Консервативный вызов русской культуры - Русский лик - Николай Бондаренко

Выпало, словно осадок,

в такую усталость,

Что неохота вставать,

говорить, просыпаться,

Что неохота на имя свое отзываться...

И все-таки в итоге, когда поэт готов уже идти на свою Голгофу, готов согласиться с распятием своего народа, а заодно и себя, и своей поэзии, он прозревает, как последнюю истину, что "русские дороги / извернутся бросятся нам в ноги, / к Полю Куликову приведут..."

...К полю русской Победы. Во имя этого и не убирает свой меч в ножны поэт и гражданин Станислав Куняев. Во имя этой Победы все-таки и сегодня, как сорок лет назад, его "добро должно быть с кулаками...". Эта истина им уже выстрадана сполна...

Плюнул. Выстоял. Дух закалил.

Затоптал адский пламень ногами.

Ну, маленько лицо опалил

Словом, вышло добро с кулаками.

Я иду - победитель огня,

Предвкушаю - дружина моя

От восторга и радости ахнет!

Но шарахнулись вдруг от меня

- Адским пламенем,

шепчутся, - пахнет!...

Юрий Кузнецов

Кузнецов Юрий Поликарпович, поэт, родился 11 февраля 1941 года в станице Ленинградская Краснодарского края. Отец - кадровый офицер, погиб на фронте, мать - учительница. В 1965 году поступил в Литературный институт имени Горького, на семинар С.Наровчатова. В 1966 году в Краснодаре вышел первый сборник стихов "Гроза". В 1970 году окончил институт. Остался работать в Москве. В 1974 году в Москве вышел второй сборник "Во мне и рядом - даль". Сразу же был замечен столичной критикой. Вадим Кожинов заявил о рождении крупнейшего поэта, и это свое мнение никогда не менял. В 1974 году был принят в Союз писателей СССР. В 1976 году вышла книга "Край света - за первым углом". Спустя два года - "Выходя на дорогу, душа оглянулась". Оказал явное влияние на почти все следующее поколение поэтов. Работал в издательстве "Советский писатель", с началом перестройки перешел в журнал "Наш современник". Прекрасно знает как русское народное творчество, так и мировую культуру. Сам является одновременно ярчайшим национальным русским поэтом и поэтом мировых тем и сюжетов. К концу ХХ века выпустил более десяти сборников стихов. В последние годы обратился к библейской тематике.

Лауреат Государственной премии России. Живет в Москве.

ЗНАМЯ С КУЛИКОВА

Сажусь на коня вороного

Проносится тысяча лет.

Копыт не догонят подковы,

Луна не настигнет рассвет.

Сокрыты святые обеты

Земным и небесным холмом.

Но рваное знамя победы

Я вынес на теле моем.

Я вынес пути и печали,

Чтоб поздние дети могли

Латать им великие дали

И дыры российской земли.

Юрий Кузнецов

ПОСЛЕДНИЙ ОЛИМПИЕЦ

Юрий Кузнецов - это не просто небожитель нашего поэтического Олимпа. На нашем Олимпе его можно было бы назвать Зевсом. Впрочем, он и похож частенько на Зевса, посылающего молнии на головы поверженных. Но нет, остановиться на таком понимании его олимпийства - значит, всего лишь включиться в некую литературную игру, воздать ему должное за все его труды. К счастью, и без меня воздается. О существовании Юрия Кузнецова, пусть со скрежетом зубовным, но не могут ни на минуту забыть ни патриоты, ни наши литературные либералы. Ох, как мешает он всей постбродской поэзии своим существованием! Объявили на весь мир после гибели Иосифа Бродского об исчезновении последнего солнца нашей отечественной поэзии. Собрались в темноте кучковаться по разным маленьким поэтическим каморкам, без единого литературного пространства, а такое возможно лишь тогда, когда нет в стране первого поэта, но из-за продолжающегося явления Кузнецова темноты не могут дождаться. Ибо поэзия Юрия Кузнецова продолжает исторгать из себя светоносные лучи, и никуда от них не спрятаться... Кстати, хочу как-нибудь написать параллель: Кузнецов и Бродский, любопытные темы для соприкосновений, даже по характерам своим. В Питере я знавал Бродского, в Москве знаю Кузнецова, будет что сравнивать...

Но все-таки, говоря о Кузнецове, я имею в виду совсем иное олимпийство, уже без всяких аллегорий. Олимпийство во всей своей брутальной правдивости и первичности. Пожалуй, еще десять с лишним лет назад, задумавшись над стихами Юрия Поликарповича, я вдруг обнаружил, что он становится более понятен, когда его ставишь в совсем иную систему координат. Не только в систему нашей национальной сокровищницы русской поэзии, хотя и там ему место давно определено. Не только в координаты своего поколения или даже всего ХХ века, а в систему олимпийского классического измерения искусства, существующую еще со времен языческой Древней Греции и языческого Древнего Рима. И единицы поэтического времени, и отношение к образу, к пространству - все оттуда. От древнегреческих поэтических мифов и далее, сопрягая их с мифами кельтскими, германскими, финно-угорскими. "Где пил Гомер, где пил Софокл, / Где мрачный Дант алкал..." Через блистательное Возрождение, соприкоснувшись близко с Данте, и далее уже в наш древний славянский мир. Это совсем иная мировая традиция, иной подход к категориям времени и пространства. В русской поэзии, на мой взгляд, такими же несомненными олимпийцами были Гавриил Державин и Федор Тютчев. Нечто олимпийское чувствуется у Боратынского, у Иннокентия Анненского, у Блока, у позднего Заболоцкого. В этом понимании поэзии нет оценочной величины. Нет высокомерия, нет олимпийской братской поруки, отделяющей жителей такого Олимпа от поэтов иных традиций и измерений. Скорее есть трагизм заброшенного в наше земное пространство ХХ века одинокого небесного странника. Иногда поэт, как инопланетянин, не знает, что ему делать с окружающими, кому улыбаться, от кого отворачиваться... Иногда поэт явно тоскует, почему он не живет в том горнем мире своих соратников по олимпийскому измерению, какими силами он выброшен оттуда на грешную землю, низвержен с Олимпа.

Воздух полон богов на рассвете,

На закате сетями чреват.

И мои кровеносные сети,

И морщины о том говорят.

...........................

Делать нечего! Я погибаю,

Самый первый в последнем ряду.

Перепутанный мрак покидаю,

Окровавленным светом иду.

Скажем, совсем иные понятия времени и пространства у Сергея Есенина и Николая Рубцова, у Некрасова и Гумилева, что ничуть не принижает их поэзию, но дает ей совсем иное звучание.

В мое понятие олимпийства тем более не входит никакое спортивно-рейтинговое коммерчески-деловое псевдоолимпийство, столь знакомое нам по мировым Олимпиадам. Нет. Боги того величественного мифического Олимпа не рядились за право первенства, они все были первыми и первичными.

Именно это олимпийство и придает поэзии Юрия Кузнецова высочайший трагизм, Трагизм во всем: в любви и в дружбе, в отношении к народу и к государству, в ощущении надвигающихся бед. В чем-то он сам со своим олимпийством - знак высокой беды.

Но с предчувствием древней беды

Я ни с кем не могу поделиться.

На мои и чужие следы

Опадают зеленые листья.

Именно трагизм личности становится главным препятствием для восприятия его самого его же поэтическими соратниками. Тем более - трагизм, непонятый большинством, принимаемый за эпатаж. За провокацию, а то и за погоню вослед дешевой популярности. Обывательскому богемному мирку нет дела до того, что и сам поэт не волен быть иным, что он сам, как человек, мне думается, иногда сгибается под тяжестью своего креста.

И с тех пор я не помню себя:

Это он, это дух с небосклона!

Ночью вытащил я изо лба

Золотую звезду Аполлона.

Кстати, звезда Аполлона, пронизывая все поэтическое пространство Кузнецова, позволяет делать низкое - высоким, обыденное - бытийным, пародийное - трагедийным. Казалось бы, иногда Кузнецов позволяет себе небрежные, затасканные глагольные рифмы, пересказывает анекдоты, утверждает тривиальные истины. Какой-нибудь поэтишко скажет: я тоже так могу. Так, да не так. Нет гравитации поэзии, нет того неведомого свиста, который отделяет незримой стеной обитателя Олимпа от даже весьма способных стихотворцев.

Плащ поэта бросаю - ловите!

Он согнет вас до самой земли.

Волочите его, волочите,

У Олимпа сшибая рубли.

Если принять это олимпийство Юрия Кузнецова как образ его мысли, как его поэтическую систему, логичнее и понятнее становятся многие якобы несуразности в его стихах и выступлениях. Его подход к Пушкину, по сути перечеркнувшему поэтическое олимпийское мышление и определившего совсем иной путь развития для русской национальной поэзии. Его подход к сверстникам. Его отношение к женской поэзии. И даже его подход к нашему христианскому Богу. Путь Юрия Кузнецова к Христу - это сложнейший путь человека, знакомого с пантеоном олимпийских богов. Он вписал Христа в свою систему олимпийских координат времени и пространства, добра и зла, победы и поражения. Но в итоге (а это важнее всего!) он пришел именно к православному пониманию Бога и человека. Он через олимпийское мироощущение пришел к живому Христу. Не к книжному, не к иконописному, а к Христу, живущему в простодушных душах обыкновенных мирян, - к Христу, понятному простому человеку. В конце концов, поэма Юрия Кузнецова "Путь Христа" - это еще один народный апокриф.