Избранницы короля - Виктория Холт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Въезжая в гудящую толпу, что собралась в самом сердце Сити, между почерневших развалин и лежащего горами, вперемешку с пеплом, булыжника, он прекрасно понимал, какое настроение владеет моряками, но все же не переставал улыбаться им своей мягкой печальной улыбкой. Впрочем, полная достоинства манера короля не обманула его подданных — все давно знали его неизменную приветливость и любезность в обращении с людьми любого сословия, которая и располагала к нему окружающих.
Однако мятежники все же расступились перед королем: видимо, они предполагали увидеть его в сопровождении солдат, он же приехал один, без оружия. Поэтому они расступились перед ним и молча ждали, что он скажет.
Да, сказал король, им перестали платить но эта несправедливость будет устранена при первой же возможности. Они храбро сражались, пусть же пока наградой им послужит сознание того, что они сражались за свою родину. Со временем — король твердо обещает им это — их ратные труды будут оплачены. Так не благоразумнее ли сейчас спокойно дожидаться оплаты, нежели совершать действия, могущие привести их самих, равно как и их ближних, к самым неприятным последствиям, вплоть до виселицы?
Да, всем им пришлось перенести тяжкие испытания: в прошлом году — чуму, в этом — пожар. Столько бедствий подряд никогда еще не выпадало на долю Англии. Но разве не они при этом, держась друг за друга, преподали урок наглым голландцам? Пусть же они и дальше держатся друг за друга, и в этом случае король с уверенностью может сказать, что скоро у них не будет причин для недовольства.
— Да здравствует король! — раздался вдруг крик из толпы, и его подхватили десятки и сотни голосов: — Да здравствует король!..
Моряков вскоре уговорили разойтись.
На сей раз беды удалось избежать, однако мятежные настроения не убывали.
Требовался козел отпущения, и, как всегда в таких случаях, взоры лондонцев обратились к канцлеру. Зеваки, стоявшие целыми днями перед роскошным домом Кларендона на Пиккадилли, шептали друг другу, что, дескать, вон какие палаты выстроены на деньги, полученные от французского короля в благодарность за Дюнкерк; другие вспоминали, что канцлер, не будучи даже дворянином по происхождению, породнился с королевским домом через брак его дочери Анны Гайд с родным братом короля. Потому-то, уверяли они, он и сосватал Екатерину Браганскую за короля: видно, знал, что у нее не будет детей и что, стало быть, престол достанется отпрыскам Анны. Постепенно Кларендона начали обвинять во всех постигших Англию бедах, и немалую лепту в раздувание этой всеобщей ненависти внесли Бэкингем, подстрекаемый леди Кастлмейн, Арлингтон и почти все королевские министры.
На дереве напротив дома канцлера красовалась самодельная виселица с надписью:
«Эх, вздернуть бы того на осину,
кто променял Дюнкерк на Танжер
и пустоутробную Екатерину!»
Таким образом, и в продаже. Дюнкерка, и в приобретении совершенно бесполезного порта Танжер, и даже в бесплодии королевы оказался повинен канцлер Кларендон.
Желая поскорее избавиться от меланхолии, король вместе со своим архитектором Кристофером Реном уже разрабатывал план перестройки Сити и одновременно убеждал парламент в необходимости изыскать средства для переоснащения кораблей, чтобы в начале весны они были готовы к встрече с противником. Время от времени он также пытался искать утешения у женщин — но не утоленная до сих пор страсть к Фрэнсис Стюарт не позволяла ему в полной мере насладиться их милостями. Некоторые из приближенных короля, понимая всю глубину его страсти к Фрэнсис Стюарт, напоминали ему, как поступал в подобных обстоятельствах его почтенный предок Генрих Восьмой. Главным советчиком короля в этом вопросе, безусловно, был герцог Бэкингем, который, к немалой досаде Барбары, продолжал делать ставку на Фрэнсис Стюарт.
Не пора ли подумать о разводе? — намекали королю его благожелатели. Народу и прежде не по душе была католичка на троне, а после таких небывалых бедствий стоит только шепнуть — и все поверят, что великий пожар — дело рук папистов. Тогда ни один англичанин и ни одна англичанка не захочет долее видеть своего короля супругом проклятой иноверки. Более того, королева оказалась бесплодной, и одно это является уже достаточным поводом для развода. Ведь королю необходимо иметь наследника, а Карл неоднократно доказывал, что в бесплодности брака его вины нет.
— Получить развод в вашем случае совсем нетрудно, — уверял его Бэкингем. — Тогда вы, Ваше величество, вольны будете сами выбрать себе супругу. Думаю, вряд ли госпожа Стюарт отвергнет корону!..
Соблазн был велик: Фрэнсис превратилась для короля в настоящее наваждение. Из-за нее он растерял всю свою веселость, гневался по любому поводу, много грустил и стремился к уединению, хотя раньше почти всегда предпочитал шумную компанию. Нередко он, как и в первый год после возвращения, запирался с аптекарями в своей лаборатории — но разве это могло ему помочь? Ему нужна была только Фрэнсис — ибо он любил. О, согласись она стать его возлюбленной — он забыл бы с нею и о сегодняшней безрадостной действительности, и о тревогах и заботах завтрашнего дня...
Но тут Карлу вспоминалась Екатерина в пору их медового месяца, с ее наивным желанием ему угодить, с ее открытостью и любовью. Он был не прав, заставляя ее принять Барбару... Нет! Как бы он ни любил Фрэнсис, он не мог проявить такую жестокость к Екатерине.
Посему он продолжал грустить, и только Кларендон с его неизменной самоуверенностью выводил его из себя.
— Вашему величеству следовало бы уделять больше внимания делам государственным, нежели увеселительным прогулкам и утехам с леди Кастлмейн! — Это или нечто подобное старик нередко повторял и прежде, но тогда король выслушивал его слова с терпеливой улыбкой.
Теперь же канцлеру велено было знать свое место и не совать носа в личные дела государя.
Кларендон упорствовал: он гордился своей откровенностью, хотя и знал, что она вредит ему в глазах окружающих. Однако единственным его стремлением, говорил он, было и остается выполнение своего долга.
Канцлер считал, что Фрэнсис Стюарт оказывает на короля пагубное воздействие и что, следовательно, лучше всего выдать ее замуж как можно скорее. Кстати, один ее кузен — тоже Карл и тоже Стюарт, носивший титул герцога Ричмонда, — недавно овдовел и, будучи, как и многие молодые люди, поклонником Фрэнсис Стюарт, мечтал на ней жениться. Он был богат, знатен и, так же как Фрэнсис, приходился королю дальним родственником. Поэтому канцлер призвал Ричмонда к себе и настойчиво посоветовал ему продолжать ухаживания. Убедившись же, что молодой герцог сам только о том и грезит, Кларендон попросил аудиенции у королевы. Итак, королева и канцлер снова смотрели друг на друга.