Стихотворения Поэмы Проза - Яков Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец его почти не выходил,
Как заставлял он вслух читать Игната
Акафисты, и как старик хандрил,
Когда его супруга молодая
В гостях засиживалась, забывая,
Что на столе семейный самовар
Клокочет, в две струи пуская пар;
Как привозили образ для молебна;
Как Лермонтов Алешу восторгал,
И как отец, любя его, враждебно
Глядел на все, чего не понимал.
22
Он помнил одинокие прогулки,
Старинные пруды, как озера,
Кривые, спутанные переулки,
Кануны праздников и вечера
В ограде Спаса — ряд огней во мраке
И пенье клироса, и "паки паки
Помолимся", и дымные столпы
От ладана, и шорохи толпы
Молящейся, — и много, много, много
Такого, что являло в звездной мгле
На небе восседающего бога
И умирающего на земле.
23
Игнат мой долго был религиозен,
Любил Христа в душе своей носить,
Не по летам был бледен и серьезен,
Хотел в иконописцы поступить,
По вечерам, зимой, при свете лампы
Срисовывал дешевые эстампы,
И если ночью долго спать не мог,
Читал тихонько "Да воскреснет бог!".
Потом он стал в гимназии известен,
Товарищей учиться понукал,
Итог баллов здесь был бы неуместен.
Но часто он пятерку получал.
24
А между тем отец его, хирея,
То сны записывал, то уверял,
Что роскошь — гибель мира, то, говея,
Своей жене наряды покупал,
Ворчал на сыновей, на их ученье,
И на себя за то, что позволенье
Дал старшему в студенты поступить,
А младшему в гимназию ходить.
"Дворянское ли дело заниматься
Какой-то живописью, — что за вздор!"
Алеша ловко начал отгрызаться,
Игнат молчал, потупя грустный взор.
25
Брат стал кутить, завел себе голубку;
Игнат стал бойко рисовать, — и вот,
В какой-то праздник, завернувши в трубку
Свои рисунки, вышел из ворот.
Не зная жизни и не зная света,
Он у чужих пошел искать совета,
Спустился на Пречистенку, спросил
Там дом один и робко позвонил.
Дверь отперлась. Взволнованный, ни слова
Швейцару он не мог проговорить.
— Кого вам тут? — Игнат спросил Орлова
И побледнел. Приказано просить.
26
И помнил он, как встретил он участье
И в школу живописи принят был.
Как бедный мальчик, он дрожал от счастья
И скрыть его хотел; но плохо скрыл,
И в школу сел, заплаканный, с локтями
Протертыми. Там уносясь мечтами
И глаз не уставая напрягать,
Он рано подглядел в природе мать,
Кормилицу художников, и много
Она ему сулила. Не дремал
Его талант, — и сам ценитель строгий
Талантов труд его благословлял.
27
Он и меня благословлял когда-то,
Опальный муж, гражданственных тревог
Немая жертва! Щедро и богато
Природой взысканный, он превозмог
Свое отчаянье. И осужденный
На бесполезность, словно пригвожденный
К стенам Москвы титан, не подражал
Титану и богов не проклинал,
Умел к своим цепям приноровляться.
И на своей скале не мог никак
Лежать без дела. Кто же мог нуждаться
В таком лице? Художник да бедняк.
28
И лик его сиял для них приветом…
Орлова помнят, — и на гроб его
Не я один готов (конечно, летом,
А не зимой) от лавра своего
Принесть хоть ветку в дань воспоминанью,
Неравнодушный к свежему преданью.
Я знаю, он неравнодушен был
К грядущим поколеньям и любил
Россию в будущем. Спи мирно в гробе,
Наивный гражданин! Не жди чудес.
Народный гений все еще в утробе,
А лавров — сколько хочешь, целый лес!
29
О лаврах также думал мой Игнатий.
Что делать? Слава — звук, но не пустой.
Мечтанье, но не сон, — как из объятий
Развратницы, из жизни мелочной
И сладостной она зовет нас в поле, -
Где марширует смерть, меняя роли
Народов, полководцев и владык, -
Ведет на кафедру, раба язык
Вооружает жалом истин смелых,
В толпу заносит правды семена
И в глубину пустынь оледенелых
Людей заносит, — но не имена.
30
В домашний круг, в семейный пир Игната
Не проникала слава; для него
Она была действительно заплата
На рубище — и больше ничего {*}.
Там о политике не заикались,
Науки торжеством не увлекались,
Поэзии не знали никакой,
Там каждой мысли новой иль живой
Боялись как холеры или черта,
Там есть и пить могли бы вы, — но жить
Не дай вам бог с людьми такого сорта.
Игнат мой стал особенно их злить.
{* Что слава? Яркая заплата
На бедном рубище певца.
А. Пушкин. (Прим. авт.)}
31
Старик звал гордостью его молчанье,
И всякий раз, когда он пропадал
(К обеду не являлся), ждал признанья
И все его затеи проклинал.
Игнату было не легко искусство;
Но славы луч неразвитое чувство
Уже ласкал. Так ранний луч весны
Ласкает почки роз и белены.
Прошло семь лет. Он получил медали,
Патент из Академии, — и вот
С минуты на минуту все мы ждали,
Что он поднимет крылья и вспорхнет.
32
Но крылья, крылья! Что такое крылья?
Червонцами набейте мой карман,
И я помчусь без всякого усилья
Через какой хотите океан.
Вы удивитесь легкости чудесной
И скорости, когда тяжеловесный
Металл, который золотом зовут.
Мне как-нибудь (хоть за стихи) дадут.
Игнату также дали за картины
Рублей пятьсот; но вышло ничего:
Алеша, друг и брат, не без причины
Все эти деньги занял у него.
33
Уверил, что его посадят в яму.
Действительно, какой-то кредитор
Грозил ему за пиковую даму;
Но все свои долги за сущий вздор
Считал он и не все пустил в уплату,
Хоть и клялся встревоженному брату,
Что расплатился и ничуть не пьян,
А просто выпил, весел и румян.
А мой Игнат, чем дальше, тем труднее
Ему казался избранный им путь,
Чем больше размышлял он, тем больнее
Сомнение закрадывалось в грудь.
34
"Старуха с прялкой", "Юная крестьянка,
Сгребающая сено", голова
Как лунь седого дворника, "Цыганка
С гитарой", — это все слова, слова…
Так говорил он, — далеко не слово
Горячее, способное иного
Толкнуть и разбудить, как будит нас
Набат в пожар, молитва в скорбный час,
Иль колокола звон в великий праздник.
— Нет, лучше ты на ложе деву мне
Изобрази, — сказал ему проказник
Алеша, — так чтоб грезилась во сне.
35
— Эх, брат! на краски нет давно ни гроша!
Сказал Игнат, опять в свою тоску
Впадая, как потерянный, Алеша
Задумался, и вот он к старику
Пришел и говорит: — Ты причищался?
— Сподобил бог. — А ты вчера признался
Попу, что губишь сына? — Это как?
— Да сам ты посуди. — Молчи, дурак!
— Послушай, отче! будь родному сыну
Родной отец, не то, вот те клянусь,
Что я тебя на старости покину
И в Питере в гусары запишусь.
36
— А я не дам ни гроша. — Ну, украду,
Тогда ты сам отправь меня в острог.
И буду я родному не в усладу
Преклонных лет, а в горе да в упрек.
Старик не ожидал такого слова
И хоть по-прежнему глядел сурово,
Но мялся и дрожал. "Вот, черт возьми,
Что делать мне с проклятыми детьми!
Ведь он, пострел, что если вдруг такую
Отколет штуку"… — думал он, косясь;
И допил чай, и молча в образную
Отправился, вздыхая и крестясь.
37
И к мачехе явился наш Илюшин.
— Послушайте, сказал он, — не шутя,
Я вас люблю. Как рыцарь вам послушен,
Вы — милая… Но я уж не дитя,
Которое вы можете обидеть.
Я кое-что уж начинаю видеть…
Но я отца не стану огорчать…
Я промолчу… но только с уговором:
Вы, в качестве влиятельной жены,
За брата похлопочете, в котором
Талант и ум признать и вы должны.
38
И сделал дело Алексей Илюшин:
Всех напугал. Отец благословил
Игната в путь и вдруг неравнодушен
К Игнату оказался, стал он мил
Родительскому сердцу; видно, тупость,
И часто неразлучная с ней скупость,
Когда их вдруг нежданно поразят,
Дают-таки изрядный суррогат
Той теплоты, что скрыта в нас. И сына
Червонцами и образом святым
Снабжая, скудоумный старичина
Чуть не рыдал, когда прощался с ним.
39
Игнат, не ждавший этой благодати,
Был также чем-то смутно поражен;
Зато Алеша, кстати и некстати
Готовый деньгам задавать трезвон,
Пошел к приятелям; три сотни занял
И за Петровским парком дачу нанял;