Виктор Цой - Александр Житинский

Я 1955 года рождения, то есть старше Виктора на 7 лет. Сначала учился сам. Потом уже подъехали люди, которые умели это делать лучше и у которых было чему учиться. Сначала это были наши люди, потом восточные. Это же было такое время, когда приходилось из пальца высасывать то, чего никогда не было и быть не могло. А нам удавалось почему-то. То есть одной картинки было достаточно для реконструкции всей системы: видишь какую-то стойку, тебя поразившую, начинаешь думать, читать и реконструируешь потихоньку всю систему. То есть начинали сами и как могли, но практически адекватно все это получилось.

Так вот, Виктора изначально интересовали нунчаки. Стали мы ими заниматься, и вдруг выяснилось, что ему это уже не интересно совсем, что это случайный, проходящий образ. Тогда мы начали заниматься кунг-фу, и здесь выяснился устойчивый интерес. Не какие-то виды восточного оружия, особые стойки – это пришло позже, когда он уже научился понимать ценность этого. Откуда это у него – не знаю. Меня это интересовало как востоковеда, как историка культуры.

А навыки самообороны сразу становятся такой расхожей монетой, что об этом не интересно даже говорить. Это чувство превосходства – оно такое забирающее. Тебе хочется быть выше остальных – знанием, умением, – но это все наносное и быстро проходит. Остаются скрытые ценности, неизвестные – и они подталкивают в творческом плане, в самоутверждении, а не голой формулировкой „я хочу быть сильным“.

В „Игле“, в сцене драки, Виктор действует лаконично. Что он делает – непонятно, но это вполне в духе современного кинематографа. Тогда надо было показывать что-то эффектное. Он хотел вызвать меня на съемку, чтобы я эту сцену поставил. Я не знаю, был ли у них свой постановщик для этих сцен, думаю, что нет, потому что постановщик даже очень плохого уровня все же сделал бы иначе эти сцены.

Поэтому там очень лаконично и мало. Он умел в тысячу раз больше. Я слышал от Рикошета, который снимался в другом фильме у Нугманова, что в „Диком Востоке“ уже был постановщик трюков, поэтому там Рикошет чего только не выделывал. Но для „Иглы“, может, и хорошо это было, что не было такого перегруза боями…

Марьяна же была просто очарована кунг-фу. Она ведь позже поступила на восточный факультет – следствие этого очарования. Уже будучи неизлечимо больной. И закончила его, что требует массы усилий и некоторой зашоренности даже. Она была воодушевлена, конечно.

Стандартная заинтересованность держится обычно год. Витя продержался год на хорошей нагрузке, когда по-настоящему тренировались, а потом пошли концерты, их было все больше, и мы перешли от индивидуальных занятий к выездам.

Мы садились на машину и ехали куда-нибудь в Выборгском направлении, в произвольное место: какой-нибудь лесок или какие-нибудь свалки, помойки – человек пять. И там притчи рассказывали друг другу. Я рассказывал все известные мне буддистско-даосские притчи, и трогала обычно именно та их часть, где присутствует юмор или абсурдизм.

И всегда интересно было увидеть, как это работает на практике. Иногда это приводило к очень жестким шуткам. Ну, типа, когда человек падает и это вызывает смех, такой чаплинский сюжет. Примерно такие шутки, но это было результатом работы какого-нибудь дзенского высказывания. Это было смешно, иначе бы такие шутки не прощались. Но Виктор хорошо всегда чувствовал дистанцию, поддерживал ее и никогда на какой-то близкий контакт не шел, ему интересны были как раз какие-то регламентированные отношения, типа учитель-ученик. Иначе для него система начинает разрушаться.

Ритуальность была чисто историческая – как оно выглядит в действительности у японцев и у китайцев, все действия, которые надо было выполнять, мы выполняли, конечно, но в чудеса он не верил, и я не акцентировал. Интересно было освоить эту систему и надеть ее на себя. Но вообще за основу была взята стандартная, общепринятая японская система преподавания каратэ, не кунг-фу. Это настолько разные системы, что японцы исторически не смогли воспринять кунг-фу, они остановились на каратэ, потому что этот тип движений они понимали. То есть когда китайцы занимаются кунг-фу, японцы не понимают, что происходит: самооборона, духовная практика, ритуальная практика. Они могут даже повторить, но что это такое, они не понимают. Так же, как и китайцы не понимают каратэ. Это не просто разные движения, это разные системы формирования картины мира: китайская и японская.

Позже встречались немного. Конечно, это был уже другой человек, он изменился, но моих встреч с ним в то время было недостаточно, чтобы делать выводы на этот счет. Просто было ощущение, что он уже не вполне управлял собой, не совсем понимал, для чего он все это делает, не был в этом уверен. Впрочем, в то время все вокруг выглядели несколько растерянными. А потом мы совсем перестали встречаться, даже случайно.

Надо сказать, что у него всегда было не то что чувство дистанции, но даже и желание дистанции. В кунг-фу это сразу же чувствуется. И это интересовало его больше всего. Потому что бой – это в первую очередь дистанция, а техника, движение, приемы, позы – это уже прилагается. Для него ценность составляло именно такое психологическое общение. Иногда он нарушал эту дистанцию в общении и тогда очень быстро ретировался. Ну, скажет что-то такое слишком панибратское, раз – и назад.

Называл меня Учитель… Это просто были условия игры. У нас это не было ритуалом, как там, а имело больше юмористический оттенок. Поэтому дистанция и сохранялась, чтобы иметь возможность подтрунивать всегда надо мной.

Было стремление не только потренироваться, но и организоваться, привести это к ритуалоподобному виду, не важно где: у Марьяши на даче или в каком-нибудь карьере – но обязательная часть медитации, часть подготовительных ритуальных упражнений, когда отрываешься от этого мира и погружаешься в какую-то непонятную среду.

Литература была, но что-то такое очень обычное, типа „Дао дэ Цзин“, да и то это больше интересовало Марьяшу. Витю интересовало живое общение, отношения ученика и учителя, он наблюдал за мной. Я чувствовал это. Как я веду себя в разных ситуациях, не вру ли я, не рисуюсь ли? Стоит, смотрит, выпью ли я, как дальше себя поведу. Правда, потом перестал, видимо, стало уже что-то понятно. А вот само оттачивание движений, техника его никогда не интересовали. Бой – да, но прежде всего как общение.

О человеке по имени Вячеслав Цой я слышал, конечно, мы ведь примерно в одной среде находились. Не думаю, что они с Виктором были знакомы, я не слышал об этом.

А занятия наши были Виктору все же полезны и в физическом, и в душевном плане, помогли ему себя лучше понять. И обрести уверенность. Это когда ты знаешь, что все можешь и сильнее всех. Но показывать это не обязательно, только ощущать».