Судьбы Серапионов - Борис Фрезинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любовь, как видим, оказалась недолгой…
Письма Эренбурга29 декабря 1922 года Никитин писал Воронскому: «Эренбург? Эклектичен, как щенок, лающий на 10 лаев, под всех знакомых взрослых собак. Вам, конечно, может нравиться его „Курбов“, но если вы вглядитесь в ритм вещи, в стиль диалога, в эту отрывочность, ненужность вещей, о которых сообщают действующие лица, диалог — тоже ритмичный, вы скажете — Белый. Жалко только, что однопроцентный раствор… Мне Чапыгин интересен больше»[754]. Это отзыв о втором романе Эренбурга «Жизнь и гибель Николая Курбова», который написан действительно не без влияния Андрея Белого (заметим, что, готовя роман к печати, Эренбург, «беловщину», как он это тогда назвал, пытался ослабить)… Эренбург, в то время и свою очередь, знал лишь один рассказ Никитина («Дези», опубликованный в альманахе «Серапионовы Братья») и об этой вещи в письме М. М. Шкапской (14 мая 1922 года) высказался так: «„Дэзи“ Никитина очень хорошо задумана, но скверно сделана»[755]. Среди эренбурговских высказываний о Серапионах характерно такое — в письме к Е. Г. Полонской от 25 ноября 1922 года: «Я всех их заглазно очень люблю, в особенности тех, которые не живописуют истинно русскую деревню и не знаются с Пильняком»[756]. В ту пору Никитин как раз живописал истинно русскую деревню и знался с Пильняком.
Эти (взаимные) суждения — литературны. Ортодоксальная же критика подходила к произведениям и Эренбурга, и Никитина сугубо политически и не делала различий между ними. В июне 1923 года вышел первый номер московского журнала «На посту». Сегодня он представляется сугубо одиозным, но тогда его авторы понимали, что власть у них почти в руках и со своими противниками боролись насмерть. В первом номере «На посту» напечатали статью Бориса Волина «Клеветники: Эренбург, Никитин, Брик» о книгах «Жизнь и гибель Николая Курбова», «Рвотный форт» и «Непопутчица» (повесть Осипа Брика). Статья была зубодробильная; уже название её первого раздела звучало обвинительно: «Добродушные издатели и не простодушные писатели», далее следовал «анализ» книг и суровый вывод: «Эта рвотная литература искажает революционную действительность, пасквильничает, утрирует факты и типы и клевещет, клевещет, клевещет без конца и без зазрения совести на революцию, революционеров, на партию и на коммунистов»[757]. Нападкам «неистовых ревнителей» подвергался и Воронский, которого Никитин считал своей опорой. Прочитав статью Волина, Эренбург писал Полонской: «Я получил „На посту“. Мне стало очень жутко от него. Напиши так ли это? Т. е. много ли таких постовых и считаются ли с ними всурьез?»[758]. В 1923 году истерики напостовцев говорили скорее об их претензии взять литературную власть в свои руки, чем об их реальной власти. Напостовцы, имея непомерные амбиции, всего лишь создавали литобразцы для власти, которыми она вскоре начнет пользоваться вовсю.
Статья Волина не объединила Эренбурга и Никитина — их литературные вкусы не корректировались политическими на них нападками. И хотя, приехав в Берлин летом 1923 года, Никитин с Эренбургом повидался, но дружеских отношений между ними не завязалось. Эренбург написал об этом 28 июня 1923 г. из Берлина в Москву Лидину: «Здесь все то же… Еще приехал Никитин, он по-моему и с лица смахивает на незабвенного Пильняка»[759]. Столь же недвусмысленна и эренбурговская фраза из письма Шкапской от 18 июля 1923 года: «В Берлине были серапионы Лунц и Никитин. Первый мне очень понравился»[760].
Тем не менее, когда в 1928 году Никитин снова собрался на Запад и решил побывать во Франции, он (думаю, с подачи Е. Г. Полонской, с которой у него всегда были дружеские взаимоотношения) связался с Эренбургом, прося его помочь по части французской визы. Эренбург откликнулся сразу:
«1-е июня <1928>.
Дорогой Николай Николаевич,Охотно сделаю все, что в моих силах. Сообщите мне, когда Ваши ответы отправлены французским консульством из Москвы в Париж. Без этого министерство здесь справок не дает. Как только получу Ваш ответ, тотчас же обращусь к французским писателям с просьбой нажать, и, надеюсь, дело устроится. Значит, добейтесь, чтобы из Москвы Вам бы сообщили дату отправки.
Рад буду здесь с Вами встретиться.
Душевно Ваш
Илья Эренбург»[761].Получив от Никитина необходимые сведения, Эренбург решил обратиться к своему приятелю, влиятельному парижскому левому журналисту Бернару Лекашу, чьи две книги как раз в то время выпустило ленинградское издательство «Прибой», во главе которого стояли Серапионы Федин, Слонимский и Груздев. 16 июня Эренбург проинформировал об этом Никитина:
«Дорогой Н. Н., я просил о Вашей визе как Лекаша, так и непосредственно. Надеюсь, устроится. Сообщите, когда едете и адрес. Сердечно ваш Илья Эренбург.
P. S. Напишите еще лично Лекашу — благодарите за помощь и т. д. — чтоб ускорить все. И. Э.»
Почтовые штемпели позволяют установить оперативность почты — в 1928 году письмо из Парижа шло в Ленинград 10 дней (в 1925-м — всего три; о дальнейшей эволюции отечественной почты в части её работы с зарубежной корреспонденцией читатели могут судить сами).
В конце месяца Эренбург уехал из Парижа в Прагу; по дороге 27 июня он из Штутгарта отправил Никитину открытку в Берлин (немецкая виза была делом куда более легким в то время, и путешествие Никитина уже началось):
«Дорогой Никитин, я уехал из Парижа раньше, нежели думал. Вернусь только через два месяца. Перед отъездом еще раз говорил о Вашей визе. Обещали выдать. „За меня“ — пытается Lecache. Теребите его в случае задержки. Я с ним говорил. Вот мой адрес на ближайшее время: Herrn Jakobson[762] Belskeho, 16 Prag (в Праге). Надеюсь увидимся! Сердечно ваш Илья Эренбург».
Французскую визу в итоге Лекаш обеспечил, поездка Никитина (с женой) в Париж состоялась и, вернувшись домой, он написал две статьи о Франции «Я на Западе» и «Еще о Западе». 21 ноября 1928 года Эренбург писал ему из Парижа:
«Дорогой Никитин,письму Вашему очень обрадовался. Редко, когда получаю из России неделовые письма… Где была напечатана Ваша статья о Париже? Хорошо, что он Вам все же пришелся по душе! „Заговор равных“[763], как только выйдет берлинское издание, перешлю Вам. Выйдет ли книга у нас, не знаю, вот отрывки пойдут в „Красной нови“[764]. Сейчас я хожу якобы маклером на биржу и вскоре поступлю на автомобильный завод: мне хочется написать книгу о вещи, точнее о поглощении вещью человека[765]. Роман с интригой как то перестал вовсе увлекать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});