Личный ущерб - Скотт Туроу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во вторник, восьмого июня, я председательствовал на благотворительном обеде Фонда адвокатов округа Киндл, основанного мной в период председательствования в коллегии адвокатов. Я тешил себя тем, что фонд как-то функционирует, и хорошо. Средств на все проекты не хватало, и в правлении возникали ожесточенные споры по поводу того, какие статьи расходов следует сократить. Что касается меня, то я каждый год неизменно жертвовал одинаковую сумму.
Сегодня, как и обычно, судьи и прочие должностные лица за столиками были перемешаны с обычными гостями, чтобы стимулировать последних к большим пожертвованиям. Это у нас называлось «аккомпанементом». На сегодняшний благотворительный обед собралось почти пятьсот человек. Он проходил в огромном танцевальном зале отеля «Грешем», антикварном сооружении, пережитке «Позолоченного века»[53]. Изящное убранство, позолота и похожий на свадебный торт потолок, казалось, насмехались над нищетой людей, в пользу которых, собственно, и было устроено мероприятие. Об этих людях напоминали лишь кадры обязательной видеохроники, которую демонстрировали посередине обеда.
В этом году программную речь поручили произнести председателю Верховного суда штата Мануэлю Эскобедо. Первые пять минут он говорил без бумажки и довольно интересно, а затем с заметным облегчением уткнулся в конспект. Подобно большинству бывших адвокатов, он, дорвавшись до трибуны, долго не желал ее покидать. В результате, когда он закончил, было уже почти два часа дня. И прежде чем стихли аплодисменты, многие из присутствующих ринулись в заднюю часть зала платить за обед, тыча по дороге в кнопки телефонов. Иные разбились на группы. Рукопожатия, улыбки, радостные возгласы…
Я спустился по шатким ступенькам с подиума попрощаться с Кэлом Тафтом, который в этом году был председателем коллегии адвокатов. Мы поговорили несколько минут. Перед тем, как удалиться, он еще раз заверил меня, что все прошло на редкость успешно. Мы пожали друг другу руки, я развернулся и увидел Брендана Туи, который разговаривал с незнакомыми мне людьми, но время от времени посматривал на меня. Это неспроста, успел подумать я, как он крикнул: «Джордж!» — и схватил меня за руку.
— Как я рад вас видеть! Ваш фонд делает такую огромную работу. Я горжусь вами, Джордж, ведь эта работа угодна Богу.
Только бы себя не выдать. Сейчас это было моей единственной заботой.
— Представляете, — продолжил Туи, — недавно я говорил о вас с кем-то. Вот только не могу сейчас вспомнить, с кем. Он еще хвалил вас неумеренно. Для него вы — ну чистый ангел, но без крыльев. Помню только, это был адвокат. Да, да, адвокат… — В молодости Туи, несомненно, был красивым мужчиной, но с возрастом заметно увял, на руках и щеках появились пигментные пятна. Большие, розовые, испещренные синими жилками.
— Все, вспомнил! — громко провозгласил Туи и еще сильнее сжал руку, отчего у меня защемило под ложечкой. — Робби Фивор!
— Ах, Робби… — протянул я.
— Джордж, он считает вас чудом.
— В таком случае в следующий раз, когда Фивор пришлет дело, придется повысить гонорар, — пошутил я.
Туи позволил себе коротко рассмеяться. Он, не стесняясь, изображал близкого приятеля. Позади нас официанты с помощниками уже заканчивали наводить в зале порядок. Скатерти со всех столов сняли, и нашим взорам предстали фанерные круги на складных ножках. Забавно, что на этом мебельном хламе людям накрывали обед, где самое дешевое блюдо стоило сто долларов.
— Этому мальчику выпало нести невероятно тяжелую ношу, — неожиданно сказал Туи. — Да, для меня он — мальчик, я знаю его чуть ли не с рождения. Кстати, он партнер моего племянника. Вы это знали? Ну, разумеется, дядя не может не интересоваться делами племянника. Понимаете… — Туи доверительно посмотрел на меня. — В последний раз я видел Робби во вторник, и он показался мне… каким-то странным. Вы после вторника с ним встречались? Да? И он выглядел вполне нормально?
Тягаться с Бренданом на этом поприще мне не под силу. Прежде чем ответить, мне нужно хорошенько подумать, а если времени нет, лучше вообще молчать. Игнорировать коварные вопросы Туи, которыми он оперировал не хуже, чем хороший иглотерапевт иглами. Ясно одно: он обрабатывал меня потому, что не получил никаких известий от Мела Тули.
Когда-то Мел был помощником федерального прокурора и даже ходил у Стэна в любимчиках. Позднее он переквалифицировался в адвокаты и, решив, что деньги не пахнут, начал защищать многих преуспевающих мафиози, деяния которых прежде расследовал. Управление федерального прокурора пыталось добиться отстранения его от участия в таких делах, но безуспешно. Сначала Стэн хотел послать Робби к Мелу, естественно, со звукозаписывающей аппаратурой, но в ККСО план отклонили, сославшись на отсутствие достаточных оснований. Пока Стэн ничего не предпринимал в надежде, что это подвигнет приспешников Туи или его самого к контакту с Робби.
Но хитрая лиса Брендан решил установить контакт со мной, подозревая, что Робби так и не воспользовался его советом.
Глаза Брендана шарили по мне, как лучи прожектора. Он был уверен, что я не стану его обманывать, поскольку врать мне не позволяют моральные принципы. Конечно, можно было оставить его вопрос без комментариев. Как адвокат, я имел на это полное право, но тогда становилось ясно, что Робби действительно обратился за помощью ко мне. Туи считал меня человеком Сеннетта, и Робби больше не мог рассчитывать на его доверие.
Я окинул растерянным взглядом гигантский танцевальный зал, обитые бархатом кресла, огромные зеркала в позолоченных рамах, внутренне дергаясь, как паук, запутавшийся в собственной паутине. Мелькнула мысль: а может, уйти, сославшись на неотложные дела, и пусть эту кашу расхлебывает Стэн? Но я остался. На то было много причин, и трудно определить доминирующую. Но сюда наверняка входили обязательства перед клиентом, а также то, на что хитрый Сеннетт всегда рассчитывал: злость и презрение к Брендану Туи, приватизировавшему силу закона. К тому же, порой мне нравилось испытывать судьбу.
И я переступил черту, какую сам для себя начертил. Ради человека, которого суд округа Киндл, по всей вероятности, скоро объявит преступником.
Устремив на Туи взгляд, в меру грустный, в меру спокойный, я сказал, что Робби Фивор не из тех, кто распускает нюни. Даже если у него сейчас и возникли неприятности, то он ими ни с кем делиться не будет. Робби — человек мужественный.
— А… — медленно протянул Брендан. — Значит, у него все в порядке?
— Конечно, — произнес я без колебаний.
— Но, если что-либо изменится, вы дадите мне знать? Просто я желал бы помочь.
Уходя, Брендан Туи ухватился за меня обеими руками. Он был доволен мной и моими заверениями, что у Робби все нормально, но еще больше собой. Тем, что снова отлично выступил, выяснив все, что нужно, не выдав себя. О том, что Робби показался ему «странным», он тоже упомянул не случайно. Вероятно, хотел, чтобы я критически относился к его излияниям. Впрочем, кажется, мне все же удалось его убедить, что Робби пока молчит.
— Джордж, вам не следовало этого делать, — заметил Робби, когда я рассказал ему о встрече с Бренданом.
Мы сидели на парковочной стоянке у «Макдоналдса» неподалеку от его дома. Робби отлично разбирался в тонкостях адвокатской практики и знал, что меня ждет, если Туи избежит капкана. Я отмахнулся:
— Чепуха! Но у меня к вам есть одно предложение.
— Любое, — кивнул он.
— Давайте не будем сообщать об этом Сеннетту.
35
В пятницу около двенадцати часов Ивон привезла Фивору срочное сообщение. Он открыл дверь с заплаканными глазами и, как ребенок, принялся вытирать их рукавом футболки. Ивон захотелось сразу повернуться и уйти, но Робби взял ее за запястье.
— Это я такой после разговора. С ней. О детях. Ну, ты поняла, что я хочу сказать. — Он многозначительно посмотрел на нее, будто взгляд все объяснял.
Ивон показалось, что она поняла. Наверное, Рейни заявила, что у нее нет причин продолжать жить. Вот если бы она была матерью…
— Сейчас, когда фактически все закончено, я испытываю огромное сожаление, — произнес Робби. — По разным поводам. Это сделал не так, а то вообще не нужно было делать. Но на первом плане — дети.
Они сели на длинный белый диван в гостиной, где осенью Робби впервые разговаривал с агентами налоговой полиции.
— Этот вопрос у нас был самый насущный. Я голосовал за детей. Обеими руками. Конечно, боялся, что все получится как у моего отца, но надеялся на лучшее. А Лоррейн с ее дурацким воспитанием имела привычку все переносить на завтра. Конечно, у нее были резоны. Во-первых, работа. Черт возьми, она ведь действительно делала большие деньги. Ну и потом, понимаешь, я был не подарок, заставлял ее страдать, Ей всегда хотелось одной ногой стоять за порогом. Я пытался исправиться и исправлялся, но… не до конца. А затем, очевидно, чтобы меня проучить, она сделала аборт. Я метался, говорил, давай спокойно все обсудим, разберемся как следует… зачем же так. Возможно, после этого мы действительно в чем-то разобрались, только больше Рейни забеременеть не сумела. Вот так. Каждый раз в Новый год в течение пяти лет я засыпал с одной и той же мыслью: ну, может, в наступающем году Бог смилостивится. Перед тем, как она заболела, мы беседовали об этом постоянно. Давали будущему ребенку разные смешные прозвища, перебрасывались шутливыми замечаниями вроде «Нет, пиццу с оливками брать не будем, она оливки не ест». Это была девочка. Не знаю почему. Веселая. С лучистыми голубыми глазами. Так или иначе, это продолжается у нас и по сей день. — Робби вгляделся в ворс белого ковра и неожиданно рассмеялся. — А сегодня мы придумали ей прекрасное имя. Мне хотелось, чтобы оно было еврейское. Мы закончили книгу, которая Рейни очень нравилась, и она говорит: «Ее зовут Нэнси Тейлор Розенберг». В книге была одна очень милая девочка с таким именем. Ну, и пошло-поехало. К прекрасным голубым глазам нашей Нэнси Тейлор Розенберг нужно подобрать солнечные очки. У Нэнси Тейлор Розенберг те же заскоки, что и у ее мамы. Нэнси Тейлор Розенберг любит шоколадный торт, но ведь у нее от него ужасная аллергия. Представляешь, мы буквально впали в транс. Один раз даже чуть не поругались. Правда, все это продолжалось где-то минут двадцать… — Робби вдруг резко оборвал себя, хлопнул ладонями по бедрам и нахмурился. — Итак… что случилось?