Шарманщик с улицы Архимеда - Игорь Генрихович Шестков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это – основной источник информации о жизни Антония. И тут я позволил себе кое-где сократить текст.
«Однажды, пред вкушением пищи около девятого часа встав помолиться, Антоний ощущает в себе, что он восхищен умом, а что всего удивительнее, видит сам себя, будто бы он вне себя, и кто-то как бы возводит его по воздуху; в воздухе же стоят какие-то угрюмые и страшные лица, которые хотят преградить ему путь к восхождению».
С некоторой натяжкой можно утверждать, что это «парение на высоте» Босх изобразил на левой створке триптиха. Антоний как бы лежит на демоне-лягушке, расставившем в разные стороны перепончатые крылья. Демон с волчьим лицом показывает отшельнику зубы.
Рискну предположить, что именно это описание Афанасия метафизического события, произошедшего с Антонием вдохновило строителей собора святого Иоанна в Хертогенбосе посадить на ребра (аркбутаны) собора сотню-другую карабкающихся наверх соискателей небес… и «преграждающих им путь к восхождению» горгулий, стражей Царства Божия, «с угрюмыми и страшными лицами».
…
«Диавол, видя такое расположение в юном Антонии, не потерпел этого, но как привык действовать, так намеревается поступить и с ним. Сперва покушается он отвлечь Антония от подвижнической жизни, приводя ему на мысль то воспоминание об имуществе, то заботливость о сестре, то родственные связи, то сребролюбие, славолюбие, услаждение разными яствами и другие удобства жизни, и наконец жестокий путь добродетели и ее многотрудность, представляет ему мысленно и немощь тела, и продолжительность времени, и вообще, возбуждает в уме его сильную бурю помыслов, желая отвратить его от правого произволения… наступает на юного Антония, смущая его ночью, и тревожа днем.
Не ослабевал окаянный диавол, ночью принимал на себя женский образ, во всем подражал женщине, только бы обольстить Антония; Антоний же, помышляя о Христе, и высоко ценя дарованное Им благородство и разумность души, угашал угль его обольщения… Поелику змий этот не возмог низложить этим Антония, то, по написанному, скрежеща зубы своими, является в образе черного отрока. И говорит: „Я – друг блуда; обязан уловлять юных в блуд, производить в них блудные разжжения. Многих, желавших жить целомудренно, обольстил я; великое число воздержных довел до падения своими разжжениями“».
Хотя тут описано искушение молодого Антония, можно утверждать, что описанная нами выше сцена – на правой части триптиха – это и есть попытка «блудного разжжения» Антония демонами. Ничего у них не получилось.
Внимательно прочитав эту цитату, я пришел к выводу, что «диавол» в принципе желал Антонию только хорошего. Пытался отвлечь его от никому не нужной мазохистской аскезы – во имя фальшивой идеи. Пытался вернуть его в обычную человеческую жизнь.
Но нет, Антоний предпочел духовную самокастрацию, захлебнулся в чудовищном изуверстве, прожил долгую и абсолютно бессмысленную жизнь и совратил на ложный путь множество последователей, которых, по сути, лишил человеческого бытия и человеческих радостей и превратил в фанатиков, в идиотов.
Дьявол и дьяволы Антония не были чем-то внешним, это были голоса его собственного подсознания, голоса здравого смысла, голоса молодости, сигналы здорового тела, жаждущего любви… Антоний всю свою долгую жизнь с ними боролся. Поборол. Поборол самого себя. Великий человек, конечно, но придурок.
А Босх силой своего особенного таланта материализовал бесов Антония. Придал им ни с чем не сравнимую по оригинальности форму. Вдохнул в них жизнь… И они разбежались с его картин – миллионами копий по всему миру… Слава Богу, сменив по дороге свою природу…
Превратившись в развлечение.
Но суровый средневековый оригинал все еще прыскает ядом…
Не смотрите на него слишком долго, мальчики и девочки, это опасно для ваших неокрепших душ.
…
«Враг, боясь, что Антоний в короткое время наполнит пустыню подвижничеством, приходит к нему в одну ночь со множеством демонов и наносит ему столько ударов, что от боли остается он безгласно лежащим на земле; и, как сам Антоний уверял, весьма жестоки были его страдания, и удары, нанесенные людьми, не могли бы, по словам его, причинить такой боли. Но по Божию Промыслу на следующий день приходить тот знакомый, который приносил ему хлеб. Отворив дверь и видя, что Антоний лежит на земле, как мертвый, берет и переносит его в храм, бывший в селении, и полагает там на земле… Ненавидящий же добро враг сзывает псов своих и, разрываясь с досады, говорит: „Смотрите, ни духом блуда, ни ударами не усмирили мы его; напротив того, отваживается он противиться нам. Нападем же на него иным образом“… Ночью демоны производят такой гром, что, по-видимому, все то место пришло в колебание, и как бы разорив четыре стены Антониева жилища, вторгаются, преобразившись в зверей и пресмыкающихся. Все место мгновенно наполнилось призраками львов, медведей, леопардов, волов, змей, аспидов, скорпионов, волков. Каждый из этих призраков действует соответственно наружному своему виду. Лев, готовясь напасть, рыкает; вол хочет, по-видимому, бодать; змея не перестает извиваться: волк напрягает силы броситься. И все эти привидения производят страшный шум, обнаруживают лютую ярость. Антоний, поражаемый и уязвляемый ими, чувствует ужасную телесную боль. Господь же не забыл Антониева подвига, и пришел на помощь к подвижнику. Возведя взор, видит Антоний, что кровля над ним как бы раскрылась, и нисходит к нему луч света. Демоны внезапно стали невидимы; телесная боль мгновенно прекратилась».
И это искушение Босх иллюстрирует, разумеется, не буквально, не «близко к тексту». Изнемогшего от боли отшельника несут или переводят через мостик его друзья – на левой части триптиха, ниже середины. Один из них – с открытым лицом и коленом – идентифицируется некоторыми как скрытый автопортрет художника. Проверить это невозможно. Мне его лицо напомнило лицо Босховского «странника» с обратной стороны «Воза сена».
«Множество демонов» – на средней части триптиха (ил. 61). Там же можно найти и раскрытую кровлю, и Христа и спасительный луч, посланный им Антонию в утешение.
Смешно… дьявол опасался, что Антоний – «наполнит пустыню подвижничеством». Давным-давно в пустынях Египта нет никаких «подвижников-отшельников». Как ветром сдуло. И немногочисленные христиане-копты (Антоний был коптом) влачат в Египте жалкое существование. И гонят их не бесы, а воинственные мусульмане.
…
«Антоний, немедля, уходит один в гору. Но враг, видя опять его ревностное намерение и желая воспрепятствовать этому, в мечтании представляет ему лежащее на пути большое серебряное блюдо. Антоний, уразумев хитрость ненавистника добра, останавливается, и смотря на блюдо, обличает кроющегося в призраке
