На передних рубежах радиолокации - Виктор Млечин

В последующий год по чертежам изготавливались блоки и узлы, шло формирование нового макета, форсировалась подготовка к изготовлению опытных образцов. Одновременно периодически выезжали на испытания. Вовсю начали работать представители заказчика Маслаков и Игнатов. Однажды по совету Маслакова поехали под Можайск. Поработали, помню, не очень удачно. Время подходило к обеду. Где обедать? 10 лет назад здесь были тяжёлые бои. Несмотря на сомнения, Гуськов предложил ехать в город, искать столовую. Добрались до Можайска, объехали весь город, с трудом разыскали какую-то закусочную. Таковы были приметы послевоенного времени. Один умный сотрудник института как-то сказал мне: по моим наблюдениям наша работа – это 90 % неудач, и только 5 % успеха. Возможно, он и прав. Гуськов относился к неудачам порой болезненно, но всегда стремился их преодолеть. Гуськов проявлял характер не только на работе, но и в свободные минуты и часы. В первой половине 50-х годов в институте большой популярностью пользовался чемпионат по волейболу. В нашу сборную кроме Гуськова входили Лисицын, Серёжа Бакастов и другие. Тон задавал Гуськов. Он неплохо играл, а порой на пару с Лисицыным удачно вколачивал мячи. Вокруг волейбольной площадки обычно собирались толпы болельщиков, но Гуськов мало обращал внимания на зрителей: он был весь в игре. При встречах с трудными противниками бывали неудачи. Хорошо поставленный блок срывал атаку, в этом случае гнев Гуськова обращался на партнёров: мол, не поддерживаете, а сам он, сквозь зубы, цедил какие-то, по-видимому, далеко нелестные слова. К середине 1952 г. на Гуськова навалилась уйма забот: шло изготовление элементов станции, сдача блоков, что требовало его внимания, надо было решать вопросы, связанные с повышением энергетики. К осени, в разгар работы над документацией, Гуськов неожиданно заболел. Я приехал к нему домой. Он лежал, нога раздулась и была похожа на кусок бревна. Поговорили о делах, обсудили планы. Пока я пил чай, Гуськов поинтересовался: а что там у Брахмана, слыхал, трудности с механикой? Брахман вёл другую станцию, но подробностей я не знал. Гуськов в ответ отреагировал: я уверен, что Теодор с этим справится.

Станция проектировалась на транспортёре. К весне стали её собирать. Долго не было движков. Когда их поставили, оказалось, что центр тяжести всей конструкции резко ушёл назад. Это был гром среди ясного дня. Вскоре об этом узнали заказчики. Доложили наверх. Руководству института грозили неприятности. Начался «поиск виновных». Сразу же отстранили Свиридова от исполнения обязанностей (правда, ненадолго). Стали искать выход из положения, и вскоре его нашли. Но «машина наказания» продолжала крутиться.

Гуськов держал «глухую оборону». Вскоре он уехал в командировку, а на осень были назначены полигонные испытания с макетом станции. К началу испытаний должна была выехать вся бригада. Неожиданно пришёл приказ, а вслед за ним появился новый начальник лаборатории, полковник. Я уезжал одним из первых. Перед отъездом он обратился ко мне: передайте Геннадию Яковлевичу, что я приступил к новой работе. «А вы сами не можете это сообщать?» «У меня нет с ним связи». Знал, что приносить плохую весть – дело неблагодарное. Но реакция Гуськова превзошла мои ожидания. Он был в гневе, не лишённом, однако, логического стержня: «лодыри, безответственные люди, ни черта не помогают, только умеют играть в солдатики». «А ты какую роль здесь играешь?» – накинулся он на меня. «Ровно никакую. Выполнил приказ нового начальника». Все прекрасно понимали, что можно сколько угодно администрировать, но без него, Гуськова, работа быстро провалится. И он постепенно успокоился. Вскоре прибыли Кияковский, Майзельс. Из Ленинграда поехали на боевые позиции. Работа пошла успешнее. Картинка была отчётливой. Энергетика вполне приличная. Особо радовало хорошее разрешение целей. Рядом была рыбалка, и в свободные часы Гуськов и Пётр Петрович Михайлов ловили сигов и хариусов, так что рыбная диета всем была обеспечена.

На весну следующего года были назначены государственные испытания. Мы приехали на Южный Урал в середине мая. Стали приезжать члены Госкомиссии. Они должны были провести испытания опытного образца станции. Обслуживали станцию военнослужащие: операторы из сержантского состава, водитель, а командир машины – лейтенант. На начальном этапе операторы осваивали технику, затем последовала работа. Наряду с образцом по предложению Гуськова была развёрнута дублирующая станция. Она устанавливалась в паре сотен метров от образца и вследствие высокой направленности практически не мешала работе основной станции. Гуськов поручил мне отслеживать на дублирующей станции все передвижения целей и вообще изменения радиолокационной обстановки. Поэтому я не вылезал из этой станции, и при возникновении неясных или спорных моментов относительно наблюдаемого изображения Гуськов вместе с членами комиссии приходили ко мне в кабину и внимательно изучали картинку. И хотя пришлось пару раз перенастраивать аппаратуру, она работала на удивление надёжно, и ни разу нас не подводила.

Через месяц или полтора мы переехали в район учений. Здесь приходилось следить за изменяющейся обстановкой, а расчёту станции регулярно доносить о координатах целей. К сожалению, появлялись вынужденные перерывы: отказывали СВЧ-приборы. При смене магнетронов или диодов Гуськову и Михайлову приходилось вести наладочные работы в присутствии членов комиссии. Гуськов нервничал. Иногда ему сразу не удавалось получить результат, он приходил ко мне мрачный и начинал крутить ручки настройки дублирующей станции. Затем возвращался и продолжал работу. В самый разгар лета Гуськов схватил ангину. Помню как в домике, где мы жили, он всё время полоскал горло. Однажды была страшная жара, и в поисках Гуськова я наткнулся на него: он лежал в тени, отбрасываемой корпусом станции, с полузакрытыми глазами. Узнав от Михайлова, что у него температура 39,5°, предложил обратиться к врачу, но Гуськов категорически отказался. Несмотря на все трудности, этап испытаний благополучно закончился, комиссия дала положительную оценку. В аэропорт Оренбурга мы прибыли вечером, и на ночь остановились в местной гостинице. От усталости я сразу же заснул. Ночью, когда я проснулся и вышел в холл, увидел бодрствующего Гуськова. «Пойдём, поговорим», – сказал он мне. Мы уселись на ступеньках, ведущих на прилегающую территорию. Была тёплая ночь. Гуськов продолжал: «Мы закончили важный этап, впереди, правда, ещё один, морской, но дело сделано. Тебе предстоит внедрение на заводе». – «Мне одному?» – «Ты всё знаешь, тебе больше никого не нужно. Руководство за тобой. Свиридов, конечно, будет на заводе». Когда я приехал на завод в жгучие январские морозы, мест в гостинице не было. Через 4 месяца мы в основном закончили изготовление и настройку всех блоков, а ещё через несколько месяцев головной образец станции был готов. Конечно, это произошло благодаря мастерству заводчан, но и качество техдокументации, как я полагаю, было высокое.

После успешного завершения работы авторитет Гуськова упрочился, и через некоторое время ему поручили вести новую ОКР. Дело в том, что ещё в 1952–1953 гг. институт начал разработку аппаратуры в интересах КБ С. П. Королёва. Это был первый шаг института в направлении космоса («Целина» была позже). После её окончания встал вопрос о создании опытных образцов на новой основе. Предстояло выполнить в исключительно короткие сроки огромный по тем масштабам объём работ. Надо было разработать десятки и десятки блоков, для чего была выделена внушительная по размерам кабина. Разобравшись с задачами и прикинув план работы, Гуськов понял, что наличными силами с этим не справиться. Руководство института в лице главного инженера Т. Р. Брахмана выделило в распоряжение Гуськова пришедших в институт молодых офицеров, недавно окончивших высшие учебные заведения. Кроме того, на помощь направлялись специалисты из других подразделений. Каждому из них Гуськов лично давал задание, предварительно побеседовав. Но бывали случаи отбраковки. Помню, при мне Гуськов сказал одному давно работавшему специалисту: «Ты мне не нужен». При разработке был целый ряд проблем, из которых отмечу лишь некоторые. Важнейшим был антенный вопрос. Создание новой антенны было поручено И. Б. Абрамову. Потребовалась высокая точность фиксации углового положения излучающего объекта. Сначала казалось возможным использовать многоступенчатые датчики. Когда рассчитали требуемую точность, от этой идеи отказались. Мне пришлось объехать несколько предприятий, прежде чем нашёл исполнителей, способных осуществить на практике нужный вариант углового датчика. В результате после изготовления образцов датчика, которые имели внушительные размеры, точность съёма информации оказалась приемлемой.

Усилиями большого коллектива сотрудников под руководством Гуськова пробный макет аппаратуры был изготовлен и настроен в заданные сроки, а затем направлен на испытания. Последующие пуски изделий производились с использованием разработанной в институте аппаратуры. Одновременно готовились чертежи опытных образцов. Предстояла большая работа на заводе. Т. к. Гуськов большую часть времени находился на полигоне, он поручил мне отслеживать ход работ по изготовлению образцов. Большую лепту в эту работу внесли такие мастера своего дела как П. М. Бурлак и бывший тогда главным инженером завода П. П. Нечаев, с которыми мне пришлось тесно взаимодействовать.