Сложные оборотни госпожи Дарианы - Наталья Варварова

На моей памяти Стефан ни разу не заговаривал с отцом. Внимание Маркуса он воспринимал как должное. При подозрении на то, что тот им пренебрегает, впадал в болезненное состояние. Я даже думаю, что демарш, который он устроил на церемонии, был вызван не столько желанием выделиться и доказать другим воспитанникам, какой он сорви-голова, а тем, что курфюрст не предупредил никого из нас о своем появлении. Уже не знаю, почему они с Верноном решили до последнего держать его в тайне.

Наверное, в раннем детстве отношения с Маркусом не выходили за рамки обычных нежностей. Да-да, со своим младшим сыном, как жаловалась в переписке Элоиза, он показывал себя столь же твердым, как мятная пастила. Подозреваю, во многом из-за того, что мать недолюбливала чересчур слабенького мальчика. Или, может, тесты показывали в нем избыток нашего с ней Домаю, и она справедливо полагала, что Полная Луна не пойдет на пользу ребенку мужского пола, а заодно не укрепит его положение в Новолунном Доме.

И Маркус, судя по дорогущим игрушкам и по нескольким подаренным пони, оттягивался за обоих родителей сразу. В какой момент все изменилось? Элоиза вдруг стала жаловаться на сына больше обычного: на плохую кровь, на то, что у него особые потребности, которыми у дер Варров заниматься некому. Пыталась найти врачей, подобрать таблетки, консультировалась с моим отцом.

Как правило, такого рода проблемы не выносятся на широкое обсуждение. Но то, что в их доме произошли несколько безобразных сцен, не для кого не было секретом. Между супругами произошел серьезный разлад. И, по слухам, дер Варр жил какое-то время не дома. Возможно, Элоиза что-то говорила при детях или же Стефан стал свидетелем их ссоры… Легко обвинять почившую кузину, которая уже не сможет тебе ответить.

Все это кончилось тем, что, когда Маркус вернулся в семью, Стефан перестал с ним разговаривать. Совсем. А общение с матерью часто заканчивалось истериками. Она приезжала ко мне сюда и в слезах умоляла забрать ребенка. Упирала на то, что у меня есть опыт общения с «такими детьми», что я его тетя и сама сталкивалась с «проявлениями этой болезни».

И столько времени спустя вспоминать об этом тяжело. Что до Стефана, то постепенно он пришел к равновесию. Причем целых два раза — примерно год он привыкал к нам, а после того, как мать, две сестры и брат разбились в этом диковинном изобретении, автомобиле, — еще год учился жить с этим знанием. Со старшим, Энди, его связывали очень теплые отношения. Тот приезжал сюда на каникулы.

Однако постепенно от таблеток мы отказались. Правда, беседы и наводящие вопросы помогали лишь отчасти — он все лучше и лучше контролировал приступы паники, отчаяния или ярости и в то же время не давал помочь ему выйти за пределы той тюрьмы, в которой сам себя запер. Он всего лишь маленький ребенок. И я подозревала, что со смертью матери ключи от его камеры потеряны.

Поэтому, когда Стефан обратился к Маркусу, я списала это на шок, зато появилась небольшая надежда, что он пойдет на контакт. Волчонок меня не заметил. Настолько его вниманием завладел отец. Кажется, мальчик продолжал разговор, который ранее начал в своей голове.

Я тебя ненавижу, — жарко шептал Стефан, уставившись в окно. — Теперь все понятно. Почему ты не любил маму. Ты разлюбил ее, когда она тебя предала. Но зачем ты делал вид, что меня любишь? Чтобы никто не заподозрил. Всегда притворялся, ненавижу!

Он бросил рвать браслет, и теперь царапал оконную раму. От этого звука, и еще от того, что не была готова к этому разговору, меня затошнило. Как вести себя, чтобы не усугубить его состояние. Но тут заговорил Маркус: причем так спокойно, что мне самой захотелось развесить уши и раскачиваться на подоконнике рядом со Стефаном.

— В том, что ты случайно услышал, нет ни слова правды. Вернее, я не могу поручиться, что и кому рассказывала Элоиза. Она собиралась уходить, и это было ее окончательное решение, к которому она шла давно. Для этого твоя мама готовила почву. Потом договорилась с Яристом, что останется в замке бабушки и дедушки — ты почти их не помнишь, — чтобы обойтись без скандала. А потом только поставила меня перед фактом. Мы поругались. Сильно. Она взяла детей и уехала, чтобы дать мне время. Я больше не увидел их живыми, — его голос дрогнул. Та магическая уверенность, которая звучала вначале, разбилась, как только он заговорил о той страшной ночи. — Но даже в пылу ссоры я не собирался отказываться ни от кого из вас. Девочки хотели остаться с ней, пускай. Я бы забрал тебя и Энди… Это же кровь. Каждый оборотень слышит зов собственной крови. Не смей брать в голову этот бред!

Он ударил кулаком по столу, и тут же взъерошил волосы. Дурацкая привычка, сохранившаяся у него с юности.

— Почему я должен тебе верить? Старцы убеждены в своей правоте. Мама с трудом тебя выносила, каждая комната в доме была пропитана ее болью. Помню, что ей плохо и тесно… Я ее раздражал тем, что капризничал, много кричал. Не походил на нее и слишком мало на тебя — чтобы она могла показывать меня другим родственникам и гордиться. Я недостаточно сильно любил ее и не понимал, почему она считает тебя плохим. Она часто доставала газету, где ты на первой странице смеялся рядом с девушкой с большими красными губами. Но ты же не остался с ней, ты вернулся к нам.

— Стефан, давай мы вернемся к этому разговору. Я готов возвращаться много раз. Я не собираюсь от тебя ничего скрывать, хотя ты до сих пор совсем малыш. Но это давно уже зашло слишком далеко. Сейчас бессмысленно вываливать на тебя все, о чем мы ругались с твоей мамой на протяжении более чем ста лет. Я виноват перед ней. И через нее виноват перед всеми вами. Но я любил каждого из своих детей. А тебя.. да если бы ты был с ними в машине тогда, я бы тоже ушел за вами. Я остался ходить под Луной только благодаря тебе. И еще одному человеку, с которым мы тоже не смогли поговорить.

Хорошо, что Стефан сейчас не в том состоянии, чтобы воспринимать все детали.

— Тогда я ничего не понимаю. Если ты виноват, — а ты не врешь, я чувствую, — то ты не можешь быть одновременно обижен на нее. А мама тоже не ощущала своей вины перед тобой. Ее мучила вина перед госпожой Дарианой. Сильно. Она писала по ночам письма, а утром сжигала их. Жаль, что я был маленький и гордый и решил, что не имею права вытащить их из огня и прочитать. Может, она и, правда, не любила меня, так как я не оправдал ее ожиданий. Кому нужны больные и слабые.. А вот ты, — они говорят, что ты самый могучий альфа за последнюю тысячу лет, — наверное, ты тоже не любил. Просто жалел.