«Если», 2000 № 06 - Дэвид Лэнгфорд

Немного дальше, у самой опушки леса, располагались останки то ли сарая, то ли армейской раздевалки. С остова, очевидно, давно уже были сорваны все доски, и Алексей сразу же подумал о полах и потолке в кудияровском трактире и аккуратно обтесанных брусьях креста, на котором он едва не лишился одной из конечностей.

Проселочную дорогу Зайцев обнаружил сразу за постройками. Она проходила вдоль леса, совсем заросла травой и кустарником, но разбитая тяжелыми грузовиками колея сохранилась, несмотря на дожди и ветры.

— Все! — выбравшись на дорогу, громко воскликнул Алексей. — Прощайте, кудияровцы!

Солнце так и не сумело пробиться из-за леса. Брюхатые тучи затянули весь восточный горизонт, затем половину неба, и Зайцев прибавил шагу. Ему не хотелось попасть под холодный затяжной дождь и перед самым прибытием в Москву слечь с простудой. Он почти бежал и даже не старался огибать густые заросли незнакомого кустарника и еще более высокую траву. А когда впереди, вначале тихо, а затем все громче и громче, затарахтела автомашина, Алексей едва не заорал от радости.

«Как хорошо, что план Мишки-дурачка всего лишь бред подземного пьяницы и неуча, — перейдя на мелкую рысь, думал он. — Как хорошо, что кудияровцы никогда не выйдут за пределы своей маленькой Сахары».

Шум мотора нарастал, и через несколько минут Зайцев понял, что навстречу ему движется не одна машина и не какой-нибудь деревенский трактор или двухтонный грузовичок. Затем впереди из-за поворота показалась зарешеченная морда головного «Урала»; за ним из сизых клубов гари и пыли выплыла колесная пушечка, а следом — самоходка.

От неожиданности Алексей остановился и с каким-то нарастающим раздражением подумал: «Кажется, Время великого затишья закончилось». Эта мысль поначалу вызвала замешательство, но потом Зайцев медленно двинулся дальше. «Да пошли они к чертовой матери! — принялся уговаривать себя Алексей. — Ничего страшного, жили же они во Время божьего гнева. Им не привыкать. Попрячутся по своим норам, надерутся самогонки, а там, глядишь, и стрельбы закончатся.

Мимо Зайцева проследовала первая машина, а из-за поворота появлялись все новые и новые тягачи с пушками на прицепе. Воздух наполнился гулом и металлическим лязгом, который после дней, проведенных в тишине подземелья, показался Алексею дьявольским концертом.

«Мальчишки у них гораздо умнее, — вспомнил он своих избавителей. — А ведь тоже когда-нибудь сопьются и начнут вылезать под снаряды».

«По пьяни выползешь на плироду посмотреть», — всплыли у него в памяти слова кудияровца.

«Вернусь в Разгульное, зайду в сельсовет или… что у них там сейчас? Может, хотя бы детей спасут».

Зайцев снова подумал о том, что этим людям помочь уже нельзя, даже если их вытащить на поверхность. «Да не было никакого великого затишья! — в сердцах Алексей сплюнул и с тоской посмотрел назад, откуда он так торопился уйти. — Вся их жизнь — это Время божьего гнева, и они обречены жить в этом времени до самой смерти. И нет никакого смысла пытаться им помочь, трогать то, что устоялось, даже если тебе это кажется нелепым. Мы же всегда рвемся помогать, в сущности, не понимая, чем все обернется. Как с той таежной семьей — вымерли и все. Так пусть лучше спиваются и дохнут сами по себе… А детей все же жалко».

Колонна шла медленно. Из кабин «Уралов» на грязного одинокого путника удивленно смотрели молодые, умытые солдаты, и, глядя на них, Зайцев вспомнил собственное отражение в осколке зеркала. Он с растерянной улыбкой кивнул круглолицему солдатику, который просто так поприветствовал его взмахом руки, и тихо проговорил:

— Ну держись, Мишка. Целый артиллерийский полк Иванов-царевичей едет рушить подземное царство Кощеево. А мне пора.

Алексей сделал несколько шагов вперед, но вдруг развернулся и бросился вдогонку за головной машиной.

— Стой! — размахивая руками, заорал он. — Стой! Там люди!

Ричард Паркс

ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ

Джошуа Каллен взял черно-белое фото юной женщины, одетой в весьма старомодное платье из тафты.

— Хотелось бы знать, кто это?

Мэтти бросила мимолетный взгляд на снимок, один среди сотен в этой коробке, на этом прилавке Кейнмилльской барахолки, иначе говоря «блошиного рынка». Оглядев старый сарай, переоборудованный в торговый павильон, Мэтти заметила, что уж блох здесь, конечно, найдется в избытке. Джошуа улыбнулся незатейливой шутке дочери. Ему было приятно видеть искорку радости в ее глазах. Она так редко улыбалась в последние годы. Лицо Мэтти вновь сделалось серьезным.

— Пожила свое — и ладно, — пожала плечами Мэтти. — А что это за машина, возле которой она стоит? «Паккард»?

Опершись на палку, Джошуа повернул снимок к свету.

— «Студебеккер»… А сфотографировали ее, судя по всему, на выпускном балу. И, ей Богу, она отдала этот снимок своему парню. Ты ведь знаешь, — добавил он, — что Джейк получился у нас с матерью прямо после выпускного бала.

— Знаю, папа. И, по-моему, мама начала злиться на тебя именно с этого дня. Что же касается остального… — Мэтти махнула рукой в сторону гомонящего рынка: — Оглядись, папа. Здесь продают лишь то, что никому более не нужно: старые фото, ржавые дуршлаги, пластмассовых пупсиков…

Пожав плечами, Джошуа повернулся к торговке, молодой женщине в широкой юбке яркой, цыганской расцветки. Та улыбнулась старику.

— Сколько? — спросил Джошуа.

— Двадцать пять за штуку. А за три — пятьдесят центов. — Наклонившись поближе, она поглядела на карточку в его руке и одобрительно улыбнулась. — Мне тоже нравится.

— Я беру этот снимок, — сказал он, и женщина кивнула, как будто приобретение являлось событием неизбежным. Заплатив, Джошуа аккуратно пристроил снимок в кармане и тронулся с места. Спустя мгновение Мэтти последовала за ним.

— Ты не понимаешь, — сказал отец, когда дочь поравнялась с ним.

— Если бы эти вещи не были нужны вообще никому, их не приносили бы сюда. А здесь все, в конце концов, продается. Иногда через несколько лет, — так мне говорили, — но продается. Этот вот снимок дожидался именно меня.

Мэтти покачала головой.

— Ни ты, ни я не были знакомы с этой женщиной. Возможно, она уже давно мертва, а люди, знавшие ее, или умерли, или забыли о ней, иначе эта карточка не оказалась бы в коробке с надписью «за четверть доллара».

Достав снимок, Джошуа остановился, чтобы поглядеть на него; прочие покупатели обтекали опиравшегося на трость старика, словно ручей какой-нибудь замшелый валун.