«Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан - П. Паркер

— Ты сложен как верблюд, друг мой, — хмыкнул он.

Давуд ничего не ответил, но и не отвел взгляда от великого визиря. Сулейман понимал: его любимый не доверяет Ибрагиму. Он надеялся, что со временем Давуд научится лучше понимать великого визиря и оценит его преданность и мудрость.

— По-моему, из-за сладкого гашиша, дурманящего твою кровь, ты уже не возбудишься, как и наш великий султан, — продолжал Ибрагим со смешком.

Сулейман посмотрел в глаза Ибрагиму. Давуд ничего не ответил.

Ибрагим расхохотался:

— Позволь мне коснуться твоей плоти, раб, и мы посмотрим, правду ли я говорю!

Он потянулся к паху Давуда, но ичоглан машинально вытянул руку и ударил великого визиря по подбородку тыльной стороной ладони. Ибрагима отбросило назад; он сплюнул кровь из разбитой губы. Увидев, что Ибрагим тянется за кинжалом, Сулейман встал. Великий визирь замахнулся клинком и бросился на ичоглана. Давуд попятился назад, открыв свою наготу. Сулейман всем телом прижался к Ибрагиму; он крепко держал его, не давая великому визирю броситься на ичоглана. Гашиш ударил ему в голову, когда Ибрагим застыл в его объятиях и снова потянулся к мундштуку. Спустя несколько мгновений великий визирь выронил кинжал и закрыл голову руками, погрузившись в наркотический дурман.

Сулейман продолжал ласкать и успокаивать друга, понимая, что тот мучается из-за его холодности. В конце концов, они близки с самого детства… Султан нежно уложил Ибрагима на ковер. Он утешал и ласкал его до тех пор, пока великий визирь не заснул беспокойным сном.

Давуд оставался начеку; он переводил взгляд с султана на второго ичоглана, который с явным ужасом наблюдал за происходящим.

Глава 79

Покачивая на коленях маленького Баязида, Хюррем смеялась над похождениями Ходжи Насреддина и одновременно играла в нарды с Хатидже.

— Что ты читаешь, дорогая?

— «Ходжу Насреддина», — ответила Хюррем.

Хатидже рассмеялась, услышав знакомое имя.

— Ха, мне он тоже доставляет удовольствие. Какую сказку ты сейчас читаешь — о верблюде и серебряных дел мастере?

— Нет, о волшебной лампе и пьяном джинне.

Хатидже улыбнулась, бросила кости и передвинула свои фишки на несколько клеток.

— Кстати, если ты не заметила, я выигрываю, — сообщила Хатидже, глядя, как развеваются кудри маленького Баязида, когда он подпрыгивает на колене Хюррем.

Хюррем вернулась к игре. Она бросила кости и убрала фишку Хатидже с доски.

— Фу, ты играешь, как Ибрагим! Притворяешься, будто игра тебя не интересует, а потом вдруг нападаешь и одерживаешь победу!

Хюррем перестала качать Баязида и задумалась.

— Милая, ты хорошо живешь с Ибрагимом?

Хатидже ответила не сразу:

— Такой радости, как с ним, я раньше не знала… Когда его жезл проникает в меня и наполняет меня теплом, я понимаю, что менее достойная женщина утонула бы…

Хюррем ухмыльнулась:

— О, какая ты испорченная, сестра моя.

Подруги захихикали, и Хатидже снова бросила кости.

— И он верен тебе? — продолжала допытываться Хюррем.

Ее спутница застыла с костью в руке. Затем, искренне посмотрев Хюррем в глаза, она сказала:

— Я знаю, что он часто посещает жилище одного красивого молодого купца в Галате, но мужчины остаются мужчинами, какие бы удовольствия мы, женщины, им ни доставляли.

Хюррем не скрыла изумления:

— Разве он не наслаждается по-прежнему плотью Сулеймана?

— Нет, — прошептала Хатидже.

Хюррем обрадовалась, но Хатидже продолжала:

— Ибрагим как-то обмолвился, что теперь Сулейман предпочитает мужские ласки другого.

Хюррем снова задумалась. Положила рукопись на скамью и крепче прижала Баязида к груди.

— Чьи? — спросила она наконец.

— Не знаю, милая, но, должно быть, новый избранник Сулеймана — человек, наделенный большими достоинствами…

Одалиска задумалась. Султан сейчас воюет на севере. Сурово сдвинув брови, она бросила кости. Подпрыгнув, они упали на мраморный пол.

Глава 80

Дрожа от удовольствия, Давуд накрыл Сулеймана и себя толстой шкурой и ткнулся носом в грудь любимого, которая по-прежнему часто вздымалась и опускалась от только что пережитого возбуждения.

— Сулейман! — прошептал он наконец в темноте шатра.

— Что, Давуд?

— Дождь не прекращается, любимый мой. От него страдают все — и солдаты, и животные. Многие чихают от простуды, или у них гниют ноги от непрекращающейся сырости. Может быть, повернуть назад и переждать, пока буря утихнет?

— Нет. Мы останемся здесь еще ненадолго, чтобы наши солдаты укрепили свой дух. Я не могу допустить, чтобы мои планы расстроила погода; это ниже моего достоинства. Думаешь, дождь прекратит страдания северных народов?

— Нет, мой любимый, — ответил Давуд, нежно прижимаясь губами к гладкой груди Сулеймана. — Мы будем бороться за их свободу, и я поддержу тебя во всем.

Дождь все не прекращался. Дунай разлился еще шире. Продвижение пехоты и кавалерии по извилистым долинам затруднялось непрекращающимся дождем и потоками грязи, которые угрожали преградить им путь. Все мосты смыло, а броды стали непроходимыми. Им приходилось много миль брести по жидкой грязи, прежде чем удавалось выйти на мелководье и перебраться на противоположный берег. Как и подозревал Сулейман, тяжелее всего пришлось верблюдам. Им, привычным к горячему песку, не удавалось взбираться по крутым каменистым тропам на берегах Дуная. До Пешта оставалось полпути, а несколько тысяч верблюдов уже переломали ноги. Их погонщики плакали от огорчения, но ничего не могли поделать. Приходилось бросать животных в трясине, где они и погибали.

Сулейман оглядел развернувшуюся перед ним сцену. Великий визирь легко дотронулся до его плеча и показал на противоположный берег реки. Большинство людей, животных и боеприпасов уже переправились на тот берег. Султан в ужасе следил, как несколько его элитных полков барахтались в воде. Люди и кони старались удержать головы над бурным потоком. Борясь с сильным течением, они упорно плыли к берегу. Большинству из них удалось добраться, но некоторым не хватило сил.

— Нельзя позволить стихии победить нас! — заревел великий визирь, перекрывая рев дождя и шум воды.

Сулейман кивнул, глядя на то, как погонщик загоняет в воду нескольких верблюдов, связанных одной цепью. Он встревоженно закричал, вонзил шпоры в бока Тугры и спустился на глинистый берег.

— Рубите цепь! Рубите цепь! Пусть переправляются поодиночке! — закричал он.