Звездоплаватели-трилогия(изд. 1960) - Георгий Мартынов

Добычу уложили в мешок. В нём было уже много образцов, и на Земле он весил бы, вероятно, четверть тонны. Но звездоплаватели уже забыли о существовании в природе тяжести.

Увлечённые своими исследованиями, они не заметили, как Солнце всё ниже опускалось к горам. Внезапно хлынувшая тьма застала их врасплох.

— Этого надо было ожидать, — сказал Мельников. — Арсена довольно быстро вращается вокруг оси. Но ночь долго не продлится.

Местность, малопригодная для передвижения днём, ночью была совершенно непроходима.

— Надо вызвать радиостанцию корабля, — посоветовал Коржевский.

— Я вас слушаю, — ответил голос Пайчадзе.

— Темнота поймала нас в ловушку — Мельников улыбнулся, представив себе, с каким выражением лица слушает его всегда склонный к насмешке Арсен Георгиевич. — Долго продлится эта ночь?

— Старожилы говорят, что часа два. Мы почти на полюсе. Арсена вращается «лёжа». День — шесть часов, ночь — два. Вам не холодно?

— Нет. Отопление костюма хорошо работает. Даже жарко.

— Ну так спите спокойно. Хищных зверей здесь нет.

— Закусим! — предложил Второв.

Трое товарищей нажали кнопки на своих щитках. Тотчас же они почувствовали, как ко рту подвинулась гибкая трубка, идущая от термоса с горячим шоколадом. Утолив голод, они приготовились терпеливо ждать утра.

К микрофону подошёл Белопольский, и Мельников подробно рассказал ему обо всём, что видели разведчики. Когда он упомянул про найденное Второвым железо, Константин Евгеньевич, волнуясь, воскликнул:

— Кислород! Если это так, то отпадают последние сомнения. Железо окислилось на воздухе. Воздуха не может быть на астероиде таких маленьких размеров. Арсена — обломок планеты.

— Я тоже так думаю.

Ночь показалась им длинной. Никто не садился на «землю», так как, не имея почти никакого веса, они отлично чувствовали себя на ногах.

Трое людей молча стояли на вершине скалы. При свете звёзд они смутно различали неясные тени друг друга. Глубокая тишина окружала их.

Мельников почувствовал, что стоявший рядом Коржевский тронул его за плечо. В призрачном мраке он различил протянутую руку биолога. Обернувшись, увидел на чёрном бархате неба, усеянном бесчисленными звёздами, яркую голубую точку. Рядом виднелась другая — жёлтая.

Земля!

За десятки миллионов километров родная планета посылала им, одиноко стоявшим на голой скале, среди пустоты и мрака, молчаливый привет.

И вдруг под металлическим шлемом в ушах Мельникова зазвучали стихи. Это было так неожиданно, что в первую секунду он не поверил своему слуху.

Никогда не забуду он был — или не был,Этот вечер: пожаром зариСожжено и раздвинуто бледное небо,И на жёлтой заре — фонари.

Декламировал Второв. Вероятно, он совсем не думал, что его кто-то может слышать, и говорил для себя. Это было похоже на бред.

Я сидел у окна в переполненном зале.Где-то пели смычки о любви…

Трудно было придумать, что-нибудь другое, что так не соответствовало бы окружавшей их обстановке. Стихи Блока звучали дико и нелепо:

Ты рванулась движеньем испуганной птицы,Ты прошла, словно сон мой легка…И вздохнули духи, задремали ресницы,Зашептались тревожно шелка.

Коржевский вдруг нервно засмеялся и тотчас же смолк. Его смех прозвучал ещё более странно, чем стихи Второва. Мельников, не видя, почувствовал, как молодой инженер вздрогнул.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала,И, бросая, кричала: — Лови!..

— Доканчивайте, — тихо сказал Мельников.

А вокруг расстилалась безграничная пустота. Голубой точкой, не имевшей даже диаметра, сверкала бесконечно далёкая Земля. Жизнь, чуждая, непонятная, промелькнула, как сказочное видение.

«Как он ещё молод!» — подумал Мельников.

— Вы ничего другого не смогли придумать? — послышался голос Топоркова. — Если вам нужно искусство, я могу включить для вас магнитофон.

И неожиданно, среди ночного безмолвия астероида, зазвучали нежные, пленительные звуки увертюры из «Лебединого озера».

— Откуда это у вас? — спросил Мельников после нескольких минут ошеломлённого молчания. — Нашли время и место для концерта!

— Разве плохо? — сказал Пайчадзе.

Было слышно, как на радиостанции звездолёта несколько человек рассмеялось. Очевидно, там собрались все участники экспедиции. Тревога за друзей, находившихся неизвестно где, заставила их всех прийти к радиоаппарату — единственному связующему звену.

Мельников, Коржевский и Второв почувствовали тёплую признательность. Товарищи здесь, с ними. В полной темноте, на голой скале Арсены они не одиноки.

Музыка Чайковского смолкла.

— Дать ещё что-нибудь? — спросил Топорков.

— Хватит! — ответил Мельников. — Утро уже близко. Спасибо!

Прошло не больше пятнадцати минут, и слева от них, на невидимом горизонте, неожиданно вспыхнула ярко-белая ломаная линия. Точно кто-то огромный исполинским пером вычертил на чудовищной величины ленте неизвестно что означающую кривую.

Поднималось Солнце. Ещё невидимое, оно освещало вершины гор и неровную цепь утёсов.

Потом как-то сразу, Солнце поднялось, и очередной день Арсены вступил в свои права. Причудливый и мрачный пейзаж показался им весёлым после зловещего мрака ночи.

Коржевский посмотрел на Второва.

— Что это вам вздумалось, Геннадий Андреевич? — спросил он, но в тоне вопроса не чувствовалось насмешки. Голос биолога звучал ласково.

Сквозь «стекло» шлема было видно, как Второв сильно покраснел.

— Право, не знаю, — ответил он с явным смущение. — Это получилось как-то помимо меня, нечаянно. Глупо, конечно, — прибавил он.

— Нет, почему глупо? Немного странно, это правда, но не глупо.

Коржевский провёл рукой по плечу Второва. Лицо биолога, очень похожее на лицо Чернышевского — только без очков, — было непривычно мягко. Мельников с удивлением посмотрел на него.

Подобно Белопольскому, Коржевский редко улыбался и всегда выглядел суровым и каким-то «неприступным». Он почти не вступал в разговоры, а когда к нему обращались, отвечал коротко и сухо. Даже в кают-компании во время обеда или ужина он казался погружённым в свои мысли. Беседы о Земле, возникавшие постоянно между членами экипажа, как будто совсем его не затрагивали, и он ничем не высказывал интереса к ним. Многие, да и сам Мельников думали, что польский учёный нисколько не скучает по Земле, не думает о ней. И вот сегодняшняя ночь показала, что они ошибались. Если бы биолог не скучал по Земле, на него не произвели бы впечатления так неожиданно прозвучавшие стихи.