Клятва королевы - К. У. Гортнер

Вокруг послышались испуганные вздохи. Люди падали на колени. Но я продолжала хранить спокойствие; еще будучи принцессой, я наткнулась в библиотеке в Сеговии на несколько трудов, где описывалось это явление, — насколько я помнила, именовалось оно солнечным затмением, — о чем я и сообщила Фернандо, неподвижно сидевшему в седле.

— Затмение? — переспросил он, словно никогда не слышал подобного слова.

— Да. Иногда луна наползает на солнце, закрывая его свет, но потом она уходит, и все снова становится как обычно, — раздраженно сказала я.

Зной стоял ужасающий, и с меня ручьями лил пот. Мне хотелось добраться до помоста на главной площади, исполнить наш долг и вернуться в тень алькасара, прежде чем все мы изжаримся до смерти в наших нарядах. Я также беспокоилась за сына, который легко мог получить тепловой удар на адской жаре.

— Но это же дурное предзнаменование, — не веря своим ушам, услышала я запинающийся голос Фернандо. — В тот самый день, когда мы должны представить народу нашего сына, случается… затмение? Вряд ли это добрый знак.

Я едва не закатила глаза. Несмотря на всю широту владений Арагона, мой муж до сих пор жил в плену предрассудков, будто андалусиец какой-то.

— Никакое это не предзнаменование, — чуть резче, чем намеревалась, бросила я. — Наш сын уже крещен и благословлен Господом. Просто луна забыла свое надлежащее место, — улыбнулась я, насмешливо глядя на Фернандо. — Уж ты-то, как мужчина, должен хоть что-то об этом знать.

Он попытался улыбнуться в ответ, но я видела, что муж по-настоящему напуган, словно и впрямь верил, будто нелепое небесное явление предрекает будущее.

Я нетерпеливо махнула рукой Медина-Сидонии, который с презрением взирал на царящий вокруг ужас:

— Сеньор герцог, не будете ли вы так любезны…

Он рявкнул на оцепеневших слуг, что застыли словно статуи и таращились на наполовину закрытое солнце:

— Вперед! Приказ ее величества!

Стук копыт наших лошадей отдался нестройным эхом по затихшим улицам. К тому времени, когда мы добрались до заполненной народом площади, затенявший солнце серп луны начал уменьшаться и снова посветлело.

Я взяла Хуана у герцогини, поднялась на помост и взглянула на безымянную массу людей, вынуждая их наконец отвести взгляд от неба и обратить внимание на меня и дитя на моих руках.

Я не верила в предсказания и в какие-либо иные силы, превосходящие Господа.

И Господь не мог допустить, чтобы с моим сыном хоть что-то случилось.

Ранней весной тысяча четыреста семьдесят девятого года мы покинули сады Андалусии и вернулись в Кастилию.

Путешествие оказалось долгим из-за маленького Хуана. Сын страдал от желудочных колик, а потому постоянно находился при мне. За последние полгода я дважды меняла ему кормилицу, но тщетно. Стремясь оградить сына от всех невзгод, я даже уступила уговорам и не стала кормить его сама, однако смена кормилиц нисколько не помогала. Я советовалась со множеством ученых-врачей, и еврейских, и мавританских, пожертвовала небольшое состояние Деве Севильской из Антигуа и ее сыну Христу, известным своими целебными дарами. Фернандо заверял меня, что колики бывают у многих младенцев и в том нет ничего необычного, но я ощущала страдания сына всеми фибрами души, не в силах отвлечься на что-либо еще. Исабель ехала в экипаже со мной, Беатрис и Инес по изрытым ямами дорогам, она вполголоса напевала Хуану и трясла перед ним серебряными погремушками, чтобы отвлечь от болей в животе.

По возвращении в Сеговию я обнаружила, что вновь беременна. Подняв голову от ведра, куда меня стошнило после завтрака, я встретилась с долгим сочувственным взглядом Беатрис. Фернандо настоял на супружеских правах задолго до того, как я почувствовала себя готовой его принять; он не был груб со мной, но не был и любезен, и я как-то раз в редком порыве откровенности пожаловалась Беатрис, что муж не желает слышать слова «потом». Сейчас же ее взгляд все мне объяснил: Фернандо только делал вид, будто слабое здоровье Хуана его не беспокоит. Младенцы умирали каждый день, от колик и прочих недомоганий. Наше престолонаследие оставалось под угрозой, и мы нуждались еще в одном сыне.

Необходимость эта стала еще яснее, когда до нас дошло известие, что после продолжительной болезни скончался Хуан Арагонский. Фернандо немедленно отправился в свое королевство — на похороны отца и встречу с кортесами, которые, в соответствии с нашим брачным контрактом, оставались независимыми от Кастилии. Мне хотелось поехать с ним — после смерти его отца наши королевства действительно объединялись под общим правлением, — но возможности такой у меня не было, поскольку приходилось заботиться о младенце, ожидая рождения еще одного.

Третья моя беременность оказалась тяжелой с самого начала. Я тосковала о Фернандо с того самого мгновения, как он вышел за дверь, но сил не хватало, даже чтобы пересечь комнату, — меня постоянно тошнило, а мысли о месяцах предстоящих ограничений внушали ужас.

Нисколько не улучшило настроения и известие об очередном восстании в Эстремадуре от имени Иоанны ла Бельтранехи, которое задумал старый козел король Альфонсо, чье поражение от наших рук и последующий отказ Рима выдать ему соизволение на брак Иоанны продолжали жечь его изнутри, словно горящая сера. Он подкупил нескольких недовольных мелких вельмож и поднял мятеж в тот самый момент, когда Фернандо стало не до него.

— Что мне делать? — воскликнула я, глядя на Беатрис. Я сидела за столом и читала последние доклады адмирала, которого поставила во главе войска, посланного на подавление мятежа. — Дон Фадрике пишет, что арестовал всех замешанных в восстании вельмож. Их, естественно, лишили владений и казнили, но ему пришлось поджечь поля, собрать крестьян и гнать португальцев через границу, словно диких собак.

Я взмахнула бумагой, чувствуя, как гнев вытесняет усталость.

— Эти негодяи бежали, унося с собой мешки сокровищ, награбленных из наших церквей! Они похитили то, чего мы не можем позволить себе лишиться, и показывали нос нашим солдатам через границу!

Я бросила бумагу на стол, отчего неровно заплясало пламя свечей.

— Не могу допустить, чтобы подобное сошло Альфонсо с рук. Похоже, я была слишком наивна, полагая, что изгнание в Португалию успокоит Иоанну. По словам Фадрике, на допросах большинство вельмож признались, что взбунтовались против моего правления, так как Иоанна заявляет, будто она истинная дочь Энрике и единственная королева Кастилии! Как эта девчонка смеет оспаривать мое право на трон, когда каждый знает, что она — дитя любви Бельтрана де ла Куэвы?

Беатрис помедлила возле кровати, где обрызгивала простыни лавандой и анисом, прежде чем сложить их в сундук.

— Возможно, стоит предложить им мирный договор, — посоветовала она.

— Скорее я предложу им артиллерийскую канонаду, — фыркнула я.

— Кто бы сомневался, — усмехнулась Беатрис. — Но порох недешев, а Альфонсо труслив. Он спрячется в своей крепости, предоставив остальное тебе. Но если ты предложишь мир и настоишь на переговорах с сестрой твоей матери, принцессой Беатрикс, то…

— …смогу потребовать, чтобы права ла Бельтранехи строго ограничили, — улыбнувшись, продолжила я. — Беатрис, тебе стоило стать дипломатом. Все отлично: Альфонсо не осмелится мне отказать, особенно если я подслащу предложение обещанием подумать о брачном союзе моей Исабель и сына его наследника-кронпринца, которого он не женил на ла Бельтранехе из-за разницы в возрасте. Я могу выиграть в его игре и вместе с тем дать ему то, чего он желает, — высокое положение и в придачу немалое приданое за Исабель.

Беатрис кивнула, взяла с кровати стопку простыней.

— Тогда берись за дело, — сказала она. — И мне не придется смотреть, как ты хандришь и волочишь ноги еще восемь месяцев.

Я рассмеялась, повернулась к столу и, чувствуя, как ко мне возвращаются силы, окунула перо в чернила.

Король Альфонсо ответил, что встретится со мной у границы, чтобы обсудить мое предложение. По его словам, пора было положить конец раздорам раз и навсегда. Однако, после того как я два дня протряслась в паланкине и прибыла в продуваемый всеми ветрами замок Алькантара, оставив детей на попечение Беатрис, мне сообщили, что король заболел. Лишь после двух недель тревожного ожидания я получила известие, что король посылает саму Иоанну вместе с ее представительницей, моей родной тетей Беатрикс Португальской.

Я обняла высокую, элегантно одетую кровную родственницу, с которой никогда прежде не виделась. Ее зеленовато-голубые глаза и овал лица до боли напомнили мне мать. Я сразу же почувствовала в Беатрикс союзницу; и действительно, после обмена любезностями она заявила, что желает прочного мира между нашими народами.