Царь Грозный - Наталья Павлищева

– Я лечусь, – вдруг пробурчал Иван.

Он-то лечится, а ей как? Лекарю свои беды не поведаешь, а русским мамкам царица не верит, все ждет, что отравят. Оставалось уповать на волю господню, но и веры истинной не было. Свои обычаи царица оставила, а новые приняла лишь для вида, потому как нельзя без того. Вот и жила бездушная, ни во что не верящая, жестокая красавица в богатом дворце, окруженная златом и серебром, начавшая понимать, что не в этом счастье. Ей бы полюбить мужа от всего сердца, пригреть пасынков, государь бы в ней души не чаял, милостями своими осыпал, но не дана бездушным любовь, не могут жестокие приласкать кого-то. Сама не была счастлива пустая сердцем Мария-Кученей и других своим теплом не отогрела. И от людей тепла тоже не видела, не любили красавицу на Руси, померла, так и не вспомнил добром никто.

Бездеятельность одинаково губительна для всех людей, и для простых смертных, и для правителей. Без толкового занятия человек опустошается душой, и у него появляется болезнь, называемая скукой… А когда и дела появляются, то исполнять их уже не хочется. Вот и мается человек, придумывая себе развлечения, часто совсем никчемные. А иногда весьма опасные для окружающих.

Скучая и не желая толком ничем заниматься, Иван развлекался самым жестоким и непотребным образом. Красавицы жены да и множества девок, приводимых по первому требованию, ему было мало, вернее, надоели. В его жизнь на несколько лет прочно вошел Федька Басманов.

Сын опытного заслуженного воеводы Алексея Басманова, больше похожий на девку, чем на молодого парня, знал все слабости своего покровителя и умел угождать так, что и Кученей становилась ненадобна. Алексей Данилович зубами скрипел, не будь напарником Федьки сам государь, походил бы по его спине не только арапник, но и целая оглобля. Позорище, стыдно людям в глаза смотреть из-за сыновьего поведения, а возразить нельзя.

Глаза боярина Димитрия презрительно сверкнули, губы дрогнули в усмешке:

– Ты служишь государю самым гнусным содомским делом, а я, как и мои предки, служу на славу и пользу отечеству!

Овчина-Оболенский знал, о чем говорил, слишком многие воротили нос от царского любимца Федора Басманова, всех коробило от понимания, каким образом угождает Ивану Васильевичу этот боярский сын. Ладно бы простым блудом занимался царь, хотя и то непростительно, а уж так-то, мужеложеством…

Дмитрий Овчина больше разговаривать с Федором не стал, слишком презирал того, развернулся и ушел, потому не заметил ни выступивших на глазах царского любимца слез, ни его злого взгляда. А зря…

Басманов бросился к своему покровителю с жалобой. Глаза царя сузились, на скулах заходили желваки. Но как он мог прямо наказать насмешника? Совсем не хотелось, чтобы все окружающие поняли, за что. Иван положил руку на рукав Федора:

– Я отплачу, не страдай…

Басманов только украдкой вздохнул. Были минуты, когда он жалел о своей близости к государю, прекрасно понимая, что все вокруг насмехаются и за глаза откровенно издеваются. Рядом с Иваном Васильевичем никто не рисковал бросать на его любимца даже косого взгляда, но стоило уйти в сторону…

Пиршество было в самом разгаре, многие уже едва не валились под стол, когда царь вдруг ласково подозвал к себе Овчину. Тому бы поостеречься, но вино и ему ударило в голову, засмеялся, пошел. Иван держал в руках большую чашу, в которую холоп наливал вино.

– Пей за мое здоровье! – Государь протянул напиток Димитрию, с трудом удерживая одной рукой.

Тот смутился. Такую и в начале пира не всем выпить, а уж ближе к концу тем более…

– Всю?

Иван кивнул:

– Одним духом!

Глаза царя смотрели строго и чуть насмешливо. Овчина протянул руку, медленно взял чашу. Он старался делать большие глотки, чтобы осилить вино, но больше половины выпить не смог.

– Вот так-то ты желаешь добра своему государю! – Иван откровенно усмехался. Но Овчина и тут ничего не заподозрил. Царь часто заставлял бояр пить за его здоровье непомерные чаши. – Не захотел пить, видно, это питье не по нраву? Ступай в погреб, там есть разное. Там напьешься за мое здоровье.

Такому приказанию были бы рады многие, потому как провинившихся царь обычно заставлял пить до потери сознания за общим столом, насмехаясь и даже издеваясь. Уж лучше в погребе.

Из погреба боярин не вернулся, но никто и не вспомнил про такого, все валялись вповалку и без Овчины.

Боярыня Олена точно чуяла что недоброе, извелась вся за вечер, хотя ничего необычного не случилось. Муж отправился на пир к государю, что домой не вернулся, тоже привычно, кто же от Ивана Васильевича трезвым до следующего утра уходил? Но Димитрия ни к ночи, ни даже утром не было.

Вдруг в ворота кто-то заколотил, холопы бросились открывать, ожидая увидеть хозяина. Но там оказался посыльный от царя Ивана Васильевича. Едва въехав во двор, он даже не стал спешиваться, закричал:

– Государь велит боярину Димитрию Оболенскому срочно быть к нему во дворец!

На крыльцо выскочила Олена Алексеевна, замерла, прижав руки к груди:

– Боярина нет дома со вчерашнего дня! Он к государю на пир убыл, так и не появлялся!

Посланец гадко усмехнулся:

– Видать, у какой-то красавицы загулял.

Боярыня полыхнула красными пятнами, закусила губы от унижения, а тот продолжил с издевкой:

– Где мне его искать?

– Я не ведаю! – отрезала Олена, с трудом проглотив ком, вставший поперек горла. Круто развернувшись, боярыня ушла в дом. Она-то всю ночь не спала, думала, как там муж, а он с кем-то блудит… Верно говорят, что кто с государем Иваном Васильевичем поведется, тот от блуда пропадет.

Посланник все так же, не слезая с коня, прокричал:

– Если придет, велите ехать к государю! Серчать будет Иван Васильевич!

Царь потешался над ответом боярыни, потому как ее мужа еще вчера вечером удавили в том самом погребе, куда государь отправил его пить за свое здоровье.

– Ну, ты доволен таким наказанием? – сладко потянулся Иван, кося взглядом на Федора Басманова.

Тот хмуро возразил:

– Этого придушил, другие найдутся. Всем рты не закроешь…

Иван рывком притянул его к себе, зло сощурив глаза, прошипел:

– Кто против меня слово скажет или даже задумает, всех изничтожу! Аз есмь царь, а потому волен жизнью любого, кто подо мной живет!

Это мало успокоило Басманова-младшего, ему не слишком нравилось быть посмешищем в глазах окружающих, но возразить своему царственному покровителю Федор, конечно, не мог.

В тот же вечер Иван напился гораздо сильнее обычного, принялся плясать, заставляя всех надеть скоморошьи маски. Сам государь тоже скоморошествовал, стараясь перекричать остальных. Это было нетрудно, потому как ростом Иван Васильевич превосходил почти всех да голос имел зычный. Вокруг царя козлами скакали желающие подольститься, кривлялись, выкрикивали непотребные слова.