Жены и любовницы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый, начиная от уцелевших после репрессий людей Конвента до последних копьеносцев из лачуг Сен-Антуана, до отвала насытился революцией. Всем до тошноты надоели патриотические речи, хлебные бунты и узаконенное убийство. Политиканы мечтали только о передышке, чтобы закрепиться на доходных постах. А народ жаждал только хлеба, возможности вернуться к работе и правительства, которое было бы достаточно стабильным, чтобы закрепить два несомненных завоевания революции — разрыв феодальных пут и открытие возможностей для талантливой и честолюбивой молодежи.
Париж проголосовал бы даже за возвращение Бурбонов, лишь бы эти исключительно глупые изгнанники имели достаточно здравого смысла, чтоб гарантировать выполнение таких простых требований.
Наполеон изменился тоже. Быстрое продвижение по службе после того, как он внес свою лепту во взятие Тулона, подогрело его аппетит к власти. Он захотел как-то реализовать свою карьеру и установить разумное руководство над глупцами, негодяями и перестраховщиками, засевшими на постах исполнительной власти в столице. Повсюду вокруг него стоял хаос, Наполеон же ненавидел хаос. Вот почему он наотрез отказался возглавить армию на западе страны и увязнуть в братоубийственной войне против крестьян Вандеи, сохранивших верность казненному королю.
Война на западе стала кладбищем воинских репутаций. Хотя верно и то, что генералов, проваливших дело в этих районах, больше не посылали автоматически на гильотину. После завершающего потрясения термидора в июле предыдущего года у парижан появилось глубокое отвращение к гильотине. Однако все равно в гражданской войне никто не добился славы, и Наполеон, которому скоро должно было исполниться двадцать шесть лет, предпочел окопаться в столице, пока не определит точное направление очередного прыжка.
Решение было не столь уж легким и не столь безобидным, как кажется. Прыжки в то время многие совершали во всех направлениях, и никто не знал, на что можно напороться.
Две наблюдательные женщины оставили нам письменные зарисовки Наполеона, каким он предстал перед прохожими в этот момент его жизни, и оба наброска получились удивительно схожими.
«Это было самое худощавое, исключительное в своем роде существо из всех, с кем я встречалась», — пишет одна из них и продолжает описывать, как свисали его тонкие волосы, касавшиеся плеч, «подобно отвислым ушам гончей». Эта картина отнюдь не создавала впечатления мрачного гения, что стало предметом сомнений, возникающих у дамы, столкнувшейся ночью на окраине леса с темной личностью! Его шинель была протерта, а выглядел он внешне измученным и неопрятным. Несмотря на это, на обеих дам сильное впечатление произвело «необыкновенное свечение в выражении его лица», «мягкие линии его рта» и его «необыкновенная покоряющая улыбка».
В течение всей его жизни люди всегда замечали эту улыбку. Приближалось время, когда Европа станет ждать ее появления с таким же нетерпением, с каким дети ждут весеннего солнца.
Было в нем и кое-что еще, что заметили эти дамы. Он совсем не надевал перчаток, хотя щеголи уже начали ходить с напыщенным видом и патриотические клочки материи, символизирующие поддержку революции, стали выходить из моды. Но все дело в том, что он не мог позволить себе приобрести перчаток, как и хороших ботинок, поэтому он делал вид, что презирает высококачественную одежду, которая недостойна солдата и мужчины.
Несмотря на лихорадочную веселость и почти истерическое увлечение парижан удовольствиями и вседозволенностью, Париж все равно произвел на Наполеона большое впечатление, особенно женщины, молодые, красивые, утонченные женщины, подобные мадам Тальен, повсеместно известной как «наша дама Термидора» из-за романтической роли, которую она сыграла в прекращении террора и освобождении заключенных.
«Только здесь, — писал Бонапарт, — среди всех других мест на свете женщина может помышлять о власти. В Париже женщине требуется всего полгода, чтобы узнать, что ей полагается и какой в действительности может быть ее империя! Здесь женщины прекраснее, чем где бы то ни было еще в мире. Они — всепоглощающее дело жизни в Париже!»
И это было действительно так. «Наша дама Термидора» держала себя по-королевски среди депутатов, спекулянтов и банкиров в своем псевдосельском доме на Курс-ла-Рен. Именно она после террора ввела новые модели из прозрачного миткаля, которые носили по-гречески, когда женщина обнажалась больше, чем при любых других фасонах после фигового листка. Она была в самом расцвете, в возрасте двадцати одного года, и обладала безмятежной красотой, заставлявшей стойких мужчин, подобных банкиру Уврару, ползать у ее ног. Это она командовала мужчинами на спектакле «Прекрасные», с их фантастическими шляпами, чудовищно поднятыми галстуками и полосатыми панталонами. Именно Тереза Кабаррус, теперь гражданка Тальен, царствовала в салоне Барраса, главного наследника Робеспьера, потому что ее игра в «Ангеле милосердия» покорила воображение всего Парижа. Ликующая толпа приветствовала ее повсюду, где бы она ни появлялась.
Бонапарта автоматически не приняли в это бесполезное, но закрытое для посторонних общество. Его свиток судьбы слегка развернулся в Тулоне, но недостаточно. Он все еще находился за рамками, потрясая своими «ушами гончей» и засовывая в карманы руки без перчаток, в то время как другие солдаты, герои вроде Гоша и Жубера, оказались в центре внимания. Он ждал своего часа. К тому времени он уже проникся уверенностью в том, что его час придет.
Его час пришел осенью, когда Париж, доведенный до неистовства в очередной раз голодом и обесцененными деньгами, поднялся на стороне роялистов и угрожал сбросить Директорию.
Коррумпированные политиканы завопили в дикой панике, призывая на выручку меч, и увидели терпеливо ожидающего поблизости Наполеона.
Своим знаменитым наскоком он тут же разметал новую революцию, и члены Директории, вздохнув с облегчением, приняли его в свой круг как равного.
Свиток развернулся еще на несколько дюймов, и Наполеон, помимо того что вышел на широкую дорогу судьбы, обрел себе также и жену!
К тому времени он много думал и говорил о бракосочетании. Он делал это так назойливо и так нетактично, что друзья его стали гадать, уж не ранили ли в голову этого невысокого и неопрятного человека на холмах под Тулоном.
Вскоре по приезде в
