Народные русские сказки. Том 1 - Александр Афанасьев

Начал он ходить по подземельному царству, набрел на избушку, взошел туда — в избушке сидит дочь бабы-яги да ковер вышивает. Увидала гостя и вскрикнула: «Ах, Сосна-богатырь! Сейчас моя матушка придет; куда тебя спрятать от нее?» Взяла оборотила его в булавку и воткнула в пяльцы. Приходит баба-яга и спрашивает: «Кто у тебя в избе?» — «Никого, матушка!» — «Что же русским духом пахнет?» Кинулась искать, искала-искала, никого не нашла. Как только баба-яга ушла, красная де'вица бросила булавочку об пол — из булавочки явился Сосна-богатырь; повела его в чулан, в том чулане два кувшина стоят: в синем — сильная вода, в белом — бессильная. «Когда будешь с матушкой драться, выскочи скорей в двери да в чулан, выпей всю воду из синего кувшина и перелей в него из белого».

Только успела это рассказать, как прибегает баба-яга и хочет в богатыря вцепиться. «Постой, матушка! — говорит ей дочь. — Сделай прежде уговор: если он тебя сшибет, пускай даст тебе дух перевести; а если ты его сшибешь, тогда ему просить отдыху». Сосна-богатырь и баба-яга сделали такой уговор и бросились друг на друга; яга-баба ударила его о'б пол. Красная де'вица сейчас закричала: «Матушка! Дай ему отдохнуть». Сосна-богатырь побежал в чулан, выпил из синего кувшина всю воду, перелил в него из белого, воротился в избу, ухватил бабу-ягу и ударил о'б пол. «Дай дух перевести!» — закричала старуха, вскочила, побежала в чулан и напилась бессильной воды. Стали они опять драться; Сосна-богатырь ударил ее так сильно, что до смерти убил; положил мертвую на огонь, сжег и развеял пепел по ветру. Потом взял он красную де'вицу, посадил в сетки и затряс ремнем; богатыри Дугиня, Горыня да Усыня тотчас ее вытащили, опустили опять канат, подняли Сосну-богатыря до половины и оборвали ремень. (Сосна-богатырь упал; его выносит на Русь огромная птица, он женится на дочери бабы-яги, а богатыри, его товарищи, с испугу разбегаются в разные чужедальние земли.)

Надзей папов унук

1

Как не в каким чарстви, не в каким государстви, как жив2 поп, поп удов3 , и как была у евтаго папа доц яго радная. Ета, братиц ты, как ён бярёг яе, и как ён ни ездить куды у приход, ён завсягды' вязець ей гастинцыки: що евта прихожани знаюць, що ёсь у нашаго папа доц и надабиць ей как-нибудь гастинцыка паслаць. И паехав ён у приход — верст за двенадцать дзеревня, ну, ета ён з прицастям паехав, и там ён прицастив цалавека; ну, ладна, и прибярягли4 яго воцинна5 харашо. Ну, ён и забыв, щобы гастинца доцки дали, ну, ён и сев з евтим и паехав дамов.

И едзиць ён па дароги, и гариць цалавеццая галава на дароги, и уся6 згарела, только попил7 ядин астае'тцы. Ён было праехав, патом и уздумав: «Ще ж я праехав? Видзь цалвеццая галава гариць, дай я вазьму, у карман евтат папялок улажу', связу дамов и пагрябу». Ну, узял ён у карман яго и усыпав, сев на' лошадзь апяць и паехав дамов. Ну, прияжджаиць к двару, и сувстрикаиць8 яго до'цка, з лошадзи знимаиць яго; у яго забалела галава, ви'дна з ветру, и яна спаць яго палажила на пярину. Ну, патом яна уздумала ета: «Ах, бацюшка ж мой нябось гастинца привёз!» Яна и цап9 у карман; евтат жи папялок абаратився ларцыкам. Ну, ета яна выхвацила етат ларцык и кажиць10 : «Ну, ларцык! Харашо; а ня знаю, как яго атлажиць»11 . Ну, вот яна выхвацила и лизнула яго и забяреминила. Хто носиць па нядзелям, а яна па цасам; дайшло да таго уремя12 , що радзиць, и радзи'ла; ну, сийцас патом яго и ахрисцили, нарекли имя Надзей, папов унук.

Патом став росць етат маладзениц13 ; хто расцець па гадам, а ён па цасам; шесць14 нядзель концылась — на вуличу к рябятам шулугу15 ганяць пайшов. Вдариць ён па шулуге, шулуга ляциць, тольки звижжить; каму вдариць у нагу — нага проц, каму вдариць у руку — так рука проц, каму у галаву — галава проц. Ета атцы евтих дзяцей и приходзяць к свящельнику етаму, и приходзяць к свящельнику з прозьбай: «Бацюшка! Ни пущайце свайго унука на вуличу гуляць к ребятам, больна16 много ён шкоды17 дзелаець». Каторый гаво'риць — майму галаву' адарвав, друге'й гаво'риць — майму руку адарвав; ни пущайце, гаво'рюць, бацюшка, как можна.

Ну харашо, мог ён вуздержаць яго до самаго лета; ён вырас парядашнай, и гаво'риць ён: «Ну, дзедушка любезнай, що ж мы будзим дзелаць-рабатаць?» Дрянно18 дзед яго узрадовався и гаво'риць: «Доц мая любезная! Слава табе госпадзи! — гаво'риць. — Дав бог наследницка како'га; бог паслав! И каке'й хлапатнэй!19 Що я буду з ним дзелаць? Ну, станим рабатаць. По'йдзим, — гаво'риць, — унуцык мой, ляда20 вывалим». — «По'йдзим, дзедушка!»

И зайшли яны у бало'та, и выбрали яны места такоя припадобная21 . Дзед став нацынаць ель валиць, ён (внук) гаво'риць: «Дзедушка, ты ня поцынай, меня бласлави». — «Ну, — гаво'риць дзедушка, — унуцык, бог цябе блаславиць!» Ён сийцас как на'цав, как по'цав да как став валиць, адна лес трящиць; так сякане'ць з яднаго' бока тапаром, с друго'го дзерива паляцела. Да двенадцатага цасу ён вывалив палтары дясацины ляда. Дзед кажиць: «Ну'жна сечь ме'льця22 да жечь». А ён гаво'риць: «Дзедушка, мы и так груддё23 складзём».

У три дня ета ляда паспела сеяць. Узя'ли яны з дзедам и пасеяли, да врадзився ж авёс, так етакай авёс нисказа'нной. Ну, павадзився в евтат авёс мядзведзь. Пасматрев поп, схадимши, ляда — много зъедзина авса. Приходзиць ён дамов, спрашиваиць унук: «Що, дзедушка, ти какаво наша ляда?» — «Дрянно', унуцык, харашо, тольки ж повадзилась какая-то дзикая лошадзь, дрянно' ись24 и многа зъяну здзелала». — «Как так, дзедушка, скольки трудився я, а яна, евтакая шельма, скольки зъяну надзелала!

Пайду пакаравулю. Пайщи-тка мне кольки ни на ёсь пяноцки»25 . Сев ён, звив аброць26 , паабедав, в лес пайшов. Приходзиць ён в ляда, и вдивився ён, удал добрай моладзиц: «Ах, бог мой, кольки шкоды здзелала, цирпець нивазможна!» — и сев ён сиред ляда на пни. Ну, и сидзиць: патом сийцас мядзведзь и'дзиць з лесу, и пряма у авёс, и взнявся27 и паёнс28 авёс смуниць29 . Ён, добрай моладзиц, и вдивився: «Що ж евта за дива, я евтаких лашадзей не видывав; що б ета за аказия такая, как яна авёс кастиць»30 .

Ета падходзиць ён — мядзведзь — к няму близка, к самому ка пню. Мядзведзь е'тага и ни внываиць31 , що цалавек стаиць; ён думаиць, що ета пень стаиць, и падходзиць к няму близка. Ён сийцас са пня, и цап яго за ву'ши, и схватив; ета схватив и притиснув к зямли яго. Мядзведзь думаиць: що таке'й, и хацев паправитца; ну вуж по'зна ён яму и папя'сца32 ня дав, узяв яго етай аброттю забратав33 и дамо'в повёв. И вёв ён яго дамо'в, мядзвездь какоя дзерива захвациць — з корним вароциць. Ну, и привёв ён яго дамо'в, привязав сиред двара к сталбу и приходзиць у вызбу. «Ну ты, госпадзи, — гаво'риць, — какая лошадзь, дзедушка, разъелась! Как я умарився, тянумши яе дамо'в!» Дзед вышав на двор и вжахнувся34 . «Пасматри-тка, — гаво'риць, — доц мая любезная, що твой сынок, а мой унуцык здзелав» — и кольки время дзивавилися яны. Ён ‹внук› гаво'риць: «Ни дзивуйцися, а гаво'рьти, що мы над етай лошаддю дзелаць будзим, как яна сильна дужа, и що на ёй рабатаць?» — «Вази, — кажиць дзед, — унуцык, дро'вы».

Взяв ён етага мядзведзя и запрёг яго у цялегу, и панёс ён вазиць дро'вы на мядзведзю, и у три дня усе цыста35 загрузив, абклав кругом усё сяление. Етим прицетникам ни выйци, ни выихаць; усё загрузив цыста! И приходзяць ети прицетники к етаму свящельнику и гаво'рюць: «Дзе хоцьте дзеньте яго, щоб ён ня быв; що ж ета за аказия, що у три дни усё сяло загрузив, ни выйци, ни выихаць никак нивазможна». — «Ах, доц мая, — гаво'риць дзед, — що мы будзим дзелаць! Жалка табе сына, а мне унука; ну ж по'шлим яго, куды хош ён — туды и ступай!» Ну, призываиць ён к сабе унука и гаво'риць: «Ну, унук мой любезнай, приходзяць прицетники з прозьбай; жалка мне цибе а ступай ты, унуцык, куда ты уздумав, на все цатыри стораны». — «Эх, дзедушка мой любезнай! Вы б давно и сказали мне евта, я и пашов бы, никольки ня медлимши. Матушка мая любезная! Спяки мне каравашицку»36 . Маць яго спякла яму каравашицку, улажила у хатомацку37 .

Вставав ён ранёшинька, вмывався бялёшинька. Узяв ён евту хатомацку, надзев яе на плецы, блаславився: «Матушка мая любезная и дзедушка мой радзимай, блаславице на пуць, на дарогу». Памалився ён богу и пашов, и вышав ён у цыста поля, и наставив38 ён ни пуцём, ни дарогай, и наставив ён ляса'м дрямуцым, грязям тапу'цым, и ишов ён семь дён без полдён, рот на апашку и язык наатмашку; вышав ён у тридзевятую землю, у тридзесятая чарства, и выходзиць ён у цыстая поля, у крутые горы, — и гуляиць Гарыня-багатырь и горы капком39 капаиць. Приходзиць Надзей, папов унук, к няму и гаво'риць: «Бог помаць, Гарыня-багатырь! Куды какая в цибе сила нязметная. Как ты, — гаво'риць, — гарам капаишь, как шулугу?» А ён гаво'риць яму: «Эх, — гаво'риць, — удал моладзиц! Ни вдивляйся ты маей сили. В тридзевятай земли, у тридзесятам чарстви, — гаво'риць, — как ёсь Надзей, папов унук, так у таго ня евтакая сила! Как привёв ён мядзведзя з лесу, да на мядзведзи усё цысто сяло загрузив. Яго, — гаво'риць, — во'ран кастёв ни заносиць, добрай маладой конь ни завозиць!» А ён гаво'риць: «Ах, брат Гарыня-багатырь! Ни во'ран кости заносиць, а сам добрай моладзиц заходзиць». А ён гаво'риць: «Ах, брат, тык евта ты Надзей, папов унук! Вазьми, брат, мяне у мяньшие братья». Ён яго и узяв, и яны многа хадзили, и многа багатырёв пабядзили, и многа гарадов захвацили; патом яны пажанились и багата жили.