Афины на пути к демократии. VIII–V века до н.э. - Валерий Рафаилович Гущин

будет предоставлено зевгитам. Для них эта ошибка служит основанием не доверять приведенному выше пассажу. Однако нам представляется, что Плутарх рисует верную картину того, что происходило в Афинах. Во-первых, речь идет о намерении, а не о свершившемся факте, а во-вторых, одержанные победы не могли не усилить демос.

Кроме того, в словах Плутарха есть один нюанс, который, на наш взгляд, заставляет отнестись с доверием к сказанному им. Речь здесь идет не о всем народе, а лишь о тех, кто носил тяжелое вооружение, т. е. тех, кто недавно участвовал в Платейской битве, кто составлял костяк сухопутных сил Афин. Эти люди могли чувствовать себя ущемленными, поскольку на первый план все активнее выдвигался флот и так называемая морская чернь (nautikos ochlos). Вспомним, что к этой группе могла принадлежать немалая часть тех, кто готовил заговор во время Платейской битвы. Не исключено, что среди заговорщиков могли быть и представители «среднего класса» – слоя гоплитов.

Итак, если доверять данному пассажу, Аристид выдвинул целую политическую программу. С одной стороны, всем без исключения предоставить возможность участвовать в управлении государством. На наш взгляд, в этом нет ничего фантастического. Бросается в глаза перекличка с тем, что когда-то предлагал Клисфен. «Побеждаемый гетериями, Клисфен привлек на свою сторону народ, обещая предоставить народной массе политические права» (Arist. Ath. Pol. 20. 1). Предложения Аристида, по-видимому, отражали рост политических притязаний народа.

С другой стороны, Аристид предложил избирать архонтов из всех граждан. В ту пору это было чрезвычайно радикальное предложение. Мы знаем о том, что много позднее – в 457 г. до н. э. – право избираться архонтами будет предоставлено зевгитам[843]. Можно предположить, что вопрос о наделении правом избираться архонтами тех или иных категорий граждан активно дебатировался в это время. Реформа 457 г. до н. э., возможно, и станет итогом этих дебатов. Но в данном случае любопытно другое – радикализм самого Аристида. Впрочем, программа Аристида была продиктована не только и не столько мыслью о социальной справедливости. Она отражала процесс превращения Афин в империю, о чем нам еще предстоит сказать.

Став могущественной морской державой, Афины со временем становятся лидером морского союза – Делосской симмахии, которая позднее эволюционирует в империю – Афинскую архэ. Однако возникновение союза не вносит ничего нового в политическую практику. Созданный, как мы говорили, по инициативе союзников, в лучшем случае он создавал благоприятные материальные предпосылки для функционирования демократического государства: развертывание строительной программы, оплата должностей и т. п. Но и это начнется несколько позднее – когда у государственного руля окажется Перикл. А пока союзный флот ведет активную борьбу с персами, а деятельность самого союза отвечает тем целям, ради которых он создавался.

Можно взглянуть на эту проблему и с другой стороны. Если бы морской союз был порождением демократической системы или способствовал ее прогрессу, он наверняка подвергался бы суровой критике со стороны аристократии. Между тем именно аристократия вначале окажется во главе этого союза. Как известно, первые военные операции союзного флота возглавлялись Кимоном[844]. С его именем Плутарх связывает как организацию Афинского морского союза (Plut. Arist. 23), так и переход к денежной форме выплат (Plut. Cim. 11). Лишь Фукидид, сын Мелесия, выступит с жесткой критикой в адрес Перикла, не по назначению расходовавшего союзную казну[845]. Перикл, как мы скажем ниже, будет инициатором грандиозной строительной программы. Но и в этом случае критике подвергнется не столько сам факт существования морского союза, сколько методы Перикла. Даже афинские олигархи в 411 г. до н. э. не намеревались демонтировать империю[846]. И действительно, существование морского союза, а затем и империи, устраивало многих, в том числе и афинскую аристократию. Что же касается усиления «морской черни», то это была неизбежная плата за гегемонию.

И тем не менее античные авторы усматривали прямую связь между обретением Афинами гегемонии на море и демократизацией. А что же современные исследователи? В начале 1950-х годов известный французский антиковед П. Клоше в работе, посвященной истории афинской демократии, подчеркивает тесную связь между развитием демократии и превращением Афин в морскую державу. Демократия, замечает он, вещь дорогостоящая, поэтому за свой собственный счет полис просто не мог бы себе ее позволить[847]. Поэтому афинская демократия и империя оказываются явлениями взаимосвязанными.

Однако позднейшие исследователи были менее склонны связывать формирование демократии с превращением Афин в лидера морского союза. Вот почему в начале 1980-х годов В. Шуллер публикует статью, в которой упрекает тех исследователей, которые не замечают, что мощное внедрение демократии было тесно связано с созданием Афинского морского союза. Среди критикуемых им авторов Ч. Хигнетт, Р. Мейггз и Э. Рушенбуш[848]. Однако не прошло и десяти лет, как ситуация кардинально изменилась. С начала 1990-х годов к этой проблеме обращается целый ряд исследователей – преимущественно американских. Для них связь между обретением Афинами морского могущества и процессом демократизации очевидна[849]. Но в отличие от В. Шуллера Л. Сэммонс, например, считает, что связь в данном случае была обратной – не внешние факторы влияли на внутриполитическую ситуацию в Афинах, а, наоборот, процессы демократизации воздействовали на внешнюю политику[850]. Впрочем, среди исследователей были и не склонные переоценивать влияние морского могущества Афин на политические процессы. Ставить политическую сферу в зависимость от способа военных действий, считает П. Родс, значило бы чрезвычайно упрощать ситуацию[851].

Присмотримся внимательнее к ситуации, сложившейся в Афинах незадолго до реформы Эфиальта. Действительно ли в это время имели место рост влияния демоса и демократизация, о чем нередко говорили древние и продолжают говорить современные авторы? Нельзя не заметить, что упомянутые выше античные авторы описывают ситуацию в Афинах в самых общих выражениях, сетуя на рост влияния «морской черни». Однако в данном случае мы можем присоединиться к мнению Ф. Фроста, который резонно заметил, что моряки вряд ли представляли сплоченную социальную группу и выступали на народных собраниях единым политическим блоком[852].

Правда, в определенных кругах уже начинает ощущаться недовольство демократическими тенденциями. Помимо Платейского заговора, можно упомянуть недовольство, зревшее в афинском войске в 457 г. до н. э. – во время битвы при Танагре. Накануне сражения в войске афинян складывается весьма напряженная ситуация. По словам Фукидида, некоторые из афинян, стремившиеся упразднить демократию в Афинах и приостановить строительство Длинных стен, тайно вступили в сношения с лакедемонянами (Thuc. I. 107. 1–5)[853]. Если считать эту информацию подлинной, то в недовольстве строительством Длинных стен можно видеть и недовольство процессами демократизации[854]. Строительством стен Афины прочно привязывались к морю, что могло сопровождаться усилением низов афинского общества