Григорий Распутин-Новый - Алексей Варламов

Меня ласкали, он говорил, что грехов на мне нет, а если и есть, то они от врага, и так постепенно у меня созрело убеждение полного спасения и – что все мои грехи он взял на себя, и с ним я в раю. Я стала жить, явилось сознание жизни христианской, желание исправиться и следить за собой и быть в молитве непрестанно, призывая милосердие Бога своего. Я уже знала, что женский пол очищается от сближения с ним, но не знала точно: как и что? Но знала, что меня ждет испытание в отношении чувства. Я была спокойна, к нему не чувствовала ничего, и ласки его иногда меня тяготили – бесконечные прижимания и поцелуи, с желанием поцелуя в губы. Я скорее видела в них опыт терпения и радовалась концу их.

Мои родные, видя во мне перемену от смерти к жизни, поверили и полюбили его и были благодарны и даже по его просьбе решили пустить меня с моим сыном в Покровское на некоторое время. Уезжая, он сказал, что я еду надолго, я уже верила всему, и хотя не собиралась надолго, но покорилась и верила. Ехали Григорий, одна сестра, я и сын. Вечером, когда все легли – но, Господи, что вы должны услышать, – он слез со своего места и лег со мной рядом, начиная сильно ласкать, целовать и говорить самые влюбленные слова и спрашивать: "Пойдешь за меня замуж?" Я отвечала: "Если это надо". Я была вся в его власти, верила в спасение души только через него, в чем бы это ни выразилось. На все это: поцелуи, слова, страстные взгляды, на все я смотрела как на испытание чистоты моей любви к нему, и вспомнила слова его ученицы о смутном испытании, очень тяжком. Господи, помоги. Вдруг он предлагает мне соблазниться в грешной любви, говоря, что страшно меня любит и что это будет тайна… Я была тверда, что это он испытывает, а сам чист, и, вероятно, высказала, потом что он предложил мне убедиться, что он меня любит как мужчина – Господи, помоги написать все, – заставил меня приготовиться как женщине… и начал совершать, что мужу возможно, имея к тому то, что дается во время страсти…

Он совершал тогда все, что ему надо было, полностью, я томилась и страдала, как никогда, но я же и молилась, и всю себя отдала Господу. Господу известно, что было со мной… я только помню мимолетное, но глубокое чувство горечи и боли осквернения моего чего-то драгоценного. Но я стала тотчас же молиться, увидев, что Григорий кладет бесчисленное множество поклонов земных с его всегда какой-то неестественной быстротой… Моя страсть эта улеглась и как бы уснула…

Утром и днем Григорий очень ласкался и этим возбуждал ревность в сестре, даже большое огорчение. Вечером лег с ней, я молилась за нее. Потом опять пришел ко мне с тем же и сказал, что у него не было еще ни одной, которая перенесла бы так твердо, и что каждую, на которую он надеется, "испытывает". Я спрашивала: "Неужели нельзя иначе исцелить эту страсть в нас?" – и он отвечал: "Нет". Я ему сказала: "Значит, вы особо от всех святых, прежде бывших, призваны исцелить нас преимущественно от первородного греха, так увлекшего все человечество?" Ему очень понравилось мое определение, он ответил: "Вот истинно ты сказала"».

Исповедь Хионии воспринимается сегодня скорее как литературный документ, нежели как документальное свидетельство распутинского «распутства». Верить нам этой исповеди или нет, так даже ставить вопрос некорректно. Вопрос можно и нужно поставить иной: верили или нет этой (или похожей на эту) исповеди Феофан, Царь, Царица, ее новый Духовник протоиерей Александр Васильев?

«Хиония, вдова офицера, обиделась на меня за то, что я про ее отца сказал, что он будет в аду вместе с чертями угли в печи класть, – якобы жаловался Распутин Илиодору. – Обиделась, написала про меня разной чуши целую тетрадь и передала царю. А царь вот вчера пригласил меня и спрашивает: "Григорий, читать эту тетрадь али нет?" Я спрашиваю: "А тебе приятно читать в житиях святых, как клеветники издевались над праведниками?" Он говорит: "Нет, тяжело". "Ну, как хочешь, так и делай". Николай взял тетрадь, разорвал на четыре части и бросил в камин».

Свою оценку действиям Феофана дал и игумен Серафим (Кузнецов), автор книги «Православный царь-мученик».

«Впоследствии у Григория Распутина с епископом Феофаном вышли неприятности, последний ставил в вину Григорию Распутину то, что якобы ему одна какая-то женщина открыла на исповеди – неблагопристойное поведение старца Григория. Епископ Феофан и здесь показал свою неопытность духовную, на слово поверил этой женщине, которая, впоследствии оказалось, все это придумала; но это еще ничего, он доложил Царице, что ему на исповеди такая-то открыла нехорошее по отношению поведения Григория. Каково же было глубоко верующей Императрице слышать от своего духовника то, что ему было открыто на исповеди! Значит, сегодня он будет говорить одно, завтра – другое <…> Этим своим поступком, недопустимым для духовника, он решительно оттолкнул от себя так преданную доселе духовную дочь – Царицу, которая чуть-чуть совершенно не потеряла веры в подобных епископов-духовников <…> отказ от своих слов, сказанных на исповеди епископу Феофану, женщины укрепили убеждение царицы по отношению своего духовника епископа Феофана и Григория Распутина. Впоследствии ей казалось, что все то, что пишут и говорят про Григория, все это по зависти клевещут на него и трудно было ее в этом разубедить».

Что за женщина сначала призналась на исповеди, а потом отказалась от своих слов – сказать трудно. Скорее всего, это была не Берладская, но Вишнякова, и произошло это весной или летом 1910 года, по возвращении Мери из Покровского. Но самое главное даже не это. Существуют косвенные свидетельства того, что отчасти слухам о падениях Распутина Императрица верила и пыталась найти поведению своего Друга объяснение. Протопресвитер Шавельский приводит в мемуарах свой разговор с духовником Царской Семьи, сменившим епископа Феофана после того, как тот выступил против Распутина:

«О. Васильев не отрицал ни близости Распутина к царской семье, ни его огромного влияния на царя и царицу, но объяснял это тем, что Распутин, действительно, – человек, отмеченный Богом, особо одаренный, владеющий силой, какой не дано обыкновенным смертным, что поэтому и близость его к царской семье и его влияние на нее совершенно естественны и понятны. О. Васильев не называл Распутина святым, но из всей его речи выходило, что он считает его чем-то вроде святого.

– Но ведь он же известный всем пьяница и развратник. Слыхали же, наверное, и вы, что он – завсегдатай кабаков, обольститель женщин, что он мылся в бане с двенадцатью великосветскими дамами, которые его мыли. Верно это? – спросил я.

– Верно, – ответил о. Васильев. – Я сам спрашивал Григория Ефимовича: правда ли это? Он ответил: правда. А когда я спросил его: зачем он делал это, то он объяснил: "для смирения… понимаешь ли, они все графини и княгини и меня грязного мужика мыли… чтобы их унизить".