Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина

Прощаясь, Хабаров звал к себе Сундуковых на другой день обедать.

— Вот бы женишок для Анюты, — сказал Тимофей Петрович Аграфене Ивановне, проводив гостей своих, — хоть не смазлив, да удал и богат.

— Я и сама то же думаю; но мне все жаль бедного Кудрина: он без души от нашей Анюты; небогат, прав…

— Что у тебя за глупые такие рассуждения, — прервал ее с негодованием Сундуков. — Ведь мы уж наотрез ему отказали от нашего дома!

— Ну, вот ты уж сейчас и рассердился. Я только так сказала, а впрочем, твоя отцовская воля… Мне и самой будет веселее, когда дочь мою станут называть богатою барыней.

III. Кудрин

Кудрин — также сосед Сундуковых — сирота, молодой человек двадцати пяти лет, помещик стольких же душ, был действительно таков, каким разумела его Аграфена Ивановна. Он имел даже некоторое образование, случайно полученное в доме одного вельможи; но ей нравился более потому, что складно рассказывал жития святых из Четьи-Минеи и не пропускал ни одной праздничной заутрени.

Уже более года Кудрин любил дочь Сундуковых и, решившись предложить ей свою руку, мало помышлял об ее приданом. Его пленяли и красота, и милый нрав девушки. Что ж касается до Анюты — молодой человек казался ей непротивным. Она находила удовольствие бывать с ним вместе: разговаривать, слушать, как играет он на гуслях старинные песни; однако ж не чувствовала к нему никакой особенной привязанности, следственно, приняла довольно спокойно сделанный ему отказ.

Сей неприятнейший случай не совсем прекратил сношения Кудрина с домом Сундуковых: он имел там на своей стороне няню прекрасной Анюты, преданную ему всей душою сколько по чувству сострадания, столько же, может быть, и потому, что он дарил ее чем только мог. Она часто доставляла ему сведения о своей барышне, а ей иногда напоминала об нем.

IV. Сватовство

Недели через две после приезда молодого Хабарова няня уведомила Кудрина, что барышня ее просватана за новоприезжего. Хотя несчастному любовнику и прежде нечего было надеяться, однако ж сие известие чрезвычайно его огорчило. Бедняжка плакал, грустил, сделался задумчив.

Вот как началось и совершилось удачное сватовство Хабарова: Анна понравилась ему при первой встрече, после нескольких других он в нее влюбился; сказал о том отцу своему; тот поехал к Сундукову; старики переговорили, ударили по рукам, и дело кончено. С Анютой не много об этом рассуждали: в сии блаженные времена родительская воля одна решала судьбу девиц. Анюта, сделавшись невестою, почувствовала к Хабарову некоторую склонность; но сия склонность вовсе не была тем нежным чувством, которое называют любовью. Двухмесячный отпуск Хабарова подходил к концу: надобно было сбираться в дорогу. Он казался сердечно огорченным, Анна, к большому неудовольствию няни, часто вздыхала. На прощаньи помолвленных обручили, а свадьбу отложили до возвращения жениха, то есть до будущей осени.

Было уже около половины декабря. Сундуковы на радостях вздумали съездить в Москву, провести там святки, масляницу, показать знакомым своим невесту и накупить для нее всего нужного к свадьбе. Они действительно поехали, забрав с собою, по тогдашнему обычаю, кучу людей; не забыли и няни, с которой барышня никогда не расставалась.

V. Святки

Вслед за Сундуковыми отправился в Москву и Кудрин. Он уверял себя, что едет только для рассеяния, однако в первое же воскресенье явился у обедни в церкви Василия Блаженного, которую Аграфена Ивановна предпочитала прочим. Там при выходе имел он удовольствие взглянуть на Анюту, но ни она, ни старушка его не приметили.

Добрая няня продолжала сохранять к нему прежнее усердие и нередко с ним пересылалась; даже находила случаи к свиданиям. И хотя барышня ее была уже просватана, а в душе Кудрина гаснул последний луч надежды, но она нашептывала ему разные утешения. Молодой человек охотно предавался руководству няни, охотно слушал утешения: и какой несчастный принимает их без удовольствия.

Наступили святки — некогда самое веселое в году время, которое с таким, бывало, нетерпением дожидались и девушки-невесты, и женихи-мужчины, которое разнообразием забав своих столько же занимало детей, сколько развлекало стариков и старушек, и которое, благодаря настоящему просвещению, теперь проходит у нас так же обыкновенно, как и все другие праздники. Ни слова о городах губернских, где все русское давно уже изгнано из нашего общежития — там старинные святки удачно заменены маскарадами и балами. Что заменило их в уездных, где также стыдятся теперь своих невинных удовольствий? Карты и неумолкаемый звук стаканов! Одно другого стоит. Но я разговорился не у места; продолжаю: наступили святки; знакомые целыми семействами начали по вечерам сбираться, хоронить золото, петь подблюдные песни, играть в фанты, переряжаться. Анюта приняла обыкновенное участие в сих забавах, но казалась к ним несколько равнодушнее прежнего: ей уже не надобно было выбирать, кому бы особенно понравиться, кому бы лишний раз положить в руку золотое колечко.

VI. Гаданье

— Вот скоро у нас и новый год, а ты, барышня, еще не погадала, — сказала ей однажды затейница няня.

— Да о чем мне гадать, нянюшка? Ведь у меня уже есть суженый!

— Теперь-то и гадать, моя красавица: здоров ли жених твой? что с ним делается? часто ли о тебе вспоминает? А скажу еще и то: много утечет воды до твоей свадьбы. Покуда не пришел час воли Божией, все может с тобою приключиться. Надевай-ка свою соболью шубку да пойдем послушаем под окошками, спросим, как зовут первого встречного.

Анюта, не привыкнув противоречить няне, оделась и пошла с нею за ворота. Шагах в десяти попадается им мужчина. «Как вас зовут-с?» — спросила Анюта. — «Александром!» — «Ахти, барышня! — прошептала няня, — ведь жениха-то твоего не так зовут; это имечко Александра Михайловича Кудрина! Да вот здесь близко и перекресток, послушаем, с которой стороны залает первая собака». Они остановились на перекрестке; собака залаяла. «Чу! слышишь ли, красавица? И собака лает не от Киева, куда поехал Иван Афанасьевич, а от Владимира, с нашей сторонушки, где теперь Александр Михайлович!» Гаданье под окнами было неудачно: в трех-четырех домах, к которым они подходили, раздавались только святочные песни, и за двойными рамами нельзя было расслушать ни одного слова.

Возвратившись домой, Анюта, тревожимая недоумением, подстрекаемая любопытством, объявила няне, что завтра хочет смотреться в зеркало. Этот род гаданья, утвержденный многими примерами, предпочитала она прочим. Няня похвалила ее намерение.

На другой день, около полуночи, когда улеглись господа и слуги, она повела