Темные реки сердца - Дин Кунц

Она бросила ключи и сумочку на кухонный стол и начала снимать пальто, он тут же запустил под него свои руки и сказал:

– Но это не означает, что я хочу раздеться... или что-то еще. – Это остановило ее, она моргнула. Он сказал: – Я хочу видеть. И касаться тебя, но не более. Когда что-то выглядит так совершенно, то хочется только касаться, почувствовать, такая же эта кожа гладкая и шелковистая, какой кажется, попробовать ее упругость, ощутить, так же эластичны эти мышцы, как выглядят. Ты не должна меня трогать вообще. – Тут он заспешил, опасаясь, что потеряет ее. – Я хочу заняться с тобой любовью, любить самые прекрасные части твоего тела, страстно наслаждаться тобой – моими глазами, легкими быстрыми прикосновениями, возможно, но ничего более. Я не хочу отравлять этого, делая то, что... другие люди делают. Не хочу унизить это. Не нуждаюсь в подобных вещах.

Она пристально смотрела на него так долго, что он собрался спасаться бегством.

Неожиданно Ева пронзительно взвизгнула, и Рой отступил назад. Оскорбленная и униженная, она могла накинуться на него, расцарапать лицо, выцарапать глаза.

Но тут, к своему изумлению, он увидел, что она хохочет, но беззлобно и без насмешки. Она смеялась от чистого удовольствия. Она согнулась и пронзительно визжала, словно школьница, и ее невероятные зеленые глаза сияли от восторга.

– Господи, – сказала она, вся трепеща, – ты даже лучше, чем кажешься, даже лучше, чем я думала, лучше, чем я могла надеяться. Ты совершенство, Рой, ты совершенство, совершенство.

Он неуверенно улыбнулся, еще не полностью освободившись от подозрения, что она собирается вцепиться в него.

Ева схватила его за руку и потащила через кухню, через столовую, на ходу включая везде свет и говоря:

– Мне хочется... если ты хочешь этого. Я не желаю ничего другого, этого лапанья и хватания, этого потения, мне отвратительно чувствовать на себе пот другого человека, противно это скольжение и прилипание к другому потному телу, я не выношу всего этого, меня просто тошнит.

– Флюиды, – произнес он с отвращением. – Что может быть сексуального во флюидах другого человека, в обмене флюидами?

Увлекая его за собой по коридору со все возрастающим возбуждением, Ева сказала:

– Флюиды, Господи, разве от этого не хочется умереть, просто умереть, со всеми этими флюидами, которые обязательно появляются в таком количестве, что просто становится мокро. Все они хотят лизать и сосать мои груди, вся эта слюна, это так омерзительно, и засовывают свой язык мне в рот...

– Слюна! – сказал он, скорчив гримасу. – Ну что эротичного в обмене слюной, скажи, ради Бога? – Они подошли к двери в ее спальню. Он остановил ее у врат рая, который они собирались создать вместе. – Если я когда-нибудь и поцелую тебя, – предупредил он, – то это будет сухой поцелуй, сухой, как бумага, сухой, как песок. – Ева дрожала от возбуждения. – Без языка, – поклялся он, – даже губы не будут влажными.

– И никогда губы в губы взасос!

– ... потому что даже при сухом поцелуе...

– ...мы обмениваемся...

– ...дыханием...

– ...и в дыхании есть влага...

– ...испарение из легких...

С радостью в сердце, слишком сладостной, чтобы сдерживать ее, Рой понял, что эта блистательная женщина, безусловно, нравилась ему больше, чем тогда, когда он вышел из лифта и впервые увидел ее. Они были два голоса, слившиеся в гармонии, два сердца, бьющиеся в унисон, две души, воспарившие в одной песне. – Ни один мужчина никогда не был в этой спальне? – сказала она, переводя его через порог. – Только ты. Только ты.

Часть стены справа и слева от кровати, так же как и часть потолка прямо над нею, были зеркальными. Остальное пространство стен и потолка было обтянуто темно-синим атласом точно того же оттенка, что и ковер. В углу стояло единственное кресло, обтянутое серебристым шелком. Два окна прикрывали блестящие никелированные жалюзи. Кровать была современной, со срезанными углами, с книжной полкой в изголовье, с высокими шкафчиками по бокам, с полочкой, заставленной темно-синими блестящими лакированными шкатулками, на которых вспыхивали, как звездочки, серебристые крапинки. Над изголовьем тоже располагалось зеркало. На кровать было брошено покрывало из меха серебристых лисиц.

– Это искусственный мех, – заверила Ева, когда Рой выразил беспокойство по поводу защиты прав бедных животных. Это была самая богатая и роскошная вещь, какую он когда-либо видел.

Здесь его окружило волшебство, о котором он мечтал.

Освещение менялось компьютером под воздействием голоса. Чередовались шесть различных вариантов благодаря хитроумным комбинациям умело расположенных галогенных светильников (с различными цветными линзами), окаймленных зеркальными отражателями неоновых трубок трех цветов (они могли включаться поодиночке, по две вместе и все три одновременно), и использованию волоконной оптики. Более того, дополнительные оттенки возникали благодаря реостату, который реагировал на команды «вверх» и «вниз».

Когда Ева коснулась кнопки у изголовья, дверцы высоких шкафчиков поднялись и исчезли из виду. Стали видны полочки, уставленные флакончиками с лосьонами и ароматическими маслами, десять или двенадцать резиновых фаллосов разных цветов и размеров и сексуальные игрушки, сбивающие с толку своим устройством и назначением.

Ева включила плейер, возле которого лежала добрая сотня кассет, и поставила первую попавшуюся.

– Здесь все на свете от Рода Стюарта до «Металлики». Элтон Джонс, Гарт Брукс, «Битлз», «Би Джииз», Брюс Спрингстин, Боб Сигер, Джей Хоукинс, Джеймс Браун и «Фэймоуз Флэймз» и баховские «Вариации Золотой горы». Почему-то больше возбуждает, когда звучит музыка разного рода и когда ты не знаешь, какая мелодия окажется следующей.

Сняв пальто, но оставшись в пиджаке, Рой выдвинул из угла кресло. Он расположил его рядом с кроватью, ближе к ногам, чтобы насколько возможно полно охватить великолепное зрелище и не испортить многочисленные отражения ее совершенств своим соседством в зеркале.

Он уселся в кресло и улыбнулся.

Она стояла возле кровати, полностью одетая, а Элтон Джонс пел об исцеляющих руках:

– Это как сон. Быть здесь, делать именно то, что я люблю делать, но с тем, кто может оценить меня...

– Я ценю тебя.

– ...кто может обожать меня.

– Я обожаю тебя.

– ...кто может отдаться мне...

– Я твой.

– ...не отравив красоты всего.

– Никаких флюидов. Никакого лапанья.

– Я неожиданно чувствую себя так смущенно, словно я девственница, – сказала она.

– Я могу смотреть на тебя часами, даже на одетую.

Она сорвала с себя блузку так яростно, что лопнула ткань и отлетели пуговицы. Через какую-то минуту она оказалась абсолютно голой, и большая часть того, что до сих пор было скрыто, подтверждала свое совершенство.

Он вздохнул, и она поняла, что он восхищен и не верит своим глазам, и сказала:

– Теперь ты понимаешь, почему мне не нравится заниматься любовью обычным способом? Если я могу обладать сама собой, то какая мне нужда в ком-то еще?

После этого она отвернулась от него и начала вести себя так, словно его здесь и не было вовсе. Она явно получала огромное удовлетворение от знания, что может властвовать над ним, даже не дотрагиваясь до него.

Она стояла перед зеркалом, внимательно разглядывая себя со всех сторон, нежно лаская себя, восхищаясь собой, и ее удовольствие от того, что она видела, так возбуждало Роя, что он время от времени проглатывал комок, подступавший к горлу и мешавший дышать.

Потом наконец она подошла к кровати – Брюс Спрингстин в это время пел о виски и автомобилях – и отбросила прочь покрывало из серебристых лис. На какой-то миг Рой испытал разочарование, потому что ему хотелось бы видеть, как она распластается на этой роскоши – не имело значения, искусственный это мех или настоящий. Но она откинула верхнюю простыню, затем нижнюю, обнажив черный резиновый матрас, и это немедленно заинтриговало его.

С полки одного из раскрытых шкафчиков она достала флакон с драгоценным прозрачно-янтарным маслом, отвинтила пробку и вылила небольшое количество на постель. Тонкий и чувственный аромат, такой легкий и свежий, словно весенний бриз, донесся до Роя. Так благоухают не цветы, а растения, которые употребляют как специи: корица, имбирь и какие-то еще, более экзотичные.

Пока Джеймс Браун пел о страстном желании, Ева опустилась на постель и поворачивалась, размазывая лужицу масла. Она смочила в нем руки и стала втирать янтарную жидкость в свою безупречную кожу. В течение пятнадцати минут ее руки умело двигались по всему телу, повторяя каждый изгиб, разминая любовно каждую прелестную округлость и впадинку, включая таинственные расщелины. И все, чего касалась Ева, было совершенно. Но когда она дотрагивалась до тех частей, которые приводили Роя в смущение, он сосредоточивал свое внимание на ее руках, потому что они и сами были безупречны – по крайней мере ниже предплечий.