Война и мир Ивана Грозного - Александр Тюрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее Штаден показывает, что и момент для свержения Ивана был выбран подходящий. 21 сентября 1567 г. царь вышел с войском для участия в большом хорошо подготовленном походе и находился уже неподалеку от литовских рубежей. А ведь большие походы на Запад случались далеко не каждый год.
«Великий князь (царь Иван) ушел с большим нарядом; он не знал ничего об этом сговоре и шел к литовской границе в Порхов. План его был таков: забрать Вильну в Литве, а если нет, так Ригу в Лифляндии…»
Таким образом, мы видим заговоре в разгар войны, в период максимального напряжения сил, накануне важнейшего похода на Литву, который мог бы кардинально изменить ход войны. (Литовско-русское простонародье и часть мелкопоместной литовско-русской шляхты были фактически союзниками царя, а Иван Васильевич был всегда крайне удачлив в своих военных походах.)
В это же время, осенью 1567 г., польский король Сигизмунд II собрал в белорусском местечке Радошковичи большую армию. Польско-литовские войска готовятся вовсе не к защите Вильны или Риги, не к борьбе с наступающими царскими войсками. Король замер в предвкушении радостных известий из Москвы и готов немедленно поддержать бояр-заговорщиков. Польско-литовская армия в Радошковичах — это сила, которые должна закрепить успех заговора при помощи интервенции (так и хочется сказать но новоязе — «гуманитарной интервенции»).
Шлихтинг был информирован о сговоре польского короля с московскими боярами, но, как боец пропагандного фронта, скрыл правду. Единственная его задача была выставить царя Ивана в виде такого-сякого тирана, а бояр-заговорщиков, как невинных жертв такого-сякого тиранства. (Кстати, этот польский шляхтич, будучи военнопленным, жил в Москве совершенно вольно, опровергая басни об ужасных муках поляков и немцев, попавших в лапы московитов.)
Впрочем, на всякого мудреца довольно простоты. В своих кратких «Новостях», которые Шлихтинг составил сразу после бегства из Москвы, он напрямую называет Челяднина-Федорова злонамеренным заговорщиком. И даже в чисто-пропагандистских «Сказаниях», сочиненных позднее по указанию короля Сигизмунда II Августа, Шлихтинг проговаривается: «Если бы король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю».[44] Если под «подданными» понимать бояр-заговорщиков из партии Челяднина и Старицкого, то мы видим, что интересы родовой аристократии окончательно разошлись с интересами других сословий государства (которые выразили свою позицию на состоявшемся в 1566 г. Земском соборе).
Историк Р. Скрынников, многие годы бывший главным разоблачителем «кровавой опричнины» в последнем варианте своей книги «Иван Грозный» вынужден был признать: «Будучи осведомлены об усилившихся трениях между опричниной и земщиной, литовцы попытались ускорить выступление недовольных и обратились с тайными воззваниями к главным руководителям земщины — Челяднину, Бельскому, Мстиславскому и Воротынскому. Ввиду того что Воротынский по милости царя сидел в тюрьме (он только что получил свободу), литовцы возлагали на него особые надежды. Удельный князь должен был возглавить вооруженный мятеж. Король обязался прислать ему в помощь войска и передать во владение все земли, которые будут отвоеваны у царя. Чтобы ускорить дело, король послал в Россию в качестве лазутчика старого „послужильца“ Воротынских Козлова, ранее бежавшего в Литву. Лазутчик пробрался в Полоцк, где находился Челяднин, и вручил ему письма… Планы вооруженного мятежа в земщине были разработаны в мельчайших деталях».
Король Сигизмунд II Август в своих посланиях не только обещал передать князьям и боярам земли, отвоеванные поляками у царя, но и договаривался с ними о выдаче Ивана Васильевич. «… Много знатных лиц, приблизительно 30 человек, с князем Иваном Петровичем (Челядниным) во главе, вместе со своими слугами и подвластными, письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки вашего королевского высочества, если бы только ваше королевское высочество двинулись на страну», — пишет Шлихтинг в кратких «Новостях».[45] Можно предположить, что благодарные бояре отдали бы в руки ляхов не только государя. В случае успеха, заговор привел бы к радикальному ослаблению России в ее противостоянии с Западом, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Карамзин, безусловно осведомленный о подноготной событий 1567, тем не менее в своем непринужденном стиле называет получение грамот от короля Сигизмунда «бесчестным подманом наших вельмож со стороны царя». Однако, даже Карамзин считает князя Владимира Старицкого «действительно виновным в попытке захвата власти в противносность закону».
Как пишет Штаден: «Князь Володимир Андреевич открыл великому князю заговор и все, что замышляли и готовили земские (бояре). Тогда великий князь распустил слух, что он вовсе не хотел итти в Литву или под Ригу, а что он ездил „прохладиться“ и осмотреть прародительскую вотчину. На ямских вернулся он обратно в Александрову слободу и приказал переписать земских бояр, которых он хотел убить и истребить при первой же казни…»
В любом государстве, и не только в XVI веке, раскрытие серьезного заговора, в который были вовлечены внешние силы, стало бы причиной скорой расправы над заговорщиками.
Штаден описывает разгром заговора так: «Затем великий князь отправился из Александровой слободы вместе со всеми опричниками. Все города, большие дороги и монастыри от Слободы до Лифляндии были заняты опричными заставами, как будто бы из-за чумы; так что один город или монастырь ничего не знал о другом».
«…Челяднин был вызван в Москву; (здесь) в Москве он был убит и брошен у речки Неглинной в навозную яму. А великий князь вместе со своими опричниками поехал и пожег по всей стране все вотчины, принадлежавшие упомянутому Ивану Петровичу…»
В этом описании мы видим быструю и умную ликвидацию угрозы. Вотчины Ивана Петровича — это не загородные дачки, а феодальные владения, находившиеся в Бежецком Верхе и других регионах страны, с многочисленными военными слугами и боевыми холопами. Согласно синодикам, проанализированным Скрынниковым, во время опричного рейда погибло 293 военных слуг и 50–60 дворян Челяднина-Федорова, крестьяне же не пострадали.
Душещипательная история, рассказанная Шлихтингом, гласила, что Челяднин-Федоров был казнен годом позже — собственноручно заколот царем.
Напомним, что Иван Петрович Челяднин-Федоров был не только одним из богатейших бояр, но и давним сторонником клана Шуйских. Именно его летописцы прямо называли организатором московских бунтов огненного лета 1547, в ходе которых были истреблены приверженцы Глинских и создана непосредственная угроза жизни царя. В 1562, на должности юрьевского воеводы, он саботировал указания царя. Ко времени заговора 1567 г. Челяднин-Федоров был воеводой в ключевом городе на присоединенной белорусской территории, в Полоцке.
Штаден пишет: «Митрополит Филипп не мог долее молчать в виду этого… И благодаря этим речам добрый митрополит попал в опалу и до самой смерти должен был сидеть в железных, очень тяжелых цепях…»
Такой уж ли «добрый» был метрополит Филипп, если Штаден говорит о его прямой связи с заговорщиками? Новгородский род Колычевых, кстати, поддерживал и мятеж Андрея Старицкого в 1537.
Рассказ Штадена опровергает байки Таубе и Крузе о том, что опричники, по приказу царя, задушили Филиппа Колычева. На самом деле Филипп был сведен с кафедры метрополита только в 1568 г. и находился в тверском Орочском монастыре. Участвовал ли Колычев в заговоре Челяднина-Старицкого сегодня, конечно, уже не определить. В любом случае, казнен он не был и в синодиках не упоминается.
Царь раскрыл заговор, но ему пришлось пожертвовать важнейшим военным походом. Усилия, потраченные на подготовку наступления на Литву, оказались напрасными. Также, как во время оршанского похода 1564 г., боярство нанесло удар в спину армии и государству.
Хотя московский заговор не увенчался успехом, король мог быть доволен. Русские не придут в Вильно. Из пограничной крепости Радошковиц Сигизмунд II вернулся в свой столичный дворец.
Для Владимира Старицкого участие во втором, после 1553, заговоре против царя будет означать смерть. Но не слишком ли долго князь Владимир испытывал терпение своего кузена? Как писал Грозный во втором послании Курбскому: «А князю Владимиру с какой стати следовало быть государем? Какие у него достоинства, какие наследственные права быть государем, кроме вашей измены и его глупости? В чем моя вина перед ним? Что же ваши дяди и господины уморили отца его в тюрьме, а его с матерью в тюрьме держали? А я его и его мать освободил и держал их в чести и благоденствии; а он уже от всего этого отвык».
