Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков

15 сентября. Погода прегнусная. Съездил в Монастыржиско[812] на «дискуссию»… возвратился поздно ночью весь изломанный и избитый от автомобильной встряски по исковерканному шоссе. Солдатики наши, отчасти и немцы, если мало-мальски перестает дождь, вылезают из окопов и обсушиваются, сидя на брустверах.[813] Суп, лишенный мяса и всяких приправ, они называют «шрапнельным» супом. За оскудением внутри России мужского персонала «бабы пошли в мужики» и «баба, как соль, стала употребляться во все». […]

17 октября. Одиннадцатая, кажется, годовщина дарования по утерянной ныне грамоте человеческих прав существования покоренно-подданным российской державы!

После обеда совершенно неожиданно для наших жрецов стратегии шибко зашевелились немцы на правом нашем фланге; началась энергичная канонада, продолжавшаяся до ночи. У жрецов — вытянутые от удивления физиономии с плохо делаемой bonne mine a mauvais jeu[814]. Ввиду деморализации, царящей в войсковых частях, почти полной непроездности дорог и страшного истощения от голодания лошадей нам и не выбраться из этих гиблых мест, если бы немцы вздумали серьезно повести на нас наступление. «Комкор» как-то раскис и носит на себе печать какой-то фатальной обреченности, когда человек в отчаянии опускает руки и говорит: «Пусть будет, что будет!» Мягкостью характера «комкора» штабные сильно злоупотребляют для обделывания своих личных мышиных операций… […]

18 октября. […] Прибывает большое количество раненых, преимущественно из 46-го и 48-го полков; транспортных средств недостаточно. Дороги для раненых — убийственны![815] Fado quod possum![816]

19 октября. «Комкор» очень удрученный; только что он закончил на 20 листах свое объяснение в штаб армии о несчастной недавно нашей операции; теперь будет ожидать своей участи. Сегодня готовилась нами контратака, но отложена до завтра, а может быть — и еще дальше. Что за волшебники немцы: начинают свои операции когда им нужно — без обращения внимания на непогоду и плохие дороги, даже плохая погода с началом их операций изменяется в хорошую! У нас же — наоборот. […]

20 октября. Хмурый, но бездождный день. С 2 часов пополудни началась «контратака» в 12-й дивизии. Пальба артиллерийская шла ожесточенная до глубокой ночи. Утешительного не произошло ничего, «иерихонские трубы» молчали!..[817] В донесениях боевых все изоврались. […]

21 октября. День прояснился. В небесной лазури появились хищные птицы-бомбометательницы. С полудня началась адовая канонада, по своей интенсивности превзошедшая все бывшие до сего времени на сем фронте, с нек[ото]рым ослаблением продолжавшаяся всю ночь. С 17 по 20 октября убито офицеров — 15, нижних чинов — 788, раненых офицеров — 32, нижн[их] чин[ов] — 2630, контуженных офицеров — 11, а нижних чин[ов] — 330. Ранения преобладают легкие. Сегодня, вероятно, потери будут большие. В 12-ю дивизию вливается бригада 47-й дивизии. […].

22 октября. […] Возвратился домой уже поздно вечером, когда узнал, что «начдивы» и наш «комкор» по повелению свыше отчислены в резерв, и на их должности уже прибыли заместители. На место Долгова назначен один из «начдивов» 33-го корпуса — Ступин[818]. Я очень устал и не пошел на ужин, а поскорее залег в постель. Завтра познакомлюсь с «новой метлой». Изнеженная, распущенная, обританившаяся наша штабная публика отзывается о новом командире к[а]к о грубом, свирепом начальнике и очень сожалеет об уходящем Долгове, гуманностью и деликатностью к[ото]рого она так злоупотребляла, дойдя до такого безобразия, что в Завалув стало офицерство привозить себе на потребу горизонталок профессиональных. А в укор Долгову будь сказано: слушком уж он обмяк и скис! Слава Богу, нынешний день тевтоны на нас не наступали.

23 октября. Уже несколько дней, как погода стала проясняться. Познакомился с новым «комкором» — с двумя «Георгиями». Ознакомил его с положением дел по моей части. Впечатление произвел на меня благоприятное — видимо, не из хамов, но и не из светских джентльменов. Человек простой, и не «Гениального штаба» с юнкерским образованием, умеет, очевидно, управлять серой солдатской массой — живой портрет Собакевича, изображенного в «Мертв[ых] душах».

К обеду прибыли два вновь назначенных «начдива» и в одеянии сестры милосердия — жена Ступина, следующая за ним по пятам и держащая его, видимо, под своим башмаком; обратилась с места в карьер ко мне с просьбой устроить ее в каком-либо из лазаретов поблизости от мужа; я реагировал дипломатически, т[а]к к[а]к еще не ориентировался, насколько такая близость супруги будет желательна для самого супруга. […]

В 12-й Сиб[ирской] дивизии осталось на роту челов[ек] 60–70! «Комкор» потребовал придачи ему еще другой бригады 47-й дивиз[ии]. Два командира полков — 46-го и 49-го — во время боевой горячки вздумали подать рапорты о болезни[819]; «комкор» намеревается предать их суду, и резонно! Нельзя гуманничать с нашими фальстафами! На то они профессиональные защитники отечества, ч[то]б[ы] предъявлять к ним более строгие требования, чем к простым смертным.

Войска наши, надо признаться, деморализованы и не влито в них теперь воодушевления, когда и слепые прозревают относительно нашей полной дезорганизованности. Военный следователь Крыжановский многое может поведать о безнадежности нашей военной машины…

Имел крупный разговор с начальником штаба относительно небрежного отношения подведомственных] ему органов по питанию команд: поганец Сапега дуется круглые сутки в карты и оставляет солдат без каши и масла. Проклятое аморальство! К солдатам относятся не только небрежно, но и злобно-мстительно; в обращении следуют правилу «греть этих сукиных сынов за каждую малость, чтобы они не заважничали[820] и всегда чувствовали бы себя виноватыми»!! […]

Бывший начальником штаба 35-й пех[отной] дивизии в японскую кампанию Сухомлин[821] «Сеничка» — ныне, случайно узнал, уже генерал-лейтенант и назначен начальником] штаба Юго-Западного] фронта! См. мой дневник за прошлую кампанию, в к[ото]ром достаточная приведена характеристика этого воина! Узнал еще о смещении штабных грандов 10-й армии — Радкевича, Попова и прочих главарей разбойничьей шайки.

24 октября. Заехали в штаб проездом смещенные «начдивы» Эггерт (Викторов) и Эфиров[822]. Презренно-жалкие экземпляры человеческой разновидности, протравленные блевотиной военно-бюрократического мироощущения и дальше своего узкоперсонального брюха и кармана ничего не видящие и не чувствующие! […]

27 октября. Погода стоит теплая. Приятно-унылый ландшафт осени. Осенние цветы и осенние песни — самые красивые и печальные на земле.

Новый наш «комкор» — большой юморист и прекрасный рассказчик, но только на темы из военно-боевой жизни; он до мозга костей солдат. Странно лишь, что примазавшаяся к нему его супруга до сего времени не сыграла еще роковой роли «Стесселыни»! В передаче кровавых эпизодов, к ужасу непривычного человека, серые массы трактуются Ступиным не как люди, а как не имеющие никакой цены пешки…

Недавно прибыли партии пополнения, все — желторотые юноши, на другой же день их пустили в штыки… Потрясающая картина, как многие из них, не желая умирать, кричали в отчаянии «мама!..» […]

О Ступиной: работает (?!) вопреки законному регламенту в войсковых лазаретах (ч[то]б[ы] только не было скучно, когда муж занят), изо всех сил выбивается, пуская все пружины в ход, ч[то]б[ы] непременно дали ей «золотую шейную медаль на Владимирской ленте»!![823]

История с моим бедным фельдшером Устюговым, заявившим свои справедливые претензии на неудовлетворение солдат положенным количествам] пищев[ых] продуктов; началась на него травля раздраженных гусей.

[…] Начальник штаба Степанов за столом уверял, что Долгов, Эггерт и Эфиров вылетели из корпуса не вследствие каких-либо тактических [или] стратегических] ошибок, а вследствие «пропаганды» в войсках! Ох уж эта «пропаганда», «жиды» и всяческая «крамола», на к[ото]рых так любят ездить верхом и отыгрываться наши горе-военачальники и правители, ч[то]б[ы] только себя обелить и реабилитировать.

28 октября. С утра до глубокой ночи гремела канонада и трещали пулемета. Зачали — немцы, все из обладания высотами. Тевтоны мало-помалу выбивают нас с позиций; две, кажется, роты 47-й дивизии с них вытеснены, на подмогу для вышибания назначается наш 47-й стрелк[овый] полк. […]

30 октября. Погода, слава Богу, стоит хотя и хмурая, но без дождей. Тепло. Второй день на позициях пока тихо. Потери за бои 28 октября были главным образом в 47-й дивизии, в которой убито офицер[ов] — 3, солдат — 112, раненых офиц[еров] — 6, солдат — 251, контужен[ных] офиц[еров] — 5, солдат — 117 чел[овек]. За 29-е же: убито офиц[еров] — 1, солдат — 132, ранено офиц[еров] — 2, солдат — 558, контужено офиц[еров] — 3, нижн[их] чин[ов] — 71.