Смута в Московском государстве - Коллектив авторов

Хотя у Димитрия, как уже было сказано, из-за этого не осталось почти никакой надежды и у него отбило охоту домогаться царства, все же окаянному сатане этого было мало. Он до того подстрекал и наущал сообщников своего орудия, Гришки Отрепьева, этих забывших присягу собственному государю предателей, что они тайно снарядили послов к Димитрию и велели ему сказать: несмотря на то что он потерпел поражение (в котором повинны немцы) и с немногими уцелевшими у него людьми не может надеяться на успех, он все же из-за этого не должен отчаиваться, а уж тем более совсем отступаться; они потрудятся и постараются, чтобы не только немцы, но и московиты постепенно, из-под руки, были привлечены на его сторону, а он сам пусть непрестанно шлет одно письмо за другим и сурово убеждает и призывает русских одуматься и впредь столь упрямо не противиться ему, прирожденному государю, и не давать повода к пролитию крови многих безвинных, а лучше подумать и поразмыслить о своем собственном и всей страны преуспеянии и благополучии и о том, что мир им больше на пользу, чем война (которая в противном случае не может окончиться так быстро, как они, может быть, предполагают), и поэтому постараться, чтобы он без дальнейшего сопротивления получил свой наследственный отцовский трон в Москве, чем они достигнут мира и спокойствия, а он тогда вознаградит их за это всяческими милостями. Если же они этого не сделают, то да будет им ведомо, что их упорство приведет их скорее к разорению и погибели, чем к преуспеянию и благополучию, и т. д.

Благодаря этому посольству и призыву Димитрий вновь воспрянул духом и стал без устали каждый день рассылать свои письма, рассказывая в них обо всех обстоятельствах: сколько ему было лет, когда его должны были убить, кто должен был его убить и кто его спас и увез, а также — кем был его крестный отец, и что тот подарил ему на крестины, и как он некоторое время жил в Белоруссии, а потом попал к польским панам, и еще — как он однажды побывал в Москве с литовским канцлером, господином Львом Сапегою, когда тот был направлен королем к Борису в качестве посла от Польши, и как он, Димитрий, с великой скорбью (которую он все же должен был затаить) смотрел на своего предателя Бориса, восседавшего на его отцовском наследном троне.

Подобными письмами, которые Димитрий во множестве рассылал в города по всей земле, он добился того, что московиты толпами отпадали от Бориса и переходили на его сторону, признавали его за законного наследного государя и отправлялись к нему в Путивль. В это время Борис послал из Москвы своему воеводе в лагере под Добрыничами много тысяч рублей, чтобы выдать немцам их годовое жалованье и отблагодарить их за выказанную верную службу и честное поведение и призвать их и впредь выказывать подобную же верность, а при этом еще и обещать им также, что их годовое жалованье и поместья будут улучшены и увеличены и что даже если у него не останется ничего, кроме рубашки, то и ее он готов будет разделить с ними.

Военачальнику Борис приказал со всеми силами идти на Кромы, взять этот городишко, а Корелу, который с подчиненными ему казаками отступил туда во время прошлой битвы, истребить полностью. Но поскольку полководец князь Иван Мстиславский после полученных в этой битве 15 ранений не совсем еще оправился, Борис придал ему для замены еще одного знатного вельможу, князя Катырева. Это очень возмутило некоторых важных персон (которые почитали себя более пригодными для этого), и даже настолько, что они с несколькими тысячами людей отпали и перешли к врагу. Однако оба полководца, и Мстиславский, и Катырев, вместе с иноземцами выказали усердие, осаждая деревянный городишко Кромы. Иноземцы подожгли его, так что он выгорел дотла и не осталось от домов ни одного кола. Казаки вырыли вокруг всей оборонительной ограды снаружи и изнутри глубокие рвы. Из обоих рвов землю повыбрасывали наверх и сделали изнутри под оградой так много сквозных лазеек, что можно было, если нужно, мигом выйти и войти. Свои жилища казаки, подобно мышам, устроили тоже в земле, так что никакой пушкой их нельзя было потревожить. От наружного рва они прорыли к шанцам московитов маленькие рвы и прятались в них.

Когда московиты приближались для схватки или посылали людей на штурм, казаки, как мыши, вылезали из земляных нор и храбро оборонялись, а если московиты начинали одолевать их, они живо через отверстия забирались снова во внутренний ров и ждали там преследования со стороны московитов, но тех мороз пробирал по коже, и они не хотели залезать туда; так они и стояли там около 3 месяцев, расстреляли много пороха и свинца и ничего не добились, ибо слишком много было у них измены, и она с каждым днем усиливалась, даже настолько, что однажды среди бела дня 500 казаков, которых Димитрий послал из Путивля на помощь осажденным, проехали через один из московитских лагерей в Кромы с сотнями саней, груженных съестными припасами, прежде чем московиты из другого лагеря заметили это.

Когда оба военачальника сообщили царю в Москву о столь великой измене, о ежедневном отпадении бояр и князей и о том, что их войско из-за этого ежедневно уменьшается, а у врага значительно увеличивается и усиливается, из-за чего они находятся в большей опасности, не зная, кому из тех, кто еще с ними, можно, а кому нельзя доверять, а также о том, что к Димитрию непрерывно прибывают польские конники и поэтому, надо полагать, он опять выступит в поход и померится с ними силами, причем, по их мнению (вследствие слишком большой измены), почти нет никакой надежды выстоять против врага, а тем более одержать над ним победу,— все это так напугало Бориса, что он впал в уныние и, приняв яд, лишил себя жизни.

13 апреля утром он был бодр и здоров, к вечеру его не стало, и на следующий день он был положен в Московском Кремле, в церкви, подле прежних царей. Так над бедным государем свершился «закон воздаяния за зло равным злом». Как он злоумышлял против прирожденного царевича и приказал его убить, так и на его царство во все время его правления покушались. Ему не выпало счастья умереть от руки своих врагов, а пришлось самому стать своим палачом и лишить себя жизни, приняв яд. О, «нечистая совесть, как ты труслива!». Он владел царским престолом неполных восемь лет, с 1 сентября 1597 года до 13 апреля 1605 года.

16 апреля военачальник князь Мстиславский был отозван из стана в Москву помочь молодому царю решать и вершить дела правления, а на его место военачальником был назначен и послан к войскам господин Петр Федорович Басманов, которого (как было сказано выше) царь Борис, незадолго до того сделал рыцарем и очень щедро одарил землей, крестьянами, золотом, серебром и др.

Басманов приказал, чтобы все в лагере— немцы, московиты, поляки, шведы, татары, казаки и пр.— принесли положенные клятвы и присягнули молодому царю. Но эту клятву соблюдали ровно столько времени, сколько голодная собака соблюдает пост, ибо через 3 недели умомянутый Басманов сам нарушил клятву, отпал от молодого царя вместе со многими другими воеводами и многими тысячами московитов, почти со всем лагерем, и все пошли в Путивль к Димитрию, за исключением немцев. Те в суматохе отделились от них с несколькими тысячами московитов и вернулись в Москву к своему государю, молодому царю, которому очень по душе пришлось их постоянство, и он щедро пожаловал и одарил их, да еще приказал объявить их всенародно самыми верными и постоянными. Димитрий был немало обрадован этим бесчестным делом, оно открыло и отворило ему все пути и дороги, двери и окна к счастью. Со своим вновь набранным войском из поляков, казаков и отпавших хитрых московитов он снова выступил в поход, взял направление из Путивля на Кромы и дальше.

Он отправлял в Москву к жителям города многих посланцев с письмами, всячески убеждая их вовремя одуматься и предотвратить свое несчастье и гибель, уничтожить его врагов, Годуновых, и без дальнейшего противодействия признать его прирожденным государем. Он заверял их, что если это произойдет, он будет милостив к ним, и кончал угрозой, что, если они этого не сделают, а будут и дальше держать сторону его врагов, незаконных владетелей престола, и поддерживать их,— хотя они ведь знают, что почти все войско признало и приняло его, как истинного наследного государя, благодаря чему он овладел многими крепостями и городами и уже не встречает больше ратного сопротивления,— значит, они своим неразумием и упорством вынудят его идти с войском на Москву, а тогда конец всякому милосердию. Пощады не будет даже дитяти во чреве матери, поскольку ему, Димитрию, придется силой заставить их подчиниться и покориться ему. Родственники молодого царя, Годуновы, дали приказ всех этих посланцев, кто бы ни попадал в их руки, сажать в тюрьму, пытать без всякой пощады и предавать мучительной смерти.

Наконец, Димитрий 3 июня послал одного знатного боярина с подобным же письмом в большое селение Красное село, называемое иногда также Царским селом, расположенное у самой Москвы, где жили богатые купцы и золотых дел мастера, имевшие в Москве друзей и родственников. В этом письме он сообщал им, сколько писем и посланцев одного за другим он направлял к ним и к жителям Москвы и как ни один из них к нему не вернулся, ибо всех их убили, а он, не зная, народ ли в этом повинен или это сделали господа Годуновы тайком и без ведома народа, хочет узнать это через боярина, а этот боярин будет последним посланцем, которого он направляет к ним в Красное село, где никто из Годуновых не живет; если этот тоже вернется с недобрыми вестями, то даже дети во чреве матери поплатятся за это. Если же он приедет назад в добром здравии и с их повинной, то он всемилостивейше воздаст им за это. Жители этого села со всем уважением встретили и приняли боярина и послание с призывом Димитрия; спешно собралось несколько тысяч человек, проводили боярина с письмом через всю Москву до главной церкви, называемой Иерусалимом, что у самых кремлевских ворот, возвели его там на Лобное место, созвали жителей Москвы, огласили письмо Димитрия и выслушали устное обращение боярина. После того как это было сделано, они посовещались друг с другом, обменялись мнениями и, наконец, решили следующее: раз вся страна, все князья и бояре перешли к Димитрию, а он с большим войском стоит так близко у ворот, и ему не оказывается больше никакого сопротивления в поле, да к тому же их город Москва не обеспечен и не располагает воинскими людьми, а все люди перешли к Димитрию, чего не могло бы произойти, если бы он не был законным наследником, то неразумно защищать дольше себя и город от Димитрия и ради Годуновых (этих незаконных, похитивших престол властителей, которые к тому же ведь и не могут защищать или оборонять их) ввергать себя с женами и детьми в пучину величайшего бедствия и гибели. А наиболее краткий и правильный путь, если они хотят спасти себя, своих и весь город — это послать Димитрию с боярином повинную грамоту от себя и своих и просить помилования и сдаться. А чтобы их тем вернее приняли на милость, то не худо было бы Годуновых, которые изгнали царевича Димитрия в его юности и тем причинили вред всему государству, лишить власти и взять под стражу. Между тем из Кремля пришло несколько знатных вельмож, князей и бояр, оставшихся еще на стороне молодого государя, Борисова сына, и его родственников Годуновых, и позвали принесшего письмо в Кремль. Но народ его не пустил, а стал требовать, чтобы князья и бояре сказали и сообщили, куда девались посланцы и письма, о которых теперь требуются сведения и отчет. С этими словами «господин наш» начал бунтовать, желать удачи приближающемуся к городу Димитрию, громко восклицая: «Дай Боже, чтобы истинное солнце снова взошло бы над Русью. До сих пор мы сидели во мраке, теперь снова забрезжил истинный свет». Превознося Димитрия и ругая Годуновых, они в неистовстве кинулись в Кремль и так безудержно и злобно поносили и порочили покойного царя Бориса, его сына и его родственников (что дальше некуда). Среди многих тысяч людей ни один не вспомнил о том, что все же Борис сделал очень много добра всей земле, что за восемь лет своего правления он ввел столько больших улучшений. Все это и то, что он содержал этих подлецов во время дороговизны, было начисто забыто, как будто он ровно ничего достойного похвалы не сделал. Его сына, молодого царя, которому они только что присягали, его мать, царскую вдову, его сестру и всех, кто был из рода Годуновых, схватили, дворы их разграбили и опустошили, их самих, их жен и детей раздели донага, заковали в железо, бросили на навозные телеги и повезли без подушек и одеял, не разбирая дороги, в дождь и непогоду из Москвы на заточение в другие крепости за много миль от Москвы. Некоторые из них умерли в дороге, остальные умерли с голоду и погибли в тюрьмах. Истинно глаголет пророк: «Знатные будут низвергнуты, взращенные в неге и холе будут изнемогать и терпеть нужду». Молодой царь Федор Борисович, его мать и сестра на этот раз еще остались (однако лишенные своего величия) в Москве на собственном дворе Бориса, их как пленников усиленно охраняли и стерегли.