Моя жена – ведьма. Дилогия (СИ) - Белянин Андрей Олегович

— Так вот ты что за птица, немец-перец-колбаса, — недобро начал отставной самодур, хватая меня за рукав. — А коли мы тебя в полицию сведем, так, поди, и награду дадут? Говори, подлец, сколько за твою голову в шести странах уплатить обещают?! У, немчура проклятая…

— Пустите меня, думкопф! — Мою шальную голову захлестнули ничем не оправданный гнев и уж совершенно непонятная гордость за свою «родину Германию». — Их бин честный немец! Я не позволю вам позорить майн фатерлянд! Зиг хайль! Унд дер офици-и-рен!..

— Взять его! — заревел Павел Аркадьевич, первым бросаясь на меня с кулаками.

В общем, мы подрались немного… Он разбил мне нос, а я ему дал в глаз, очень удачно. Потом еще успел пнуть пару раз, после чего подоспели дворовые холопы, меня, естественно, скрутили и очень деликатно понесли на конюшню. Старый Сыч прихрамывал рядом, грязно ругался, истошно требуя моего немедленного сожжения. Видимо, тот факт, что инквизиция меня не дожгла, не давал ему покоя. Но русские мужики оказались куда более рассудительными людьми.

— Побойся Бога, что ж мы, нехристи какие? Живого человека жечь… Вот ужо полиция приедет, так там в уезде и разберут, а то жечь… Иди отсюда!

Удобно уложив меня на охапке сена, егеря принесли хлеб, яички, молоко в крынке, а перед тем как выйти, низко кланялись, тихо благодаря:

— Спаси тебя Господь за то, что барину нашему в морду дал. Откушай, не побрезгуй, молочка попей. Вот ведь, подишь ты, немец, а какой человек…

Двери в конюшню заперли. Я вольготно развалился в сухом душистом разнотравье, запрокинув голову, чтобы остановить кровь. Лошади сочно хрупали овсом, под потолком носились ласточки, мне было хорошо, и мысли казались кристально чистыми. Больше не надо никого обманывать, не надо изображать из себя то, чем на самом деле не являешься, не надо говорить с акцентом, не надо глядеть на эти противные рожи. Все, пора становиться самим собой. В конце концов, на самом деле все не так уж и плохо. Барин не поедет на охоту, и хотя бы сегодня медведи будут спать спокойно. Барыня… Ну, может быть, ложка подействует хотя бы к вечеру. Старому Сычу не удалось склонить народ к самосуду, похоже, егеря его недолюбливают. Эх, жизнь моя — копейка медна-а-я…

К дверям конюшни кто-то подошел, зыркнул на меня свирепым взглядом сквозь щель и злорадно просипел:

— Ладно, поэт… Вот только дождись ночи…

Анцифер и Фармазон появились тут же, только я подумал о еде. Хлеба был целый каравай, вареных куриных яиц — четыре штуки, молока — полная крынка, так что мы закатили пир горой. Черт хвастался напропалую: дескать, именно он научил меня так драться.

— Не, мужики, вы бы видели сейчас его морду! А я не поленился, сбегал посмотрел… У толстобрюха глаз так заплыл, что бровей не видно, и подпрыгивает при ходьбе — так классно ему Серега сапогом под зад приложил!

— Это было просто замечательно! — воодушевленно поддерживал братца скромный Анцифер. — Когда он вас ударил, я уж было решил, что вы подставите и другую щеку, но вы… Ах, как вы ему вмазали! Рукоприкладство — это грех, но я горжусь вами.

— Мне и самому как-то приятно было, — признался я, — хотя с непривычки здорово ушиб палец. А вы не в курсе, что они там собираются делать?

— Граф булькает, как таз с вареньем, у него постельный режим и огромная примочка на пол-лица. Графиня мучается животом у себя в спальне, кусает подушки, отплевывается перьями и орет, чтобы не беспокоили. Вся дворня передает из уст в уста народную сказку о том, как умный немец побил глупого барина. Сыч шныряет по углам, злобный как аллигатор, на всех огрызается и явно строит козни. Уездный пристав сможет прибыть только завтра, поэтому сегодняшняя ночь решающая.

— Я должен все успеть.

— Правильно, а какой у нас план, майн генераль?

— Фармазон, прекратите издеваться. Никакого тактического плана у меня нет. Я уже говорил вам и Наташе, что совершенно не представляю себе, что делать дальше. Я никого не хочу убивать, да и не могу, если на то пошло. Вспомните перестрелку с Сычом… Стыдоба. Три ранения, а он бегает. Нет, кровопролития — это не по мне. Стихов, умертвляющих потенциального врага, у меня тоже нет. Итак, ваши предложения?

— Дались тебе эти медведи, — шумно начал нечистый, — дались тебе эти крысюки, дался тебе этот Сыч, далась тебе эта же… Все. Я сказал достаточно, чтобы присутствующие оценили мой такт и прямолинейность.

— Анцифер, скажите, неужели этот двуличный подстрекатель на самом деле половина моей души?!

— Увы, Сергей Александрович…

За разговорами незаметно опустилась ночь. Забегал конюх, справился о здоровье, проверил лошадей и принес мне рюмку водки с огурцом.

— Ты, немец, нос-то не вешай… Надумаешь бежать — конюшню не ломай, вон в том углу лаз есть, тока солому разгреби. Однако ночью лучше тут отсидись, вдруг опять упырь объявится. Дождись первых петухов, а уж там Христос тебе в подмогу. А двери я запереть должен, для порядку.

Мы посоветовались и тоже решили переждать до утра. Фармазон было нацелился на рюмку, но Анцифер успел осенить ее крестным знамением, и черту осталось лишь раздраженно плеваться. Около полуночи лошади стали проявлять первые признаки беспокойства, мы насторожились. Черт припал к дверным щелям и доложил обстановку:

— Братва, дело кислое! По всей территории усадьбы разгуливают волки, а наш недостреленный старикашка стоит прямо перед конюшней и что-то бормочет, размахивая руками. По морде видно: читает заклинание, гад…

— Может быть, пора воспользоваться лазом? — спросил я.

— Не выйдет, я ж тебе говорю, тут волки как по Бродвею разгуливают. Мгновенно заметят, вычислят и съедят с пуговицами.

— Будем молиться! — твердо решил Анцифер. — А ну-ка опуститесь на колени, прикройте глаза, сложите руки вот так…

— Ага, обрадовался! Щас я тебе помолюсь! Хочешь, чтобы меня совсем уволили?

— Хватит орать! Вечно вы цапаетесь, как сведенные! — прикрикнул я, вглядываясь в щель. — Посмотрите, они что-то задумали.

Повинуясь приказам вожака, серые хищники кольцом окружили конюшню, а десяток самых рослых старый Сыч медленно вел в атаку. Кони бились в стойлах, вставая на дыбы и стуча копытами, в воздухе пахло смертью.

— Сейчас он отодвинет засов, волки бросятся внутрь, и нам всем наступит неминуемая хана! — прозорливо заключил Фармазон.

— Ребята, ну вы же существа высшего порядка, сделайте что-нибудь!

Сыч приближался… Анцифер углубленно читал молитву, черт приготовился к худшему и лишь отряхивал соломинки с черного одеяния. Я тоже не видел никакого выхода, но мою мятущуюся душу вместо отчаянья наполняла здоровая злоба. Из-за этого маньяка моя жена навсегда останется волчицей, талантливые крысюки пойдут войной на Город и погибнут, барин выздоровеет и окончательно затравит медведей, даже если его жена все-таки умрет, это тоже сыграет на руку злодею, ведь в округе останется только один оборотень. А его подручные в качестве награды растерзают ни в чем не повинных лошадей, которые и сопротивляться-то не могут, потому что надежно привязаны в стойлах…

— Ну нет! — вскочил я, хватая висевший на стене серп.

— Серега, ты че? — отодвинулся Фармазон. — Не надо так нервничать, все устаканится… В Раю неплохо, а если залетишь к нам, я первый буду заглядывать в гости… Я тебя там не брошу, не переживай. Брось железочку, а?

— Он их не получит! — рычал я, с размаху обрубая крестьянским серпом поводья и недоуздки. Лошади косили безумными глазами. — Хотя бы их он не получит без боя… Фармазон, гоните их к выходу!

— Не идут! Они чуют волчий запах, они напуганы, и у них нет вожака.

— Вот этот подойдет? — Я повис на гриве рослого, черного как смоль жеребца. Он свирепо раздувал ноздри, приплясывал, и крутые мускулы, перекатываясь под лоснящейся шкурой, говорили о яростной жажде жизни. Такой конь будет биться до последнего…

— Братан, ты гений! — вдохновенно взвизгнул черт, подсаживая меня на лошадиную спину. — Держись крепче. Если ты свернешь шею — меня за это только похвалят!