Грешник - Скотт Эмма

Теперь же он напоминает обо всем, чем я заслужил подобную репутацию.

– Прочь с дороги! – рычу я.

Он еще раз кланяется, повинуясь, и я вхожу в «Праздные руки». В темной таверне без окон разит дюжиной отвратительных запахов – смрад исходит от собравшихся здесь двадцати или около того демонов. Каждый в своем истинном обличье. «Праздные руки» – это безопасное убежище, невидимое для человеческих глаз.

Мало кто обращает внимание на мое появление, но из-за стойки на меня пялится Эйстибус[6]. Джинн, кажется, рад меня видеть, но не удивлен.

– Лорд Кассиэль. – Эйстибус сжимает мою руку. – Сколько лет, сколько зим!

– Пятьдесят лет, по человеческим меркам.

– Очень долго, и все же кажется, что это было вчера. – Джинн бросает взгляд на дверь в задней части общего зала. – Лорд Астарот[7] ждет…

– Я в курсе.

Пусть подождет.

– Как посчитаешь нужным, – медленно протягивает Эйстибус. – Какого тебе яда?

Это не фигура речи; не одна и не две бутылочки на полках помечены черепами со скрещенными костями.

– Вина, пожалуйста. Красного.

Эйстибус ставит передо мной бокал вина цвета запекшейся крови. От пояса и выше джинн выглядит как полный, богато одетый мужчина, вокруг его толстой шеи красуется множество дорогих украшений, а все пальцы унизаны сверкающими перстнями с драгоценными камнями. Ниже золотого пояса на талии его тело состоит из тумана, который тянется из лампы, замурованной где-то в фундаменте таверны. Ходят слухи, что Эйстибус проиграл пари Аклахайру[8].

– Надолго на Эту Сторону?

– Нет, – отвечаю я и делаю глоток вина. – На несколько дней.

«И потом все так или иначе закончится».

– А что насчет тебя? – спрашиваю я. – Как идут дела?

– В последние дни тут многолюдно. Что странно. В большинстве же случаев здесь только я и этот гнилой ублюдок.

Он дергает подбородком в сторону демона в конце барной стойки. Его голова покоится на полированной столешнице из красного дерева, а одна костлявая рука обхватывает кучу пустых рюмок.

Эйстибус ударяет кулаком.

– Эй! Ба-Магуйе![9] А ну убери свою чертову уродливую рожу с моей стойки.

– Отвали, – невнятно бурчит Ба-Магуйе. – Я работаю.

Эйстибус хихикает, но смех быстро стихает. Его золотистый взгляд мечется к задней двери, а затем снова ко мне.

– Не хочу давить, но лорд Астарот весьма непреклонно выразил свое желание видеть тебя немедленно.

– Уже пытаешься от меня избавиться? – улыбаюсь я. – Думал, мы друзья.

– Мы друзья, – соглашается Эйстибус. – Отсюда и предостережение. И надеюсь, ты мне тоже верный друг, а потому поторопишься и не позволишь отрезать мне яйца за то, что я не передал его сообщение.

– У тебя нет яиц, Эйстибус, – ухмыляюсь я, а затем хлопаю ладонью по стойке. – Да иду я, иду.

Я допиваю вино, и теперь десятки глаз – или то, что служит глазами, – следят за каждым моим движением, пока я пересекаю зал. Перешагиваю через хвосты и обхожу мерзкие лужи. У двери расправляю плечи и стучу один раз.

– Войдите.

В комнате темно, если не считать единственной черной свечи, горящей на богато украшенном столе. Роскошная мебель, обитая потертым бархатом, и антиквариат придают месту вид гостиной в старинном особняке. В скудном свете я различаю своего милорда Астарота, Предводителя Восьмого чина, Принца Обвинителей. Он развалился на диване, его черные перепончатые крылья плотно прижаты к телу, а загнутые кончики блестят за копной влажных спутанных волос. Он выглядит – и пахнет – как труп, вытащенный из болота. Мне требуется вся выдержка, чтобы не отшатнуться от его дыхания, наполнившего воздух удушающим смрадом.

Астарот поглаживает голову своей огромной белой змеи, которая обвилась вокруг дивана и наблюдает за мной черными глазами. Младшие слуги шныряют и поскуливают за пределами света, как крысы.

– На колени.

Я повинуюсь и падаю на колени посреди комнаты.

– Мой принц демонов, – протягивает Астарот, угроза сквозит в каждом слове. – Ты так прекрасен и совершенен в своей злобе… за исключением тех случаев, когда это касается ее.

«На этот раз ее зовут Люси…»

Я хороню крошечный лучик света, который горит в моем почерневшем сердце. Даже после столетий, во время которых я опустошал землю своей яростью, огонек еще не погас. Люси такая же яркая и красивая в этой жизни, как и в любой другой, но одинокая. Всегда очень одинокая. Я смею думать – надеяться, – что где-то в глубине души она меня оплакивает…

– Не оплакивает, – рявкает Астарот, копаясь в моих мыслях. – Неважно, сколько из ее жизней ты будешь волочиться за ней, как дворняжка, ты для нее мертв. Даже воспоминаний не осталось. Ты знаешь, что это правда.

Я знаю, что это правда. Но не могу оставить ее такой одинокой. Мне нужно знать, что она наконец обрела счастье.

«Тогда я смогу попрощаться…»

Астарот ухмыляется и широко распахивает крылья, обдавая меня новыми волнами собственной вони.

– Я вижу твое сердце. Ощущаю на языке вкус твоей ничтожной надежды. Ложь о твоем искуплении, которую ты положил к ее ногам, могла бы меня позабавить, не будь она настолько жалкой.

– Это время принадлежит мне, – говорю я, вызывающе вздергивая подбородок. – Одиннадцать дней. Ты поклялся мне…

«Чего стоит слово демона?» – спросила Люси. Ответ, разумеется, – ничего.

Астарот кривит черные губы.

– А как насчет твоего слова? Твоего долга? Пока ты теряешь время на Этой Стороне, твои легионы остаются без командира на Другой.

Я молчу. Мой курс ясен, и я не отступлюсь. Командир движется к цели до тех пор, пока не будет достигнута победа.

«Или пока не умрет».

Я быстро прогоняю эту мысль из головы, прежде чем Астарот пронюхает о моих намерениях. Должно быть, мне это удается, потому что демон разочарованно вздыхает и обнажает огромный меч, пристегнутый к поясу. Тот тускло поблескивает в мерцающем свете свечи.

– Тогда иди сюда.

Я знаю, чего от меня ждут. Возвращаю свою хрупкую человеческую форму, тело, которое было покрыто шрамами и переломано очень много лет назад. Астарот снова оставит их на моей коже, чтобы напомнить мне о моей слабости – о том, что, пока я в человеческом теле, он может меня уничтожить.

Я рассчитываю на это, но не сейчас.

Непоколебимый, я подхожу с высоко поднятой головой. По обе стороны от Астарота за мной наблюдают младшие слуги, ожидая, когда я проявлю слабость, жаждая урвать кусочек моего страха. Им ничего не достанется. Я мог бы уничтожить бесов одним словом или одним взмахом меча.

Обнажаю руку и протягиваю ее Астароту, как кусок жертвенного мяса.

– Ты истратил один день. Осталось десять. Мой подарок тебе.

Он проводит лезвием по плоти над запястьем, и я задерживаю дыхание, гадая, не отрубит ли он мне руку. Но рана остается неглубокая. Течет красная кровь, кажущаяся черной при скудном освещении. Боль яркая, но это ничто по сравнению с ранами, которые я получил столетия назад, при жизни, когда меня затащили в недра зиккурата и уничтожили тело и душу…

Я вырываюсь из плена кровавых воспоминаний, когда Астарот прикладывает лезвие плашмя к кровоточащей ране. Раздается шипение, причудливо вьется дым. Боль пробирает до костей, посылая волны жгучей агонии. Бесы раболепствуют и скулят. Но я даже не морщусь. Держусь стойко и позволяю Астароту получить свою плату.

Когда все заканчивается, я убираю руку, а вместе с ней принимаю и боль. Я наслаждаюсь ею.

Пока она принадлежит мне, а не Люси, чего я никогда не позволю, я могу это вынести.

От моего стоицизма у Астарота разочарованно сникают крылья. Его голод не утолен, но наш договор не нарушен.

– Оставь меня, – велит он, поворачиваясь ко мне спиной. – Иди развлекайся. Трать свое время.