Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верстах в трех от железнодорожной станции, на пологом косогоре, покрытом кустарником и редкими деревьями, стояли два дощатых барака, каждый вместимостью человек на пятьдесят, – один из них предоставили нам, а в другом жили рабочие-болгары, приехавшие на заработки из северных провинций. Чуть в стороне ютился небольшой сарай, в котором хранились инструменты, и возле него примитивная, открытая кухонька. Самый карьер, где добывался гипс, находился на версту дальше. Внизу, у подножия косогора, протекал довольно широкий ручей с хорошей водой, а по другую его сторону, не далее полукилометра, разбросалось село Асеново.
В бараке по обе стороны узкого прохода тянулись двухъярусные нары, на которых мы расположились с нашим немудреным скарбом. Окна отсутствовали, но днем внутри было достаточно светло, так как стены изобиловали щелями и дырами, а вечерами зажигался керосиновый фонарь. Крыша протекала сравнительно умеренно, что позволяло во время дождя устроиться так, чтобы никого не поливало. В общем, все было бы терпимо, если бы не огромное количество клопов, которые гнездились в стенах и в нарах.
Нужно сказать, что клопы в Болгарии так же вездесущи и неистребимы, как муравьи в Южной Америке, но человеку они докучают стократ больше, ибо ночами от них нет никакого спасения. В этой стране ни одного жилья – будь то городской особняк, деревенский домишко или одиноко стоящая в лесу хижина – без клопов не существует. Они есть – или, во всяком случае, в мое время были – в любой гостинице, в вагонах и в залах ожидания железнодорожных станций, в школьных партах, в конторской мебели и даже в нежилых помещениях. Более того, и под открытым небом, если вы ляжете сравнительно недалеко от дома, они вас быстро найдут. Все ухищрения и методы борьбы с ними бессильны, – в казарме мы применяли кипяток, керосин, нафталин, полынь и всевозможные патентованные снадобья, выжигали клопов паяльными лампами, ставили ножки кроватей в банки с водой, – все было тщетно.
Тут, на земляном полу калугеровского барака, вдобавок кишели блохи, так что первую ночь мы почти не спали. В дальнейшем сну способствовала усталость, да и блох удалось несколько смирить при помощи больших количеств керосина и персидского порошка.
Поднявшись с рассветом, мы напились чаю, получили у магазинера инструменты и отправились на карьер, где работа начиналась в семь часов утра и, с двухчасовым перерывом на обед, продолжалась до семи вечера. Велась она самым примитивным образом: ряд рабочих, человек двадцать пять, кирками подбивая и обрушивая стену невысокого обрыва, измельчали комья падающей глины, руками выбирали вкрапленные в нее куски гипса и сбрасывали их в кучи; позади каждого стояли два рабочих с лопатами, они нагружали отработанную глину на вагонетки и отвозили ее на свалку, а за гипсом приезжали запряженные лошадьми телеги и везли его на завод.
Так как вагонетки стояли на одной общей линии рельсов, ехать на свалку они могли только все одновременно, а потому грузить их следовало согласованно, поглядывая на соседей, ибо, если некоторые оказывались нагруженными раньше других, надзиратель начинал орать на отставших. При нормальном ходе работы темп давала передняя вагонетка, все остальные равнялись по ней. Таким образом, если на нее попадали толковые и рассудительные люди, они работали не торопясь и все шло хорошо: никто на линии не выбивался из сил, молчал и бай Койчо. Но если рабочие на первой вагонетке, желая перед ним отличиться, начинали грузить быстро, – жарко приходилось всем, и тогда не оставалось ничего иного, как проучить зарывающихся очень простым, но верно действовавшим способом: самые дюжие ребята на линии начинали гнать с такой быстротой, что первая вагонетка за ними, при всем напряжении сил, поспеть не могла, и тогда гнев надзирателя обрушивался на нее, ибо в ожидании, пока она догрузится, сзади люди демонстративно усаживались на землю и курили. Обычно два-три часа такой «дышловки» навсегда отбивали передним охоту выслуживаться, и все входило в норму.
Учитывая все это, мы предоставили переднюю вагонетку двум пожилым полковникам, полагая, что их возраст и благоразумие обеспечат всему карьеру спокойную и мирную жизнь. Но тут мы жестоко просчитались: в вожделениях о максимальной «наднице», полковники старались вовсю, упорно не понимая наших толстых намеков и предостережений. Оба они в частной жизни были хорошими и милыми людьми, но все же, ради общего блага, на следующий день пришлось обуздать их вышеописанным способом, а сейчас все возвратились с работы изрядно усталыми и, наскоро поужинав, стали устраиваться ко сну.
Памятуя прелести предыдущей ночи, почти все собирались сегодня спать на лоне природы, но к вечеру небо оделось темными тучами, следовало ожидать дождя, и потому, после недолгих прений, большинство решило ночевать в бараке.
– А ты как думаешь, Васька? – спросил я Смирнова.
– Идем спать наружу, – ответил он. – Дождь едва ли начнется раньше полуночи, а до тех пор нам обеспечено несколько часов спокойного сна. В крайности, если вовремя не проснемся, ну вымокнем немного, пока добежим до барака, подумаешь, большая важность!
У нас нашлось человек семь-восемь единомышленников. Собрав свои манатки, хорошенько осмотрев их и вытрусив, мы отошли шагов на тридцать от барака и расположились табором на травке. Пока мы устраивались, совсем стемнело. Окрестности наполнились голосами цикад и лягушек, на горизонте попыхивали зарницы, да ветерок доносил из села запах цветущих яблонь.
– Экая благодать, – умилился лежавший рядом со мной Кедрин.
– И ни одного тебе клопа, – отозвался я, и в тот же миг почувствовал, что по лицу моему что-то оживленно забегало.
Я придавил это нечто пальцем, в надежде, что имею дело с какой-нибудь невинной букашкой, но отвратительный и столь знакомый запах сразу показал, что наши восторги были преждевременны. Между тем со всех сторон посыпалась ругань, свидетельствуя о том, что клопы атаковали и других. Снова вытрусив и выколотив свои постельные принадлежности, мы отошли от барака на добрых полкилометра и улеглись в чистом поле. Тут клопов как будто не было, а может, нас просто сморила усталость, и мы все почти сразу заснули мертвецким сном.
Было уже далеко за полночь, когда меня разбудил голос Кедрина:
– Миш! Мишка! Да проснись же,
