Малыш - Альфонс Доде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так проходит много дней, дней без часов, дней полного хаоса – и вдруг, в одно прекрасное утро Малыш испытывает странное ощущение. Словно его только что вытащили со дна моря. Его глаза видят, уши слышат, он приходит в себя… Мыслительный аппарат, дремавший в одном из уголков его мозга с его тонким, как волосы феи, механизмом, просыпается и приходит в движение; он двигается сначала медленно, потом немного быстрее, затем с бешеной быстротой, – тик! тик! тик! – можно подумать, что все сейчас разлетится вдребезги. Чувствуется, что этот замечательный аппарат создан не для сна и что он желает теперь наверстать потерянное время… Тик! Тик! Тик!.. Мысли скрещиваются и спутываются, как шелковые нити… «Где я, бог мой?.. Что это за постель – такая большая?.. А эти три женщины там у окна, что они делают?.. И это черное платье, которое сидит ко мне спиной, разве я его не знаю?.. Мне кажется, что…»
И чтобы лучше разглядеть это черное платье, которое ему кажется знакомым, Малыш с трудом приподнимается на локте, нагибается, но тотчас же в ужасе откидывается назад… Прямо против него посреди комнаты он видит большой ореховый шкаф со старинными железными украшениями. Он узнает его… Он уже видел его во сне. Тик! Тик! Тик! Мыслительный аппарат начинает двигаться с быстротой ветра… Теперь Малыш вспомнил… Гостиница Пилуа, смерть Жака, похороны, возвращение с Пьеротом под проливным дождем, – он все теперь вспомнил… все… Увы! возрождаясь к жизни, несчастный Малыш возрождается для страдания, и первое его слово – стон. Услыхав этот стон, все три женщины, работающие у окна, вздрагивают. Одна из них, самая молодая, встает с криком: – Льда! Льда! – подбегает к камину, берет кусочек льда и подносит к губам Малыша. Но Малыш не хочет льда… Он тихонько отталкивает руку, ищущую его губ, – слишком изящную руку для сиделки! – и говорит дрожащим голосом:
– Здравствуйте, Камилла!..
Камилла Пьерот так поражена тем, что умирающий заговорил, что в полном изумлении стоит неподвижно с протянутой рукой, и кусочек прозрачного льда дрожит в ее розовых пальцах.
– Здравствуйте, Камилла! – повторяет Малыш. – Я прекрасно узнал вас, поверьте!.. Голова моя теперь в полном порядке. А вы? Видите ли вы меня?.. Можете вы меня видеть?..
Камилла Пьерот широко раскрывает глаза.
– Вижу ли я вас, Даниэль?.. Ну, разумеется, я вас вижу!..
Тогда, при мысли, что шкаф солгал, что Камилла Пьерот не ослепла, что его сон, страшный сон, не оказался пророческим до конца, Малыш набирается храбрости и решается задать еще несколько вопросов.
– Я был очень болен, не правда ли, Камилла?
– Да, Даниэль, очень больны…
– И я лежу уже давно?..
– Завтра будет три недели…
– Боже мой! Три недели!.. Уже три недели как Мама Жак…
Он не кончает фразы и, рыдая, прячет голову в подушки…
В эту минуту в комнату входит Пьерот с новым доктором (если болезнь продлится, тут перебывает вся медицинская академия), знаменитым доктором Брум-Брумом, который сразу приступает к делу и не занимается застегиванием своих перчаток у изголовья больных. Он подходит к Малышу, щупает пульс, осматривает глаза, язык, потом, обращаясь к Пьероту, говорит:
– Что же вы мне сказки рассказывали?.. Ведь он выздоровел, ваш больной!..
– Выздоровел?! – повторяет Пьерот, складывая молитвенно руки.
– Настолько выздоровел, что вы немедленно выбросьте весь этот лед за окошко и дайте вашему больному крылышко цыпленка, которое он запьет Сен-Эмильоном!.. Ну, ну, перестаньте отчаиваться, милая барышня, – через неделю этот молодчик, так ловко надувший смерть, будет уже на ногах, – могу вас в этом уверить… А пока, эти дни, держите его еще в постели и охраняйте от всяких волнений и потрясений. Это самое главное… Остальное предоставим природе – она лучше умеет ухаживать за больными, чем мы с вами…
Затем знаменитый доктор Брум-Брум дает щелчок в нос пациенту, улыбается мадемуазель Камилле и быстро удаляется в сопровождении добряка Пьерота, который плачет от радости и все время повторяет:
– Ах, господин доктор, вот уж, правда, можно сказать!..
После их ухода Камилла хочет заставить больного уснуть, но тот энергично протестует.
– Не уходите, Камилла, прошу вас… Не оставляйте меня одного… Как вы хотите, чтобы я спал, когда у меня такое горе?..
– Да, Даниэль, это необходимо. Необходимо, чтобы вы уснули. Вам нужен покой; это доктор сказал… Ну, послушайтесь, будьте же благоразумны, закройте глаза и не думайте ни о чем… Я скоро опять приду и, если узнаю, что вы спали, останусь дольше.
– Я сплю… сплю… – говорит Малыш, закрывая глаза. Потом, спохватившись: – Еще одно слово, Камилла… что это за черное платье я видел здесь?
– Черное платье?!
– Ну, да! Вы отлично знаете. Маленькая женщина в черном платье, которая работала там с вами у окна… Сейчас ее нет… Но я только что видел ее, я в этом уверен.
– Нет, Даниэль, вы ошибаетесь… Я работала здесь сегодня все утро с госпожой Трибу, знаете, с вашим старым другом, которую вы называли дамой высоких качеств. Но госпожа Трибу не в черном… она все в том же зеленом платье… Вы, верно, видели это во сне… Итак, я ухожу… Спите хорошенько…
С этими словами Камилла Пьерот поспешно уходит, очень смущенная, с пылающими щеками, словно она только что солгала. Малыш остается один, но уснуть он все же не может. Машина с тонкими колесиками с дьявольской быстротой вертится в его глазах. Шелковые нити спутываются… Он думает о своем дорогом Жаке, покоящемся на Монмартрском кладбище; он думает о Черных глазах, об этих чудных звездах, точно нарочно для него зажженных провидением, и теперь… В эту минуту дверь тихо, тихо приотворяется, кто-то хочет войти в комнату, и почти тотчас же затем слышится голос Камиллы, произносящей шепотом:
– Не входите!.. Волнение убьет его, если он вдруг проснется!..
Дверь медленно закрывается, так же тихо, как и открылась, но, к несчастью, подол черного платья попадает в щель, и Малыш это видит.
