Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

– Слышали уже, о чем на базаре шепчутся? – спросил Аббас.

– Если бы только шептались, Аббас. В голос перекрикиваются через ряды о том, как их султан утратил всякий вкус к войне и проводит больше времени со своими архитекторами, чем с воеводами.

– Мою хозяйку тревожит, как бы не нашлось охотников поживиться у него за спиной, пока он отвлекается на подобное.

– Стало быть, и до вас дошли слухи не только с базара, но и из казарм? – спросил Рустем.

– Да весь Стамбул уже наслышан.

Смута, как водится, изначально поползла из Персии. Шах Тахмасп снова повадился учинять набеги на их восточные приграничные земли, казнить муфтиев и насаждать свою сефевидскую ересь – и делал это со всевозрастающей наглостью. Сулейман тем временем продолжал себе мирно писать стихи, диктовать законы и планировать мечети при летних резиденциях в Эдирне и Чамлыдже.

Воины же его истосковались по делу, маясь за дворцовыми стенами в ожидании приказа о выступлении в поход.

«Вот Мустафа – тот бы не сидел, сложа руки и попивая шербет со своими зодчими», – говорили они. Он давным-давно повел бы нас на священную войну с еретиками-персами. Вот как только взойдет он на престол, так мы и выступим снова в поход за новыми победами и трофеями.

«Приход к власти нового султана для Хюррем – конец всего, – думал Рустем. – Уберут ее, а следом и меня».

– И чего бы от меня хотела госпожа Хюррем? – сказал он.

– Просто помнить о том, на чьей вы стороне, и хранить ей верность.

– Превыше всего моя верность султану.

– Значит, вы без тени сомнения искорените любого, кто помышляет о его свержении?

– Конечно!

– Вот мы и положимся на вас в деле устранения этой угрозы.

«Так ведь нет никакой угрозы, – подумал Рустем, – одна брехня изнывающих от безделья вояк и торговцев баклажанами. Но они правы: раскрытие заговора – наилучший способ спасти свои шеи».

– Заверьте свою госпожу, что я был, есть и останусь вернейшим слугой ее мужа, – сказал он.

Глава 81

Голова Сулеймана покоилась на коленях Хюррем, глаза были закрыты. Из сада доносился гул насекомых, но в гареме было прохладно и даже почти свежо. Полдень. Солнце пока что не пробивается сквозь густые раскидистые кроны платанов, а лишь играет слабыми отраженными бликами из-за окон.

– Ты выглядишь усталым, мой господин, – сказала Хюррем.

– Однако мне еще очень многое нужно сделать до отхода ко сну.

– Не следовало бы тебе так перетруждаться.

«Но ведь усердно работать – мой долг, – подумал он. – Я для того и переложил ежедневную рутину управления империей на Рустема и Диван, чтобы ежедневно посвящать всего себя перестройке своего города. Именно Стамбул станет главным свидетельством того, что я был достойным правителем, а вовсе не завоевание Родоса и не победа при Мохаче и покорение Буды и Пешта. Когда мой дед завоевал этот город, большая часть его была покинута прежними жителями и лежала в руинах. Я же намерен оставить после себя город, превосходящий по величию и славе тот, что некогда стоял на его месте».

Средоточием строительных работ было возведение имперских мечетей. При каждой мечети предполагалось создать по кюллие, поясу благотворительных учреждений, таких как больницы, медресе, бани, кладбища, библиотеки, включая кое-где даже и дома призрения, и бесплатные столовые. А вокруг них скоро выстроятся новые жилые кварталы с новыми обитателями.

Начать работу он распорядился с постройки мечети Сулеймание на месте старого гарема. Она станет его истинным шедевром: каменные купола и минареты вознесутся над Рогом и градом Семи Холмов и воцарятся над ними на долгие века!

Также он обременил себя титанической задачей составить исчерпывающий свод законов, на котором будет строиться все будущее управление империей. Тысячи замышленных и теперь составляемых им законопроектов призваны были обуздать произвол суждений, выносимых Диваном, и впервые в истории полностью кодифицировать османское право.

Об одном он теперь молил Аллаха: чтобы тот дал ему достаточно времени для завершения выполнения взваленной им на себя задачи.

Хюррем погладила его по щеке:

– До чего же глубоко ты задумался, господин мой. О чем?

– О том, как стремительно ускользает время.

– Так может, тебе не тратить его в таком количестве на затворничество со своими писцами-крючкотворцами?

– Я не успокоюсь, пока не закончу начатой работы. Мустафе я ее завершение доверить не могу. Он великий воин и способный правитель, но в вопросах права и законотворчества он себе применения не найдет, поскольку даже и разбираться во всем этом не станет, в отличие от меня. Кроме того, есть у меня и другие неотложные дела. Мне нужно выступать на Персию. Нельзя мне и дальше спускать шаху с рук его провокации.

– Зачем корифею права лично отправляться наказывать шкодливое дитя? Или Тахмасп столь великий царь, что заслуживает твоего личного внимания?

– Иного выбора нет.

– Конечно же есть. Отправь Мустафу. Янычары его обожают и пойдут за ним хоть куда.

У Сулеймана нервно передернулась щека.

– Вот к чему ты это сказала?

– Я тебя чем-то обидела, мой господин?

– Какие еще слухи дошли до тебя касательно Мустафы?

– Слышу о нем одно только хорошее. Говорят, что он воистину добрый шахзаде, как ты всегда и говорил. Превосходный наездник, блестящий командир.

– Не слишком ли блестящий?.. – пробормотал Сулейман.

– А что, и вправду бывают «слишком блестящие» мужчины?

– Мне-то думалось, что ты его побаиваешься.

– Так ты же сам и убедил меня, что его нечего бояться. Ты своего сына знаешь куда лучше, чем я. Вот я и верю тебе на слово.

– После смерти мне его точно бояться не придется. Но пока я жив, я его, по правде говоря, все-таки побаиваюсь. Не столько даже его самого, сколько янычар.

– Его они никогда не полюбят как тебя. Ведь это ты дал им Белград, ты дал им Родос, ты дал им Буду и Пешт.

– Так ведь это было давным-давно. Многие новобранцы моей нынешней армии еще и на свет не родились, когда мы взяли Родос.

Да и как же давно он сам не виделся с Мустафой! Сулейман все представляет его себе шустрым мальчишкой с горящими глазами, а тот уже зрелый муж с сединой в бороде, способный и амбициозный. Как ему не рваться к трону с нетерпением?

И, как верно сказала Хюррем, янычары его обожают, – и вот это-то и лишает его самого спокойного ночного сна. Это же они, янычары, сделали османов владыками Европы и Азии. Армии их противников состояли в основном