Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны? - Александр Елисеев

При этом Сталина все равно ругательски ругают. Дескать, он хотел свалить неугодных ему людей, опираясь на недовольство партийной массы. Правильно, хотел. И это, между прочим, вполне нормально. В любой, самой либеральной стране лидер желает подбирать руководство сам — из числа тех людей, которым он доверяет и которых считает своими единомышленниками. Другое дело, что делает он это, опираясь на мнение широких кругов, которые выносят лидерам доверие или недоверие. И Сталин как раз использовал самый демократичный из всех механизмов выявления поддержки — выборы. Они, конечно, сопровождались поисками врагов и обвинениями в государственных преступлениях. Такова была специфика положения СССР, который был весь покрыт родимыми пятнами Гражданской войны. В стране произошел рецидив революционности. Ответственность за это несут прежде всего левые консерваторы, упрямо не хотевшие переходить на новые методы руководства, считавшие, что всего можно добиться путем административного нажима и репрессий. Сталин в первой половине 1937 года еще надеялся на то, что этот рецидив удастся довольно быстро преодолеть, пока он еще не привел к большой крови.

Критики Сталина, как всегда, противоречат себе же самим. То его обвиняют в бюрократизме, а то, напротив, в том, что он не церемонился с самой бюрократией. О последнем обстоятельстве особенно сокрушаются авторы, стоящие на левых позициях. Они почему-то считают, что старые заслуги перед революцией должны были автоматически превращать человека в некоего небожителя, совершенно недоступного для простых смертных. А обновление кадров ими трактуется как выдвижение на первый план молодых карьеристов. И только лишь.

Позволю себе сделать ещё одно отступление. На этот раз в область литературы. Вообще, освещение эпохи сталинизма глазами литераторов, в первую очередь прозаиков, тема особая. И разговор на нее должен быть отдельным. Я обращу внимание на творчество писателя А. Рыбакова, автора некогда популярнейшего романа «Дети Арбата». Это произведение в свое время нанесло по образу Сталина удар такой силы, которая намного превышает силу десятка толстых академических исследований, написанных «внезапно прозревшими» историками. «Дети Арбата» представляют собой некую квинтэссенцию левого «антисталинизма», выражающего недовольство потомков революционной элиты, которая была выращена Лениным и решительно сметена Сталиным. Если внимательно читать «Детей», то легко заметить недовольство именно демократизмом Сталина. Потомки устраненных с властного Олимпа «комиссаров в пыльных шлемах» потому и ударились в прозападное диссидентство, что видели в буржуазной демократии единственно возможную альтернативу демократии национальной и социалистической, отвечающей особенностям нашей страны. Неотроцкистская революция не прокатила бы в любом случае, вот сынки и дочки красных палачей и сделали выбор в пользу капитализма.

Рыбаков приписывает Сталину довольно-таки верные мысли, которые у того действительно были. Так, в романе Сталин определяет в качестве своего главного врага красный бюрократизм: «Аппарат имеет свойство коснеть, аппарат, сплоченный многими многолетними связями, вместо рычага становится тормозом, становится мумией… Аппарат надо сохранить, аппарат надо укреплять, но надо в зародыше убить в нем самостоятельность, непрерывно менять людей, не давать цементироваться взаимным связям, непрерывно сменяющийся аппарат не имеет самостоятельной политической силы, но остается могучей силой в руках вождя… нынешний аппарат (действие романа происходит в 1934 году. — А. Е.) — это уже старье, отработанный пар, хлам. Однако эти старые кадры и наиболее сцементированы, наиболее взаимосвязаны, они со своего места так просто не уйдут, их придется убирать».

Весьма любопытно описание «проработки» главного героя романа — Саши Панкратова. Партийная организация вуза, в котором Саша учился, выдвинула против него политическое обвинение. За Сашу пытается вступиться его дядя — Марк Рязанов, директор одного из крупнейших заводов и любимец самого Сталина. По просьбе Марка за Сашу хлопочет старый большевик, нарком Будягин. И что же, это пугает обвинителей? Нет, нисколько. На собрании, прорабатывающем Сашу, секретарь партбюро Баулин говорит следующее: «Панкратов рассчитывал на безнаказанность. Рассчитывал на высоких покровителей. Был уверен, что партийная организация спасует перед их именами. Но для партийной организации дело партии, чистота партийной линии выше любого имени, любого авторитета».

Прямо какой-то апофеоз демократизма! Почему же Рыбаков так недоволен сталинизмом? А потому, что он никакой демократии не хотел, как не хотели её (и не хотят) другие критики сталинизма. Им нужна власть олигархии. Не получилось с коммунистической олигархией, так получится олигархия капиталистическая. Такая логика и способствовала во многом тому направлению, которое выбрала горбачевская «перестройка». Вместо действительной демократизации она пошла по пути капитализации, передав власть в руки обуржуазившейся бюрократии, а собственность — буржуазным олигархам.

Рыбаковы и подобные ему «левые» авторы проговариваются, и эта их оплошность позволяет сделать правильные выводы. Я, правда, вовсе не склонен столь высоко оценивать степень демократизма, который существовал в 1934 году, как это невольно делает Рыбаков. В то время проведение таких собраний было невозможно. А вот в 1937 году они были самым обычным делом.

И надо сказать, что региональные лидеры всячески препятствовали демократическому волеизъявлению рядовых партийных масс. Уже 20 марта Косиор прислал Сталину телеграмму, в которой вопрос о закрытом голосовании был назван неясным. Сталин ситуацию прояснил, ответив кратко, но четко: «Все выборы проводятся путем тайного голосования». А для подстраховки он в тот же самый день протолкнул через Политбюро циркуляр, в котором предписывалось проводить именно тайное голосование, запретить голосовать списком и обеспечить право неограниченного отвода кандидатур. Сопротивление регионалов было столь сильным, что 8 мая ПБ принимает циркуляр, в котором ещё раз обращает внимание на недопустимость открытого голосования.

Конечно, Сталин вовсе не полагался во всем на стихию масс (этого не делает ни один политик). Движение «снизу» он дополнил неким движением «сверху», призванным ослабить позиции секретарей крупнейших региональных организаций. Он сделал довольно остроумный ход, организовав, через Секретный отдел ЦК, непосредственную и скрытую связь с секретарями районных комитетов (о том, что такая связь действительно была, свидетельствуют данные смоленского партархива, захваченного немцами во время войны). Тем самым вождь натравил мелких партократов на крупных.

Позиции Сталина укрепились ещё и после мартовских арестов Ягоды и нескольких лиц из бывшего руководства НКВД — П. П. Буланова, И. М. Островского, М. И. Гая, К. В. Паукера. Ежовское руководство НКВД лишний раз позиционировало Сталина в качестве разоблачителя серьезного заговора спецслужб и гаранта от любых заговоров в ЧК. Это была еще одна из причин, по которой партократия, скрипя зубами, позволила Сталину осуществить ряд выгодных для него структурных преобразований.

Так, 14 апреля в ПБ были созданы две постоянные комиссии. Одна из них должна была решать внутриполитические вопросы, не терпящие отлагательства. В ее состав вошли Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов. Другой комиссии предстояло решать такие же вопросы внешней политики. В нее включили Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича. Ю. Н. Жуков считает, что эта меры была призвана дезинформировать противников Сталина. По его мнению, в комиссию не входили многие из тех партийных деятелей, кто активно участвовал в подготовке реформ (Вышинский, Яковлев, А. И. Стецкий, Б. М. Таль) и в силу этого якобы принадлежал к самому высшему эшелону власти. Сталин якобы отвлекал от них внимание своих противников. Однако представляется странным, чтобы указанные деятели были равнозначными таким фигурам, как Молотов или Каганович. К тому же вряд ли можно было скрыть от регионалов истинное положение каждого из сталинистов. Оно определялось теми должностями, которые они занимали. А то, что эти руководящие работники занимались разработкой многих важных и деликатных вопросов, ещё ни о чём не говорит. Разработка это одно, а принятие самих решений — совершенно другое.

Мне представляется, что созданием указанных комиссий Сталин достигал усиления позиций правительства, Совета народных комиссаров. Обращает на себя внимание, что в комиссии, кроме самого Сталина, были включены только и исключительно деятели союзного правительства (Чубарь на тот момент был заместителем председателя СНК СССР). Очевидно, его включение во внутриполитическую комиссию было неким компромиссом с группировкой регионалов. Чубарь происходил из их среды, но находился уже под влиянием чуждого им аппарата Совнаркома. Любопытно, что при перечислении членов внешнеполитической комиссии Сталин стоит на втором месте после Молотова. Это, несомненно, было данью уважения самой должности главы правительства. И на этой должности он хотел, ещё с 1929 года, видеть себя. (Добиться этого ему удалось только в 1941 году, накануне войны.)