова, наложница Николая I, но Толстой никогда ничего не воспроизводил детально, и тут налицо соединение Нелидовой с Долгоруковой, да и