Салка Валка - Халлдор Лакснесс

У двери рыбного пакгауза появился Арнальдур Бьернссон, окруженный группой рабочих. Некоторые из них уже успели отведать денатурата, но три здоровенных парня, вероятно обучавшиеся большевизму в других местах, были совершенно трезвы. Это были самые верные соратники Арнальдура, он поселился в их доме, и их мать ухаживала за ним. На этот раз Арнальдур был чисто выбрит, лицо у него было бледное, глаза казались почти черными, кепка немного съехала набок, на нем был поношенный плащ, наглухо застегнутый до подбородка. В одной руке он крепко держал зажженную сигарету, другая рука находилась в кармане. Время от времени он обменивался несколькими фразами со своими единомышленниками, улыбался, но улыбка его смахивала скорее на гримасу. Салка Валка была убеждена, что спокойствие Арнальдура напускное, что внутренне он взволнован и даже напуган. А может быть, он вообще безумен? Уж очень он напоминает фотографии, часто появляющиеся в «Вечерней газете». На них изображаются люди, которые убивают блудниц, а потом делают из них колбасы и продают на улицах. Казалось, вся злость, клокотавшая в нем вчера вечером, как бы застыла на его лице.

— У нас забастовка, — говорил он холодным монотонным голосом. И, сделав выразительный жест, снова опустил руку в карман.

Если желающие приступить к работе просили его уйти с дороги, он повторял все тем же голосом:

— У нас забастовка.

Салка Валка думала, что так должны выглядеть люди, совершающие преднамеренное убийство. Она была не единственная, кого отталкивала злобная ненависть, пылающая на тонком лице молодого человека, побывавшего в далеких странах; людей охватывало такое чувство, какое появляется у большой собаки при виде маленькой кошки.

— Здесь всегда царил мир и всем жилось неплохо, — говорили они с досадой. — Тебя никто не просил приезжать к нам. Как бы ты не пожалел, что заявился сюда.

Но он только отмахивался и со зловещим спокойствием повторял:

— У нас забастовка.

Члены профсоюза столпились за его спиной, у входа в пакгауз. Сюда стал со всех сторон сходиться народ, чтобы посмотреть, чем все это кончится. Пришли загорелые девушки в синих комбинезонах и белых платочках; философствующие неудачники, годами слонявшиеся без дела по поселку, — в расчетных книгах лавки они считались мертвыми душами; дряхлые старики, опиравшиеся па палки, — по старости лет и от злоупотребления алкоголем они не помнили уже «Отче наш»; мальчишки с секирами и саблями; пьянчуги, распевающие непристойные песенки; измученные матери семейств, по рукам которых можно было прочесть всю скорбь человеческую. Все смотрели в глаза Арнальдура Бьернссона с расширенными, как у безумца, зрачками. Молодые девушки дрожали от волнения.

И только сейчас Салка Валка по-настоящему поняла это лицо, лицо человека, который когда-то давным-давно весенним вечером пришел, чтобы научить ее читать и писать. Именно так должно выглядеть это лицо при дневном свете, когда поэтические видения отступают, когда безумство мечтаний превращается в интересы мировой политики; это самое прекрасное лицо, самое вдохновенное из всех, когда-либо существовавших на свете; его сущность — бесконечная мука, безумная жажда иного мира.

Пришел управляющий и заявил Арнальдуру Бьернсону, что своим поведением он позорит память старого Йоуна из Кофа, почившего вечным сном где-то в другой части страны. Управляющий припомнил Арнальдуру, что отец его, вор и мошенник, не раз сидел в тюрьме и на родине, и за границей; он жил в грехе с матерью Арнальдура и к тому же наградил ребенком ее сестру, так что вождь «красных» мог похвастать своей родословной: две шлюхи и один каторжник.

— Довольно болтовни, — подзадориваемый Аунгантиром Богесеном, заявил подрядчик, украшенный двумя фонарями — вчерашним подарком Салки Валки. — Сейчас мы очистим вход, и я расправлюсь с этим молодчиком.

Кто-то поинтересовался, готова ли моторная лодка, чтобы отправить Арнальдура Бьернссона в восточные фьорды.

Бастующие тесным кольцом окружили Арнальдура, готовые защищать его. И вдруг случилось нечто непредвиденное, что, впрочем, всегда случается в любой истории. Кто не знает, что такое душа мелкого собственника, обуянного мечтой о монетках в двадцать пять эйриров; жизненный опыт показывает нам, что именно он пожинает самый богатый урожай от борьбы человечества за идеалы, потому что он угоден богу. Возможно, благодаря урокам предыдущего дня интуиция непостижимым образом подсказала Свейну Паулссону, что пришел конец жирному быку; а когда большого быка ведут на бойню, то можно считать, что наступил день мелкого торговца, которому не одно десятилетие приходилось с набожным терпением торговать всякой ерундой: нитками, носовыми платками и прокисшим пивом. Не пришло ли наконец его время? Рано или поздно каждый берет свое.

И вот что случилось: в тот самый момент, когда сжатые кулаки, мелькнув в воздухе, готовы были обрушиться на головы противников, вперед выступил этот благороднейший человек и поэт. Он поднял голос протеста.

— Пока я являюсь председателем союза рыбаков… — Он не произнес больше ни слова. Но широко развел руками и выставил вперед щеку, вероятно, желая этим сказать, что уж если кто в его любимом Осейри и заслуживает пощечины, так это он. И поскольку союз рыбаков насчитывал около двадцати крепких мужчин, а союз рабочих — более шестидесяти, то легко было представить, что, если они не придут к соглашению полюбовно, всякий другой путь будет малоуспешным. Оба лагеря притихли, и лишь изредка раздавались крепкие словечки в истинно исландском духе, да два пьяных продолжали тузить друг друга кулаками, потому что корова одного забралась в огород другого.

Затем лучшие представители союза рыбаков в сильном возбуждении направились к Йохану Богесену. Их пригласили в контору, предложили по сигаре. Они все еще горячились и возмущались, но их угостили кофе, после чего они сочинили убедительный протест судье, где изложили все детали дела, и, получив на прощанье по стакану водки, добытой из-под полы, спокойно разошлись по домам. Позже, днем, на площади подрались пятеро мужчин, не нанеся, правда, друг другу большого увечья. Несколько пьяных разбили в двух домах окна, но стекла тут же вставили за их счет. Вечером состоялась встреча между Йоханом Богесеном и представителями обоих союзов. Они пытались прийти к соглашению. Союз рыбаков согласился поступиться своими требованиями и пойти на некоторые уступки, что, собственно, первоначально и предлагала Салка Валка. Но Йохан Богесен сказал «нет». Наоборот, он предложил, что передаст свой промысел и лавку на самых сходных условиях большевикам, а сам покинет местечко. Тогда большевики сказали «нет». Они требовали, чтобы Бейнтейну из Крука привинтили обратно ногу.

Йохан Богесен сказал «нет». На этом кончилось совещание.

В поселке шла забастовка.

На следующий день группа молодых людей, противников независимости, пыталась стащить со стропил Катринуса Эйрикссона, прославленного борца за независимость. Он как раз был занят постройкой нового склада для Йохана Богесена, где будет храниться нажива для рыбы, с тем чтобы зимой он мог продавать ее союзу рыбаков с небольшой выгодой для себя — всего лишь в пятьсот — тысячу процентов. Эти молодые люди потребовали, чтобы Катринус Эйрикссон подписал тарифные ставки союза рабочих, если он желает заниматься своим делом, то есть вколачивать гвозди. Катринус отказался и продолжал стучать молотком. Его спросили, правда ли, что он получил от Йохана Богесена десять крон за то, что отвинтил протез у Бейнтейна из Крука. Его также спросили, сколько ему обещали за то, чтобы вывести из строя руководство союза, и сколько за убийство Арнальдура Бьернссона. Борец за независимость ответил, что он не собирается разговаривать с предателями родины.

— Долой независимость! — закричали парни.

— Предатели! — прошипел Катринус, держа между зубами несколько четырехдюймовых гвоздей.

С берега подошла группа мальчишек, человек тридцать, один грязнее и оборваннее другого. Они весело смеялись над борцом за независимость. Вскоре подошли также две девушки-служанки и три рыбачки. К ним присоединились несколько моряков, приударявших за рыбачками. Борец за независимость продолжал вколачивать гвозди. Кто-то из мальчишек, схватив ком грязи, швырнул его в поборника независимости.

— Трусы! — послышалось в ответ.

В него полетело сразу несколько комьев. Началось настоящее состязание в меткости. Мальчишки стали бросать в него и щепки. Когда поблизости не осталось грязи, полетели камни.

— Долой убийцу! — закричал кто-то, хотя всем было известно, что он пока никого не убил. Наоборот, он был единственный человек в поселке, заработавший синяки. Столько лет он боролся за независимость и нигде, никогда не встречал таких разногласий, как в Осейри: Салка Валка и Свейн Паулссон предали дело родины. Говорят, управляющий грозился уехать отсюда, потому что союз рыбаков и фирма никак не могут прийти к соглашению.