Повседневная жизнь этрусков - Жак Эргон

Заключение

В самом начале мы говорили (и наше исследование убедило нас в этом), что этрусская цивилизация, которую мы попытались воссоздать в ее конкретной обстановке, своеобразных чертах и повседневных проявлениях, — всего лишь один момент, хотя и продолжительный, один из самых древних, блестящих и богатых по своим последствиям, в истории италийских цивилизаций. Так в глубине души считали и сами римляне: несмотря на все, что удивляло их в конце эпохи Республики в нравах этого народа, слывущего странным, несмотря на легенды, окутывающие его происхождение, Тит Ливий никогда не сомневался в италийском происхождении Танаквили{784}; Варрон или Веррий Флакк часто возводили свою этрусскую этимологию к тем, кого они называли просто antiqui — «древние»{785}. Чувство глубокой сыновней признательности понемногу пришло на смену враждебным предубеждениям, изначально заимствованным римлянами у греков.

Нам кажется, что необычность этрусков связана не столько с расовым отличием, сколько с временным разрывом. Мы описали архаичную цивилизацию, напоминающую уходящий под воду материк, на котором, несмотря на натиск волн со всех сторон, упорно придерживаются традиционного образа жизни. Социальная структура, отношения полов, знаки власти, некоторые детали костюма гораздо дольше сохраняли там свой первозданный вид.

Совершить путешествие из Рима в Тарквинии или Клузий для римлянина означало, должно быть, попасть в своего рода заповедник средиземноморских древностей. Там еще размахивали двулезвийной секирой Миноса, а «Федру» играли в нарядах эпохи Еврипида. Политическое развитие и аграрные реформы постоянно тормозились природным консерватизмом этрусков.

Однако эта верность давнему прошлому вовсе не была косностью — напротив, она была чрезвычайно активной и живой. Когда чудесное обогащение расширило горизонты этрусков, они обратились в восторженных почитателей Греции, сделавшись самыми пылкими ее проповедниками в Италии. Сами греки считали этрусков варварами, в прямом смысле этого слова, поскольку те не говорили на языке Гомера, однако они стали самым эллинизированным народом Востока и Запада. Геродот рассказал нам о судьбе двух высокородных скифов — Анархасиса и Скила, которые тайно приносили жертвы Кибеле и Дионису, а самым большим счастьем для них было приехать в греческую колонию на побережье Черного моря, скинуть свой национальный костюм и нарядиться греками; так продолжалось до тех пор, пока на них не донесли и не предали их смерти{786}. Но эллинофилам Этрурии скрываться было незачем — напротив, весь народ почитал за счастье жить на греческий манер, набрасываясь на любую продукцию мастерских Ионии и Афин и перенимая их последние технические достижения. Этрурия стала главным рынком сбыта аттической керамики, приняла без колебаний прямоугольные планы эллинских градостроителей, оказала самый восторженный прием проповедникам греческих мистерий. Доходило до того, что зачастую повседневная жизнь этрусков напоминала повседневную жизнь в Афинах. Но мы все же постарались показать, что именно в этрусском темпераменте не поддавалось полной ассимиляции.

Наследники доисторического мира, страстные последователи греков, этруски были также учителями Рима, а следовательно — творцами будущего. Мы постарались как можно подробнее рассказать о том, чем был обязан Вечный город в области государственных институтов, религии, церемониала и литургии не только тем людям, которые правили им и по-настоящему основали его, но и тем, кого он затем подчинил своей власти, и благодаря кому, за несколько веков борьбы и взаимообмена, сумел выстроить свою собственную цивилизацию. Тем не менее, возвращаясь к истокам этих заимствований, мы ставили себе целью не столько подтвердить присутствие Этрурии в римском мире, сколько определить изначальные формы этрусской государственности, доселе нам неизвестные. Триумфы в Риме эпохи Республики сообщают нам кое-что, являясь их отражением, об этрусских триумфах, о которых мы практически ничего не знаем непосредственно.

Наконец, важное место в данной работе мы отвели интеллектуальной жизни этрусков; раз они были настолько богобоязненны и так глубоко увлечены искусством, с нашей стороны было бы непростительно пренебречь важным аспектом их повседневной жизни и не пытаться выяснить, что представляла собой литература этого народа. Один из наших предшественников заявил, что о жизни низших классов в Этрурии ничего не известно{787}: мы попытались с помощью эпиграфики пролить кое-какой свет на эту загадку. Мы признаем, что наше описание неполно, но все же надеемся, что оно поможет лучше понять в контексте истории древней Италии одно из ярчайших проявлений ее гения, живущего вне времени и пространства.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Восемнадцать лет исследований в Этрурии

Если бы мы решили переписать эту небольшую книгу в 1979 году, то внесли бы в нее не так много изменений и нам нечего было бы добавить к уже сделанным выводам. Между тем итальянские этрускологи во главе с М. Паллотино, сотрудничающие с иностранными научными учреждениями Рима, в особенности с Французской школой, вели напряженную работу. Были сделаны многочисленные открытия, размышления о хронологии и значении древних и недавно полученных данных не прекращались. И все же в целом они ничего не меняют. В глазах абсолютного большинства историков этрусская цивилизация остается первой великой цивилизацией, возникшей на территории Италии, а от тезиса о восточном происхождении этого народа отказались практически все. Этрусский язык, несмотря на кое-какие подвижки в его изучении, остается загадкой. Отношения между классами господ и слуг, похоронные ритуалы, выдающееся положение женщины в обществе, важное место, которое этруски отводили играм и пирам, — в описание этих аспектов не привнесено ничего нового. Но поскольку данная работа была оценена как полезный справочник специалистами (см.: Pallottino М. Stud. Etr. XXX. 1962. Р. 383–385) и любителями, было бы несправедливо не поставить последних в известность об открытиях, порой ставших сенсацией, и не сообщить им о том, каким образом они могли бы пополнить свои знания, если пожелают. Впрочем, мы уже подводили итог новым исследованиям об этрусках в двадцать четвертом выпуске «Вопросов археологии» («Dossiers de l'Archéologie») (сентябрь — октябрь 1977 года).

Все больше историков склоняется к выводу о том, что представители цивилизации Виллановы были протоэтрусками и что их национальное самосознание полностью проявилось только к концу VIII века до н. э., с возникновением письменности и проникновением в Этрурию восточного влияния (о смене цивилизаций на территории Вольсиний, в окрестностях Больсены, см. диссертацию Р. Блока, изданную в Париже в 1972 году). Кстати, оказалось, что крупные очаги виллановийской цивилизации к югу от Рима, в Кампании и Лукании, подготовили почву для возникновения этрусской южной провинции: раскопки, проводящиеся с 1961 года в некрополях Капуи, позволили заключить, что основание этого великого города относится к IX веку до н. э. В Понтеканьяно, неподалеку от Салерно, на территории большого кладбища, использовавшегося с IX по V век до н. э., были обнаружены две гробницы в восточном стиле, с многочисленными серебряными и бронзовыми вазами и даже с серебряной чашей с иероглифической надписью финикийского происхождения (сейчас она находится в музее Пти-Пале в Париже). Эти гробницы можно назвать «княжескими» по аналогии с гробницами в Цере и Пренесте.

Торговля с восточными странами и Грецией давала обильные всходы на берегах Италии начиная с бронзового века: множество черепков от микенской керамики было найдено в Апулии, на Сицилии (Фапсос), на Эолийских островах (Липари), на Искье и во внутренних областях Италии — в Тарквиниях и Луни-суль-Миньоне (см.: Heurgon J. Rome et la Méditérranée occidentale. Paris, 1969. P. 120–124). Процесс ориентализации и эллинизации этрусков стал проводиться все настойчивее, не встречая сопротивления, с расширением греческой колонизации в VIII веке до н. э. Прекрасный пример тому был найден при исследовании торгового центра и святилища, основанных греками в конце VII века неподалеку от порта Грависка: среди даров археологи обнаружили в 1970 году полуколонну из мрамора высотой 1,15 метра, на одной из сторон которой буквами архаического греческого алфавита была нанесена надпись (окончание ее, к сожалению, не сохранилось, поскольку кусок камня откололся): «Я принадлежу Аполлону Эгинету. Меня велел изготовить Сострат, сын…» Несмотря на то, что окончание прочитать невозможно, это приношение Сострата божеству с острова Эгина (в Сароническом заливе, к юго-западу от Афин) вызывает в памяти слова Геродота (VI, 152): говоря о торговцах с Самоса, которых привлекали в Южную Испанию, за Геркулесовы столпы (Гибралтарский пролив), сказочные богатства царства Тартесс, он пишет: «Из всех эллинов самосцы получили от привезенных товаров по возвращении на родину (насколько у меня об этом есть достоверные сведения) больше всего прибыли, исключая, конечно, Сострата, сына Лаодаманта, эгинца (с ним-то ведь никто другой в этом не может состязаться)». Нет сомнения в том, что Сострат из Грависки, поклонявшийся Аполлону Эгинету, и Сострат Геродота, также эгинец по рождению, — одно и то же лицо. У этого античного Рокфеллера был свой торговый склад в Грависке, а благодаря храму Геры, в котором также поклонялись Афродите, Деметре и Аполлону, в соседние Тарквинии проникали греческие религиозные культы, вазы и прочие чудеса цивилизации (Torelli М. La Parola del Passato. XXVI. 1971. Р. 44–67; XXXII. 1977. Р. 398–485).