Луна доктора Фауста - Франсиско Эррера Луке

28. ЭЛЬ-ТОКУЙО

На рассвете раздался повелительный голос Вильегаса:

– Капитан Альмарча!

– Слушаю, сеньор.

– Вы со своими людьми останетесь здесь еще дня на три, дождетесь отряда Кинкосеса.

– Но позвольте, сеньор Вильегас…

– Не рассуждать! – оборвал его тот. – Повинуйтесь!

– Слушаю…– отвечал Альмарча и отдал приказ своим кавалеристам.

Дорога в Эль-Токуйо была ровной и гладкой. Филипп шепотом передал падре Туделе слова Янычара. Священник сделался бледен как полотно.

– Так зачем же лезть на рожон? Прикажите остановиться и немедля повернуть назад. У нас пятнадцать человек, у Вильегаса только двенадцать. Соединимся с отрядом Кинкосеса, он, должно быть, уже на подходе.

– Не пристало человеку, облеченному властью, уклоняться от встречи, – гордо ответил Филипп. – Губернатор я или не губернатор?

– Нет, ваша милость. Не истолкуйте мои слова превратно, но власть держится силой, а. силы у вас нет. Больше половины ваших людей вас недолюбливают. И дело тут не в ваших свойствах и качествах, а – как ни горько мне говорить это – в исконной и природной кастильской спеси, на которой ловко сыграл Хуан Карвахаль.

– Успокойтесь, падре, – сказал Филипп. – Мне ли не знать, что представляет собой этот надутый чванством и завистью человечишка. Ни разу в жизни не брал он в руки меча…

Священник придержал коня и взглянул на Гуттена так, словно тот открылся ему с новой, неведомой стороны.

– Дон Филипп, сын мой, растолкуйте мне, ради бога, зачем вы лезете прямо к волку в пасть? Чего вы хотите – вернуть себе должность или отбить у Карвахаля его любовницу, помрачившую ваш разум?

– Разумеется, должность! – залившись румянцем, ответил Филипп.

– Ох, не верю! Вы так и не научились врать! Тут дело не в должности, а в бабе. Если бы страсть не снедала вас, вы дождались бы прибытия Кинкосеса.

К вечеру вдалеке блеснули огни.

– Вот и Эль-Токуйо, – показал на них Вильегас. – Через час будем на месте.

Повернувшись к одному из своих солдат, он приказал:

– Скачи вперед. Уведомь сеньора губернатора.

При въезде в городок Филипп, глазам своим не веря от счастья, увидел чету карликов, скакавших ему навстречу.

– Вот он! Вот он! – вне себя от восторга кричала Магдалена, подпрыгивая в седле своего пони.

Гуттен подхватил ее и перенес к себе в седло. Перико одним прыжком взобрался на круп его коня. Все трое обнялись, расцеловались и на радостях прослезились.

– Я уж думал, никогда больше вас не увижу, – плача, говорил Филипп.

– И мы, и мы тоже не чаяли с тобою встретиться, – всхлипывал Перико.

– Меня в свою компанию не зачисляй, дурень ты безмозглый! – накинулась на него Магдалена. – Я всегда знала, что вернусь к хозяину. Господь не допустил бы такой беды, и колдун Торреальба, лекарь Карла, мне так и сказал.

– Какого Карла?

– Императора Карла Пятого, какого же еще?

– Да как же ты, пигалица бесстыжая, смеешь называть нашего государя по имени?

– Подумаешь! Что тут такого? Ну да оставим это. Знаешь ли ты, повеса, – зашептала она на ухо Филиппу, – что я осведомлена о всех твоих шашнях с Каталиной? Красивая она, тебе повезло, и влюблена в тебя, как кошка. А этот Карвахаль росточком чуть выше Перико, и уж такой гадкий, такой гадкий!.. Он тебя ненавидит. Берегись его. Ну, вот мы и приехали. Теперь мы с Перико вернемся к Карвахалю, чтобы тот не заподозрил чего-нибудь. Этот дурак, верно, считает: с глаз долой – из сердца вон.

Расцеловавшись с Филиппом, карлики спрыгнули с коня, сели на своих пони и поскакали прочь.

На пустыре, тщившемся казаться городской площадью, под исполинской кроной сейбы всадники остановились.

– Здесь вы поживете, ваша милость, – сказал Вильегас, указывая на чистенькую хижину, и помог Филиппу спешиться.

Появившийся в эту минуту Вельзер в слезах пал Гуттену на грудь.

– Филипп! Филипп!

– Что случилось? Рассказывай толком!

Вмешался Вильегас:

– Друзья мои, войдите под этот приветный кров, а я пока засвидетельствую свое почтение губернатору и извещу о нашем прибытии.

С этими словами он направился через площадь к большому дому.

– Мы погибли, Филипп! – вскричал Вельзер, чуть только тот ушел. – Янычар рассказал тебе чистую правду. Педро Лимпиас оказался самым подлым изменником из всех, кого я видел в жизни. Когда мы прибыли в Акаригуа, он взбунтовал отряд и пригрозил оставить меня одного, если я откажусь следовать с ним в Кубагуа. Прочее тебе известно. Этот негодяй на всех углах распинается о том, как он ненавидит тебя и всех немцев.

– Это ему даром не пройдет, – сквозь зубы процедил Филипп.

– Будь осторожен! Лимпиас сделался теперь ближайшим приспешником Карвахаля, который при всей гнусности своего нрава обходится со мною довольно учтиво.

– Я приехал, и теперь все переменится.

– Не знаю, не знаю… Карвахаль правит тут самовластно.

– А что же наши?

– Ах, все они держат сторону Лимпиаса, то есть Карвахаля, и безбожно льстят ему, пресмыкаются перед ним, а тебя поносят…

– Вот как?

– Да, Филипп, поносят и бранят.

– Хорошо же. Посмотрим, что они запоют, когда подойдет отряд Кинкосеса.

Хижина, крытая соломой, была просторна и чиста. Четверо солдат подвесили гамаки, а потом какой-то негр, недобро ухмыляясь, принес поесть, сказал, что будет прислуживать им, и сел у порога на корточки. Солдаты, покончив с гамаками, выстроились у дверей с алебардами. Взглянув на них, Филипп заметил:

– Любопытно узнать, сторожат они нас или же отдают почести?

– Без сомнения, друг мой, первое ваше предположение резонней, – с кроткой покорностью судьбе отвечал падре Тудела.

Через полчаса пришел Вильегас:

– Губернатор поздравляет вас с благополучным прибытием и просит извинить, что за поздним временем не сможет сегодня принять долгожданных гостей. Завтра в первом часу пополудни он приглашает вас на обед с участием городских нотаблей, а пока что желает вам, сеньор Гуттен, доброй ночи.

– Этот малый цену себе знает, – язвительно заметил капеллан, – а до вас явно снисходит.

– Пусть не думает, что я проглочу это оскорбление, – вспыхнул Филипп. – Сейчас же отправлюсь и выскажу ему все, что я о нем думаю!

Падре Тудела вскочил и загородил выход.

– Вы с ума сошли, Филипп! Бог с вами! Умерьте свои порывы, если хотите выпутаться из беды. Дождитесь утра, и попробуем выйти отсюда. А пока попробуйте-ка узнать, под стражей мы или нет.

Филипп, переведя дух, счел этот совет разумным и направился к двери. Когда он ступил за порог, латники взяли на караул.

– Ну что ж, добрый знак, – прошептал священник. – Карвахаль желает уладить дело миром.

В поселении, по словам Вильегаса, нашли себе приют триста пятьдесят испанцев, не считая индейцев племени какетио, перебравшихся сюда из Коро, и местных. Всего же в округе проживало около ста тысяч туземцев.

– Пусто, – сказал Гуттен, оглядев площадь.

– Час-то поздний, – зевая, ответил священник.

– Поглядите-ка, падре! – весело воскликнул Филипп, указывая на дом губернатора. – Ведь это же наш добрый и давний друг Эрнан Перес де ла Муэла!

Лекарь, стоя возле жаровни, вел оживленную беседу с двумя солдатами. Филипп приветливо окликнул его, но тот, видимо, не узнал своего бывшего командира. Когда же Филипп стал так, чтобы пламя осветило ему лицо, лекарь наконец холодно поклонился и пошел к нему навстречу. Приблизившись почти вплотную, он торопливо зашептал:

– Напрасно вы, сударь, обрадовались мне при посторонних: мы все тут под топором ходим. Губернатор – настоящий Вельзевул: он вынудил меня покинуть Коро под угрозой смерти, а кое-кого и вправду повесил, придравшись к какому-то пустяку. По сравнению с этим бесноватым Хорхе Спира кажется невинным агнцем. Берегитесь Педро Лимпиаса: он ненавидит вас. Мне и самому пришлось на словах отречься от вашей милости, чтобы не попасть в беду. Против вас затевается что-то недоброе… Теперь позвольте я ощупаю вам лоб, словно вам нездоровится и вы попросили моей помощи. Я друг вам, дон Филипп, но моя жизнь мне дорога… Храни вас бог, сударь!

С этими словами он повернулся и, пройдя три шага, сплюнул.

– Дело плохо, дон Филипп, – в испуге проговорил падре Тудела. – Хуан Карвахаль – господин положения, а мы у него в плену. Вернемся-ка поскорее домой, а завтра минута в минуту явимся на обед.

По дороге они увидели чернокожего слугу – улыбаясь, тот сидел посреди улицы и внимательно следил за ними.

Поутру Вильегас явился за Гуттеном и его спутниками.

– Пора! Пора! – благодушно восклицал он. – Губернатор ждет нас! Не годится заставлять его ждать!

На площади под исполинской сейбой был богато накрыт стол, вокруг которого стояла дюжина табуретов. Мельхиор Грубель-младший со всей учтивостью поспешил навстречу гостям.