Люди и ложи. Русские масоны XX столетия - Нина Берберова

Стихи Берберова продолжала писать на протяжении всей жизни, но обращалась к ним нечасто. Отдельным изданием они были опубликованы лишь спустя несколько десятилетий[149]. Больше времени она отдавала прозе, опубликовав серию рассказов в «Последних новостях» и «Современных записках», а также три романа: «Последние и первые» (Париж: Я. Поволоцкий, 1931), «Повелительница» (Берлин: Парабола, 1932), «Без заката» (Париж: Дом книги, 1938). Романы, а в еще большей степени рассказы, были из эмигрантского быта, в духе жестокого реализма Достоевского.

Критика сразу же оценила берберовскую прозу весьма высоко, причем на этом сошлись даже завзятые литературные враги и полемисты. Скупой на похвалы Набоков назвал роман «Последние и первые» книгой «своеобразной, ладной и блестящей <…> это литература высокого качества, произведение подлинного писателя»[150].

Положительно отозвались о романе самые видные эмигрантские критики: Глеб Струве, Владислав Ходасевич, Владимир Вейдле и др. Даже Георгий Адамович, человек из другого литературного лагеря, редко совпадавший в оценках с Набоковым и Ходасевичем, здесь вынужден был согласиться и давал положительные рецензии на все книги Берберовой, начиная со второго романа.

Берберова рано ощутила, а позднее и осознала растущий интерес к документальным жанрам, мемуарам, биографиям и т.д. Предпосылки к тому, что жанр этот ей будет близок, содержатся уже в ранней прозе Берберовой, причем от года к году становятся все заметнее.

Во второй половине тридцатых она приступает к этому жанру вплотную, публикуя художественные биографии русских композиторов: «Чайковский: история одинокой жизни» (Берлин: Петрополис, 1936) и «Бородин» (Берлин: Петрополис, 1938), а также книгу на французском языке «A. Block et son temps» (Paris, 1947).

Последней книгой европейского периода жизни Берберовой стал сборник «Облегчение участи» (Париж: YMCA-press, 1949), в который вошли повести, появлявшиеся в «Современных записках» и «Новом журнале» в 30-40-е годы. В 1950 г. Берберова оставила Европу и перебралась в США. Здесь с 1958 года она преподавала в Йеле, а затем в Принстоне, продолжала писать беллетристику, публикуя ее в «Новом журнале», «Мостах» и «Опытах», и незадолго до смерти – в 1989 году – еще успела побывать в России, которую не видела почти семь десятилетий. Но главными ее произведениями стали книги иного, небеллетристического жанра.

Именно они получили наибольшую популярность как у русского, так и у иностранного читателя. Первой из них была автобиография «Курсив мой», вышедшая в 1969 году на английском, а позже двумя изданиями на русском языке (Munchen, 1972; New York: Russica Publishers, Inc., 1983). В России она печаталась – нечастый случай – одновременно в двух разных журналах[151], а позже вышла и книгой в издательстве «Согласие».

За ней последовало жизнеописание баронессы М. Будберг «Железная женщина» (New York: Russica Publishers, Inc., 1981), в 1989 году впервые напечатанное в России[152], а в 1991 году переизданное одновременно «Политиздатом» и «Книжной палатой».

Определяя жанр этой книги, Андрей Вознесенский назвал ее «инфроманом»[153] – информационным романом, то есть повествованием, настолько насыщенным документально, что подлинной пружиной сюжета становится именно информация, а не конфликт между героями или в душах героев, как это обычно бывает в беллетристике.

Сама Берберова тоже считала, что судьба Марии Будберг – скорее предлог, чем основная цель повествования: «Обстановка и эпоха – два главных героя моей книги»[154]. И эти слова, и определение Вознесенского можно отнести не только к «Железной женщине», но и ко всей берберовской трилогии.

И это именно трилогия, а не три повествования на разные темы; как раз единой темой все три книги и связаны. Тему эту Берберова прямо формулирует на первых же страницах «Курсива», задавшись целью «рассказать свою жизнь в хронологическом порядке и раскрыть ее смысл».

Вот эта ключевая фраза: «Из трех возможностей: жить для будущей жизни, жить для будущих поколений и жить для сегодняшнего дня, я очень рано выбрала третье»[155]. Почти ту же мысль Берберова высказывает, пытаясь раскрыть смысл жизни Марии Будберг, которую хорошо знала. Смысл этот: выжить во что бы то ни стало, причем не просто выжить, но в любых обстоятельствах и любой ценой оказываться наверху.

В книге, повествующей уже не об отдельной судьбе, а о судьбе целого поколения или, по крайней мере, большой его части, подобной фразы нет, но по прочтении ее складывается впечатление, что Берберова и здесь видела тот же смысл. Эта третья, завершающая трилогию, книга – «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия» (New York: Russica Publishers, Inc., 1986). В России она до сих пор появлялась лишь в журнальном варианте[156] и отдельным изданием выходит впервые.

Историки

Начиная с тридцатых годов в Советском Союзе на протяжении полувека практически не появлялось публикаций о масонстве XX века, даже об иностранном, не говоря уже об отечественном. Были лишь упоминания в академических статьях и монографиях А.Е. Иоффе, А.В. Игнатьева, Е.Д. Черменского, которые широкого отклика не вызывали.

Новые поколения, в отличие от своих дедов, помнящих по крайней мере антимасонские кампании в дореволюционной консервативной прессе, не знали о масонстве буквально ничего. Только в семидесятые годы шлюзы слегка приоткрылись, и на неподготовленного читателя хлынула волна публикаций самого разного толка и качества.

Если на Западе тайные общества самых разнообразных типов давно стали неотъемлемым атрибутом политической жизни и более или менее действенным инструментом, дополняющим официальные институты, то для российского читателя 70-80-х годов нашего века масонская тема стала откровением. Сама возможность существования тайных обществ, кроме официально узаконенных секретных организаций, казалась советскому человеку явной крамолой, и даже мысль об этом была способна ошеломить советского человека.

Как водится, первой брешь пробила историческая беллетристика и скандально-сенсационные откровения публицистов от истории Н.Н. Яковлева, М.К. Касвинова, В.А. Пигалева, В.Я. Бегуна и др., вызвавшие к теме живой интерес.

Возражали им официальные советские историки вроде И.И. Минца, категорически отрицавшие не только какое бы то ни было влияние масонов на политическую жизнь России, но зачастую и само их существование.

Почти все, о чем они писали, было в общих чертах известно любому зарубежному читателю, причем не только историку, но и рядовому эмигранту – подобных публикаций того и другого толка, и даже покруче, в эмиграции выходило предостаточно. В СССР принято было их все без различия относить к разряду белогвардейско-черносотенных, не вдаваясь в дальнейшие подробности, не обсуждая и не читая. До недавнего времени под эту категорию подпадали практически любые работы, вышедшие за пределами Советского Союза.

И до сих пор многочисленные дореволюционные и белоэмигрантские публикации, посвященные масонству, в большинстве своем остаются вне поля зрения историков по понятным причинам: источник это весьма ненадежный, как и вся вообще публицистика, факты часто процентов на 90 вымышлены, а вместо осмысления, как правило, присутствует просто-напросто подтягивание их под заранее заданную концепцию.

Однако следовало бы когда-нибудь сделать их общий обзор, во-первых, с точки зрения социологической, что-нибудь вроде: «Масонство глазами российского обывателя», а во-вторых, чтобы проследить распространение информации и обрастание ее слухами. До сих пор все историки отделываются по этому поводу общими фразами: тут, мол, и так все всем понятно. Между тем, эти писания очень неоднородны по своему содержанию, авторам и уровню информированности.

Например, Н.А Свитков (Степанов) в своей брошюре[157], базирующейся, судя по всему, на материалах французской антимасонской лиги, приводил список русских масонов, насчитывающий сотни фамилий, и хотя туда попало несколько лиц, никогда никакого отношения к масонству не имевших, вплоть до Ленина, в основе своей список совпадает со списком Берберовой, несмотря на то, что составлен на полвека раньше.

Большинство белоэмигрантских разоблачительных публикаций тридцатых годов легко возводится к брошюре Свиткова, добавлены лишь эмоции да домыслы, хотя и тут есть исключения. В нескольких публикациях этого рода, например, структура, иерархия и даже состав масонских лож в эмиграции воспроизводились в целом почти верно, хотя авторам свойственно было расширять список, зачисляя в масоны почти всех заметных людей, от Бунина до Ленина.

Помимо авторов, преследующих те или иные конъюнктурные соображения, были и историки, стремившиеся объективно разобраться в проблеме, не ставя себе задачей любыми средствами доказать то или иное мнение, не сообразуясь с фактами. На протяжении многих лет работали над темой масонства О.Ф. Соловьев, В.И. Старцев, А.Я. Аврех, и их публикации выгодно отличались от обычных публицистических писаний осторожным обращением с фактами и постоянными архивными поисками. Беда в том, что фактов в их распоряжении было не так уж много.