Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов (Дудко)

   — Так было, пока мужья и сыновья Великой Богини не выучили мужчин запрягать быков в плуг, ездить на конях, ковать оружие и воевать, воевать — без конца и за что угодно. А Мать Богов слишком добра к своему семейству. За нас, свободных женщин, теперь стоит лишь Артимпаса-воительница.

   — Вот и хорошо! — тряхнула подсохшими волосами Асатра. — Только на войне или в колдовстве мы можем доказать мужчинам, что мы не хуже их. За всё остальное они жену ценят не больше, чем хорошую рабыню. И пусть эти домашние курицы, покорные мужьям, квохчут от страха перед войной! А для нас война — праздник. Самый священный!

Глаза её возбуждённо сверкали, словно у волчицы, почуявшей кровь.

   — Мужчины любят войну, но им почему-то нужно верить, что они — защитники добра и воины светлых богов. Без этого они превращаются в скотов и шакалов, — задумчиво проговорила, не поднимая головы, Ардагунда.

Асатра рывком встала, обеими руками подняла золотую чашу:

   — Вот мы и будем теперь решать, кто воин Солнца! Не дадим ни этой чаши, ни Барсмана Воинов никакому избраннику богов. Хватит с этого Ардагаста и Колаксаевой Чаши. — Она чуть слышно зашептала, слегка взболтала воду в чаше, и вода на глазах обратилась в тёмно-красную кровь. — Ардагунда, милая, обязательно попробуй. Нет, не сейчас, а перед боем. Полезное питье... для слишком добрых. — Колдунья выплеснула кровь в сторону гробницы. — Прими прощальную жертву, Солнечный Вождь!

Взрослые, мужчины и женщины, с трёх сторон спешили к Гробнице Солнца за подвигами. А мальчик успел раньше их всех. Кудрявый еврейский мальчик Иоселе из пантикапейского домика под старой вишней. Нет, сам мальчик дальше Мирмекия никуда не уходил, а то и дома не покидал. Даже душа его тела не оставляла. В чужое тело далеко от дома вселялась его мысль. Он мог, сидя или лёжа неподвижно где-нибудь на безлюдном берегу, или на кургане, или у себя в комнате, смотреть на далёкие леса и горы глазами зоркого орла, быстрого горного тура или могучего зубра. А мог и подчинить себе волю животного так, что душа того словно засыпала, уступая место мысли пришельца. Трудно было, правда, летать или скакать по горам на четырёх ногах, если ты всю жизнь ходил на двух. Несколько раз мальчик чуть не разбивался насмерть — то есть не он, а те, в кого он вселялся, но вовремя успевал освободить сознание зверя или птицы.

Этому колдовству Иоселе выучился, заглянув без спросу в рукопись, оставленную на столе длинноволосым человеком с завораживающим взглядом. Мальчик давно догадался, что это — его отец, хотя мать такого не говорила и вообще велела никому об этом человеке ничего не рассказывать, называть же его просто «рабби» — «учитель». Как будто с этим таинственным пришельцем мог сравниться скучный и придирчивый рабби Наум из хедера! Пришелец (мать наедине звала его Левием) испытывал способности мальчика к магии и всякий раз оставался доволен, хотя испытания часто были таковы, что после них тело и голова болели сильнее, чем после наставлений и трости рабби Наума. Но всё-таки больше, чем холодного и властного Левия, Иоселе любил Стратоника — добродушного лысоватого учёного, лечившего бедняков за самую ничтожную плату. Он тоже проверял магические дарования мальчика, но был гораздо добрее и проще и охотнее делился знаниями.

Друзей у Иоселе было мало. На улице его не любили ни взрослые, ни дети. Все знали, что он — незаконнорождённый, ещё и сын того самого некроманта, что десять лет назад чуть не разрушил Пантикапей. (Правда, когда сам Левий появлялся в домике, мало кто из соседей решался хотя бы донести городской страже). Мальчика называл «Иоселе-колдун». Просто так он никому не пакостил, но если на него, например, бросались скопом, он мог непонятной силой остановить всю ватагу, а главного драчуна заставить, скажем, влезть в глиняную бочку с оливковым маслом, после чего уже взрослые разбирались с криком и руганью, кто же тут чародей, а кто озорник. Всё это не мешало соседям приглашать на свадьбы Иоселе, игравшего на флейте не хуже матери. Звали и в богатые дома, но мать не пускала, зная, что ждёт красивых мальчиков у богатых господ.

О своих духовных странствиях мальчик не говорил никому из взрослых — только двум друзьям, хорошо умевшим хранить тайну. Их отцы — один кожевник, другой раб — ушли в Палестину вместе с другими «кинжальщиками» и давно не подавали о себе вестей.

В последнее время — может быть, из-за рассказов дяди Менахема — Иоселе словно магнитом тянуло к Гробнице Солнца. Вселяться в обычных людей он ещё не решался, но уже сумел «оседлать» волосатого лесного человека. Его глазами мальчик и увидел, как амазонки вытаскивали сокровища из гробницы. Увидел и их пляску. А чтобы возбуждённый дикарь не бросился на женщин, маленький чародей усыпил его сознание, а потом и вовсе увёл мезиля от греха подальше. И тем спас от неприятностей не столько воительниц, сколько самого лесного обитателя.

Когда росы подъехали к Гробнице Солнца, поляна уже была безлюдна. Следы жертвоприношения никого не насторожили: Сосруко почитали многие племена. Но из самой гробницы доносилось что-то похожее на глухой лай. Вышата соскочил с седла, прильнул к хрустальному окну. За-ним бесновались два крупных пса. У одного, приземистого, с длинным туловищем и длинным хвостом, шерсть отливала золотом, у второго, могучего волкодава, — серебром. Глаза собак горели красным огнём, из пастей вырывалось пламя. Одного взгляда в глубь гробницы хватило, чтобы понять: сокровища уже унесены.

Заглянувшему через плечо волхва царю сразу вспомнился адский пёс чернокнижника Захарии, а индийцу — два пса Ямы, бога смерти, стерегущие вход в царство мёртвых. Кто же были те, кого не остановили даже такие стражи? Чувствовалась рука опытного мага. Валент? Но день, высчитанный некромантом, ещё не наступил. Тогда кто? С кем придётся теперь биться небольшому отряду?

Серячок попытался взять след похитителей, обегал всю поляну, сел и пристыженно заскулил. Оставалось надеяться на нюх стражей гробницы. Волхв вытащил хрустальную втулку. Шишок на всякий случай выломал дубину покрепче. Вишвамитра сложил руки перед лицом, приветствуя пбсланцев Ямы. Серячок, старавшийся на всякую собаку, по крайней мере, рявкнуть, теперь молчал, поджав хвост. Огнедышащие псы, однако, никого не тронули. Выскочив наружу, они, подобно волку, забегали по поляне, а потом вернулись к гробнице и тоскливо завыли.

Вышата хотел уже обернуться соколом и поискать похитителей сверху. Вдруг собаки снова сорвались с места и бросились в чащу. Люди — следом. Догнав с трудом псов, они увидели, что те истошно лают на высокий раскидистый граб. У подножия дерева лежала туша зубра со сломанной шеей. А сверху доносился громовой голос: